Напоминаем, что наше правительство, которое часто упрекают в недостатке либерализма по отношению к делам прессы, хотя не лишает себя права осведомляться, в случае надобности, об имени псевдонимных или анонимных авторов, но сведений этих не предает огласке. Оно даже дозволило Евгении Тур быть редактором ее газеты под тем же псевдонимом, под которым эта писательница известна в России. Спросим здесь мимоходом: после того, когда литература ведет себя таким образом, вправе ли та же самая литература глумиться над обществом, что оно изобличает более склонности доверяться людям, проводящим в жизнь инициативу правительственную, чем людям, пропагандирующим расходящиеся с этой инициативою мнения литературные? Несмотря на часто изобличаемую нашим обществом повальную бестактность и постоянно изобличаемую бездеятельность, мы должны сказать, что в большинстве случаев его равнодушие к литературным мнениям и его доверие к словам и действиям правительственных лиц имеет довольно крепкие основания. Настоящий случай с г. Дьяченко позволяет нам представить обществу простое и короткое рассуждение о том, насколько ниже правительства стоят некоторые литературные органы в своем понимании причин допущения псевдонимов и в достоинстве своего поведения в отношении к сокрытым именам.
——
Сокрытые имена писателей, подписывающихся вымышленными именами (псевдонимами), или вовсе не подписывающихся (анонимы), есть явление, знакомое всем литературам. Явление это не представляет ничего гнусного, ничего невежественного и ничего неудобного.
Правительства, на обязанностях которых самым прямым образом лежит забота об учинении невозможною всякой публично рассеваемой клеветы и неосновательных обвинений, могли бы, в видах противодействия этим клеветам, потребовать Бог весть какой аккуратности при печатании статей обличительного свойства.
Но все правительства, за исключением французского, столь деликатны, что не вводят никаких особых строгостей и для обличительных статей и без крайней нужды ни анонимов, ни псевдонимов не обнаруживают. В литературе Англии, где наиболее привыкли уважать права человека, не вскрыто даже имя человека, писавшего политические памфлеты под псевдонимом Юниуса, и там до сих пор известны не все редакторы газеты “Times”.
У нас же, где правительство относится к инкогнито псевдонимных писателей с достаточною деликатностью, нет этой деликатности в самой среде писателей. Мы беспрестанно видим образцы самого дикого бесчинства в обращении с литературными масками, и страннее всего, что мы видим эти бесчинства, совершаемыми не только со стороны литераторов, пишущих под своими настоящими именами, но и со стороны тех, которые, срывая чужую маску, сами в то же самое время остаются под маской. Анонимные и псевдонимные писатели наших сатирических журналов в прошлом году без всякого стеснения объявляли, что статьи, подписанные в “Отечественных записках” “Incognito”, пишет литератор Зарин. Потом и этого еще показалось им мало, и они пояснили, что Incognito это Ефим Зарин, и даже Ефим Федорович Зарин. Теперь же человек, выставивший под своею работою букву Л, во всеуслышание назван господином Дьяченко. И кто же назвал имя г. Дьяченко, когда этот литератор не хотел этого? Какой-то человек, сам пишущий фельетоны под псевдонимом Незнакомца! Не странно ли это? Если уже по понятиям Незнакомца писателю нельзя и не следует скрывать своего имени, то зачем же он свое скрывает? Почему право Незнакомца маскироваться неприкосновеннее права г. Дьяченко, если только еще Дьяченко в самом деле написал упомянутый сценарий?
Вероятно, г. Незнакомец считает, что его писания хороши, а писания Дьяченко очень плохи, и срывает его маску, исходя из того, что под масками нельзя позволять скрываться именам только неискусных писателей не нигилистического направления.
Мы помним, что у нигилистов было решено, что такое разоблачение имен есть кара, заслуживаемая людьми, обращающими на себя почему-нибудь их нигилистическое неудовольствие, потому что они “сила”. Но кем же признана эта сила? И сколь обязательно для всех сносить ее и ей подчиняться? Не будут ли справедливым возмездием со стороны людей, которых инкогнито столь преступно нарушили нигилисты, платить тем же самым им самим имена и объявить всех Выборгских пустынников и Незнакомцев? Может быть, это и не было бы несправедливостию; но это было бы оскорблением принципа, который во всех случаях должны уважать литературные люди, и потому от этого надо отказаться. На эти дебоширства остается или жаловаться суду, или требовать от дебоширов удовлетворения тем путем, каким требовал себе от них удовлетворения редактор “Вести” г. Скарятин, или же (так как нигилисты пороху боятся и от таких удовлетворений отказываются) поступать с ними, как поступают во все времена с людьми, способными обижать и не считающими себя в обязанности давать за эту обиду удовлетворение. Одним словом, поступать так, как, вероятно, поступили бы с редактором “Русского слова” г. Благосветловым побитые им типографские работники, если бы они могли предвидеть, что раж, в который впадет г. Благосветлов, будет признан за извинение.
——
Но, кроме нигилистов, еще страшно не любит псевдонимов и совсем не переносит неподписанных статей один идеалист и эстетик мирного направления.
— Что ж, — рассуждает этот эстетик, — с кем тут схватиться? Не с кем схватываться. Кто это знает, кто такой Выборгский пустынник, или Незнакомец, или просто буква N или Z?
Еще более неудобства он находит схватываться с статьями, никем не подписанными. Просто и приняться, говорит, неловко.
Любопытный эстетик находит, что это предурный обычай печатать неподписанные статьи и, к чести его сказать, сам всегда все свои статьи аккуратно подписывает полным своим именем.
Любопытный эстетик не видит никакого резонного основания писателю не подписываться или подписываться вымышленным именем и утверждает, что произведения неподписанные или подписанные псевдонимом, или одною буквою избавляют авторов этих статей от весьма большой доли той ответственности, которой бы он побоялся, ставя под своею работою свое крестное имя и свою фамилию. В заключение всего эстетик выводит, что уважающий себя писатель должен непременно подписываться.
Постараемся показать почтенному эстетику, что он несколько заблуждается.
1) Если допустить, что уважающим себя писателем должно почитать того, который подписывает каждую свою строчку, то самым уважаемым из современных писателей будет сотрудник “Искры” г. Стопановский. Г. Стопановский что ни напишет, все подпишет. Где исправник взятку взял, где хозяин портной мальчика-ученика за волоса подрал, все это написано г. Стопановским, и все г. Стопановским подписано en toutes lettres.[21] По этому расчислению, г. Стопановский, сотрудничая в недельной газетке, подписывается не менее сорока восьми раз в год; но его еще не все признают писателем, уважающим свое искусство писания.
Второй за г. Стопановским прямо и непосредственно должен следовать Н. И. Соловьев, который, участвуя в месячном журнале, подписывается никак не менее одного раза в месяц и подписывается подо всем, что бы ни написалось; но и о г. Соловьеве как о писателе, уважающем ответственность своего печатного слова, тоже еще не говорят.
Г-ам Стопановскому, Соловьеву можно противопоставить гг. Аксакова, Каткова и Леонтьева, которые никогда не подписываются и все-таки пользуются большою известностью и без всякого спора признаются ото всех уважающими самих себя писателями.
Чтобы не ввести любопытного эстетика в заблуждение, что, стало быть, уважение легче приобресть не подписываясь, поставим против имен Аксакова, Каткова и Леонтьева имя Эмиля Жирардена, который, по обычаям французской литературы, свои статьи подписывает, но которого во Франции столь же многие уважают, как у нас уважают Аксакова, Каткова и Леонтьева.
Из этих сопоставлений любопытный эстетик может видеть, что подписыванье и неподписыванье безразлично не приносит ни чести, ни бесчестия, а что честь или бесчестие приносятся характером деятельности и достоинством своего общественного поведения.
2) Полемика с подписанным произведением не представляет никаких трудностей. Тому, кто хочет опровергать мысли и мнения противника, а не заботиться о том, чтобы щипать и кусать самого противника, все равно, будет ли он, полемизируя, называть имя автора или его статью и издание, в котором она напечатана. Чтобы уверить любопытного эстетика, что полемизировать, не называя людей по именам, не представляет никакого особенного неудобства, мы, для примера, не называем здесь имени самого эстетика, но мы уверены, что спор наш с ним от этого ничего не теряет. Кроме того, мы поставим ему на вид опять-таки еще раз г. Каткова, который ведет полемику с целыми партиями и с высокопоставленными лицами, никогда никого по именам не называя. Нам не место говорить здесь о свойствах этой полемики; но не будет нескромностью сказать, что полемика эта не остается незамечаемою и невлиятельною на общественное мнение.
