до этого я несколько лет была вне поля ее зрения.
Галина Вильгельмовна, порой сама того не осознавая, подбрасывала хворост в огонь моих писательских порывов (Марина сейчас гордилась бы моей метафорой). Она читала все, что я ей приносила, бережно относилась к моим творениям, не осуждала и не критиковала их, хотя все, что касалось сочинений и школьной программы, могла безжалостно почеркать красной ручкой и не ставить оценки выше 3 (за содержание) и 4 (за грамотность). Мы много говорили с ней об этом во время индивидуальных занятий по литературе. Галина Вильгельмовна пыталась донести до меня мысль, что даже в рамках шаблонов школьных сочинений, которые требует Министерство образования, можно мыслить свободно и так же свободно выражать свои мысли. Но у меня не получалось – и ни разу не получилось в рамках всего того, что требовали стандарты обучения. Я пыталась писать как надо, и получалась полная ерунда, а потом открывала свой личный дневник или обратную сторону тетради – и текст лился сам, потому что он был нужен только мне.
Мое первое законченное произведение я тоже принесла прочитать учительнице в школу, потом еще кому-то и еще, так его прочли полкласса, и почти всем понравилось. Рассказ был про любовь и про реинкарнацию, о том, что любящие люди неизбежно встречаются в новых воплощениях. Галина Вильгельмовна меня похвалила и даже спросила: «Почему не можешь так же писать сочинения?» А я не знала, что ответить. Сейчас мне кажется, я, понимая, что меня будут оценивать, просто не могла расслабиться и быть собой. Эта скованность будет меня преследовать еще много лет: в университете, на работе, и пройдут годы, пока я не позволю себе просто быть собой. Единственное пространство, где я себе это позволяла всегда, – личный дневник. Недавно мы говорили с моим психологом про уязвимость и о том, что мне очень сложно быть уязвимой в жизни, я любыми способами избегаю этого состояния, но на бумаге я могу настолько открываться, что порой ужасаюсь собственной откровенности.
Наша дружба с Мариной имела разные формы. Стоит отметить, что я в целом разносторонний человек и общаюсь с совершенно разными людьми. Среди моих друзей были и отличники, и двоечники, и тусовщики, и челябинские хипстеры. Марине это не нравилось, о чем она прямо говорила, ей казалось, что она «делает из меня человека», а я все время сбегаю с другими друзьями пить пиво на вечеринку. Марина никуда не ходила после школы. Хотя как-то (нам было по 14 лет) я, Марина и Лена (которой недавно не стало) занимались в школе танца живота, в котором я довольно преуспела, до сих пор умею крутить всевозможные восьмерки и делать «верблюда». Марина была прилежной девочкой, которой мне никогда не суждено было стать, однако что-то условно «плохое» в ней все-таки водилось, или же она сама пыталась это нащупать. Тетя Марины была продвинутой женщиной, предпринимательницей, у нее не было своих детей, и время от времени она воспитывала племянницу, транслируя ей идеи свободомыслия; она часто брала Марину с собой за границу, откуда та привозила тонну впечатлений, особенно про то, как отрывалась тетя, пока сама Марина ждала ее в номере. Несложно догадаться, благодаря кому у Марины появлялись в библиотеке книги по стервологии, которые были популярны в нулевых. Она их тщательно прятала от мамы, которая запрещала даже смотреть «Титаник», потому что считала фильм развратным и безнравственным: родители выбрали Роуз жениха, а она спит с Джеком Доусоном.
Как-то после школы мы пришли в гости к Марине, пели песни в караоке (одно из наших любимых занятий), а потом наконец решили посмотреть «Титаник». В конце фильма Марина сильно плакала, а после вручила мне все книги по стервологии со словами: «Выкинь по дороге, мне это не нужно, я хочу верить в настоящую любовь». Уходя, я взяла книги с собой и оставила их на автобусной остановке.
Подошел конец нашего обучения в школе. Марина сдала ЕГЭ на 100 баллов, я чуть похуже, но тоже неплохо. Я к тому моменту уже готовилась к поступлению в университеты в Москве, у меня были собраны все документы и даже публикации в челябинских СМИ, а у Марины не было ничего. Для меня это стало шоком, потому что мы вместе два года мечтали о журфаке МГУ и в результате я еду учиться в Москву, а Марина остается в Челябинске. Она это объясняла так: «Родители сказали, что у них нет денег оплачивать мою жизнь в Москве». Я не злилась и не обижалась на Марину, что мне придется проходить этот путь в одиночку, скорее я просто была поражена: оказывается, бывает и так.
Уже в Москве я увидела Марину в списках зачисленных на филфак МГУ (там не нужно было писать вступительное сочинение) – видимо, она не теряла надежды и отправила документы, но все равно осталась учиться на филфаке в местном вузе.
Позже, насколько мне известно, она вышла замуж, родила ребенка и стала домохозяйкой. Моя умная и талантливая Марина, которая больше всего на свете боялась получить оценку ниже пятерки, в конечном счете посвятила себя семье. Со временем мы перестали общаться, и у меня нет возможности спросить напрямую, как на самом деле сложилась ее жизнь.
Уверена, многих девочек воспитывают именно так: сначала надо хорошо учиться и быть отличницей, а потом быть хорошей матерью и женой. Я где-то слышала токсичную формулировку: «Женщине нужно образование, чтобы у мужа была дипломированная жена». В подобном воспитании я вижу очередное противоречие, которое не укладывается у меня в голове. Как и не укладывается то, что мой папа так много времени и сил тратил на то, чтобы помочь нам найти себя, но, когда я вышла замуж, он начал транслировать мне совсем другие ценности. К сожалению, все это происходит неосознанно, вряд ли родители думают: «Так, сейчас заставлю ее учиться, а потом варить борщи». Конечно, нет. Все это лишь показатель того, что нашему обществу предстоит серьезная трансформация, и того, как много противоречий и каши в нашей голове сегодня.
Я благодарна Марине и Галине Вильгельмовне за то, что они помогли моему писательскому костру разгореться. Впереди будет еще много людей, событий и разных случайностей, которые помогут мне не свернуть с намеченного пути, однако тех, кто был в самом начале, я буду помнить особенно. Иногда я с тоской вспоминаю то время – и не потому, что хочу его вернуть, а потому, что я так резво убежала из прошлой жизни и зажила новой, что
