Как бы то ни было, но, принявши единую цель, мы должны всякое культурное развитие рассматривать, как движение к этой цели. Это движение совершается по некоторым законам, проходит определенные ступени; а изучение этих законов и ступеней по самым фактам и составляет предмет истории.
Итак, человеческая культура представляет на протяжении времени некоторый ряд фазисов, идущий по известному направлению от начала истории до наших дней. Поэтому, когда Рюккерт стал разбирать возможность различных типов культуры, то он также предположил, что каждая из этих особых культур должна образовать такой ряд, и главу об этом вопросе (первую главу второго отдела) так и назвал — «Отношение различных культурных рядов между собою» (стр. 92–97). Вот его главный термин: культурные ряды, и вот значение этого термина.
Перевод этой главы сплошь и почти целиком г. Вл. Соловьев поместил в своем «Национальном вопросе»[17], увлекаясь мыслью, что тут видно сходство с Данилевским, и не замечая того различия во взглядах, которое тут обнаруживается, как это мы показали выше.
Сплошь переведена эта глава у нашего противника, но он вдруг остановился на самом интересном месте, на заключении главы, на последних строках, где всего яснее высказан смысл главы и указано решение, к которому пришел Рюккерт. Этого заключения не перевел наш противник, и мы переведем его сами. Оно состоит в следующем:
«Если сравним содержание различных моментов развития в том или другом ряду, то различие между рядами повсюду бросается в глаза. Не говоря о различных формах отдельных исторических образований (Bildungen) в том или другом ряду, мы находим в особенности два существенных пункта, в которых обнаруживается превосходство одного исторического ряда над всеми другими. Первый пункт тот, что в этом ряду идеальные моменты и степени, хотя они и тут свой относительный перевес с другими историческими моментами получили только на завершении некоторой фазы развития, имевшей существенно материальное содержание, — сумели, однако, не только раз достигнуть этого перевеса, но и удержать его на все времена; второй пункт то, что сами эти отдельные великие моменты развития, как материальные, так и идеальные, в этом ряду существуют и действуют (wirksam sind), как вечно живые организмы, то есть при бесконечной смене форм способны к вечному сохранению своей сущности и своей индивидуальной одушевленности. Дух как дух здесь не только гораздо энергичнее возобладал над веществом, но и сумел здесь гораздо лучше, чем в других рядах, сохранить внутреннейшее зерно своего существа, — вечную подвижность.
Итак, никак не по эгоистической ограниченности или по наивной близорукости мы смотрим на развивающийся ряд той культуры, в которой живем, как на главную нить истории культуры, а на все другие ряды, как на подчиненные ему по самому понятию дела, и сообразно с этим поступаем и в нашем изложении» [18].
Итак, Рюккерт, хотя и обратил внимание на разнородные культуры и образуемые ими «культурные ряды», однако же стремился к полному объединению всей истории и достиг его посредством того, что одному ряду отдал огромное предпочтение перед другими. Та культура, в которой жил сам Рюккерт, западноевропейская культура, как он ее называет в ее последних фазисах, составляет, по его мнению, главную нить в истории, которой должно быть подчинено все остальное, ибо в ней, говоря его словами, наиполнее осуществляется стремление к «высшему человеческому бытию». Поэтому вся книга Рюккерта изложена сообразно с этой нитью, и мысль о других культурных рядах играет в его изложении совершенно второстепенную роль. Только кончивши весь свой многосложный обзор всемирной истории, он вспомнил о других независимых культурах и написал к своей книге «Прибавление», где кратко говорит о развитии и содержании различных культурных сфер (Culturkreise), которые до сих пор сохранили самостоятельность рядом с европейски-христианскою сферою. Таких сфер он насчитывает три: 1) арабская, или сфера ислама, 2) индийская и 3) китайская [19]. Он делает краткий очерк их истории и рассуждает о возможной их будущности, причем в недоумении останавливается над вопросом, могут ли они войти и как войдут в общее русло истории. (Bd. II, стр. 840–910).
Вообще, впрочем, заметим, что Рюккерту едва ли можно приписать особую теорию, строго определенный и своеобразный взгляд на историю. Мысль его расплывается в своей многосторонности, составляющей и ее силу, и ее слабость.
VII
Искусственная и естественная системы
Теперь можно ясно видеть различие между системами истории Рюккерта и Данилевского. Употребляя терминологию Данилевского, мы должны сказать, что теория Рюккерта представляет некоторую искусственную систему предметов, тогда как теория Данилевского есть система естественная, в установлении которой состояло все стремление автора «России и Европы», и на что было указано мною при первом появлении этой книги.
Искусственность Рюккерта заключается в том, что он заранее предполагает органическое единство в истории, заранее определяет и ее цель, то понятие «высшего человеческого существования», которое он себе составил, и ее средство — культуру, и то направление, по которому должно идти движение этой культуры. Поэтому он, несмотря на свои старания держаться фактов, несмотря на рассуждения о различных типах культуры, пришел-таки к тому, что признал некоторую главную нить в истории и расположил по этой нити все свое изложение фактов. Как видно, отвлеченные понятия так сильны в немецких умах, что мешают им видеть предметы вполне ясно. Н. Я. Данилевский в тон самой книге, о которой идет речь, указывает на замечательный факт, что немцы ни одной науки не ввели в период естественной системы. Так и Рюккерт не успел внести эту систему в науку историю.
Естественная система, как она выработана в ботанике Линнеем и Жюссье, а в зоологии Кювье, не задается какими-нибудь общими понятиями о предметах своего исследования, а берет эти предметы во всем разнообразии их существования и постепенно образует из них группы, пользуясь всем, что только указывает на их раздельность, и ища в этих наблюдениях и самых тех принципов, на которых основано разделение этих групп в действительности. Это самый широкий и свободный прием, не делающий никакого насилия порядку природы, почему его и называют естественной системой. В самом деле, если бы мы вздумали подразделять органические существа сверху, распределять их в заранее определенном порядке, то нам, очевидно, нужно бы было знать сущность органической жизни, ее необходимые ступени и разветвления. Строгие натуралисты отступили перед такой безмерно трудной задачей и начали дело с другого конца, стали наблюдением и сравнением устанавливать группы и разветвления, существующие в природе. Так и Данилевский: он отказывается от определения цели истории, общей нити и существенных форм развития человечества; он желает, чтобы в истории, как в наблюдательной науке, мы прежде всего установили естественные деления предмета. Он предлагает свои десять культурно-исторических типов, но мы были бы очень непоследовательны духу естественной системы, мы не понимали бы, в чем тут дело, если бы не понимали, что можно предлагать поправки и перемены в этом делении, что можно увеличить число этих типов, можно сделать в них подразделения, что они не имеют непременно равноценности или равновесности, что и состав, и продолжительность их существования и всякое другое их свойство и отношение могут быть не одинаковы. Все тут зависит от тщательного и всестороннего исследования. Естественная система тем и хороша, что никогда не насилует фактов, что может принять в правильную и свободную сеть своих понятий всякий факт, как скоро он для нас ясно обнаружился.
Сам Данилевский в своей книге сделал лишь попытку характеризовать два типа, славянский и романо-германский. Попытка эта составляет главный предмет «России и Европы», но до сих пор ускользает от внимания наших ученых критиков и историков.
VIII
Развитие взглядов на историю
Мы можем теперь составить себе общее понятие о том, в каком отношении Данилевский стоит к предшествовавшей исторической литературе. Историки от Геродота до наших дней приступали к своему делу, конечно, не с одинаковыми чувствами и мыслили о цели и смысле истории. Ученые люди задавались часто не простой любовью к прошлому и желанием сохранить его память, а какими-нибудь определенными идеями, которые и проводили в своем рассказе, подгоняя под них факты и описания. Таким образом, у историков можно найти много искусственных объединений, подразделений и вытягиваний в одну линию. Но по мере изучения прошлых событий и углубления в их значение искусственность этих построений обнаруживалась, и тогда открывался естественный порядок фактов. Этот порядок не давал нам прямо ключа к общему смыслу истории, но он представляет твердый научный прием, которого необходимо было держаться, и от которого следует исходить, если желаем правильно рассуждать об этом смысле, гораздо более таинственном, что часто думают.
