Празднество в Памплоне — пять дней бои быков и танцы днем и ночью, чудесная музыка — барабаны, свирели, флейты, лица с картин Веласкеса, Гойи, Греко, все мужчины в синих рубахах и красных платках кружат, взмывают, парят в танце.
Мы единственные иностранцы на этой дьявольской феерии. Каждое утро быков, которым предстоит драться после полудня, выпускают из корраля на окраине города, и они мчатся по длинной главной улице к арене, и все молодые смельчаки Памплоны бегут впереди! Нужно пробежать полторы мили — боковые улочки отгорожены большими деревянными воротами, и вся эта преследуемая быками ватага несется очертя голову.
Ей-богу, в этом городе настоящие бои быков. Здесь собрались восемь лучших тореро Испании, и пятеро из них были пронзены рогами! Быки поднимали на рога по одному тореро в день.
Ты был бы в восторге от настоящего боя быков, Билл. Это не просто жестокость, как нам рассказывали. Это великая трагедия, и самое прекрасное зрелище из тех, что мне доводилось видеть, и требует мужества и мастерства, и еще раз мужества — большего, чем что-либо. Это все равно, что наблюдать войну, сидя в первом ряду, и в то же время самому находиться в полной безопасности. Я видел двадцать боев, пять из них в Памплоне, и был в диком восторге.
Где-то в октябре у нас появится малыш. Надеемся, мальчик, и ты будешь его крестным отцом. Первые месяцы своей жизни он провел на лыжах, один раз видел на ринге Колотушку Сики, дважды Карпентьера и пять раз бой быков, так что, если внутриутробное влияние не пустые слова, то все должно быть в порядке. Нам обоим ужасно хочется парня. Хэдли все время чувствовала себя хорошо, ее даже ни разу не тошнило. Так здорово она себя никогда не чувствовала и выглядит прекрасно. Билл, доктор говорит, все идет хорошо, просто замечательно.
ЭРНЕСТ
11 октября 1923 года
Гертруде Стоим и Алисе
Токлас Торонто
Дорогие друзья,
свободное время за пишущей машинкой в редакции — миф. У меня не было никакого свободного времени, ни на что. Вчера в два часа ночи родился молодой Джон 7. Все в порядке. Мне говорили, он славный, но лично я нахожу в нем поразительное сходство с испанским королем.
Я был очень занят… На прошлой неделе ездил в Нью-Йорк для встреч с Ллойд Джорджем. Проехал с ним на специальном поезде от Нью-Йорка до Канады. Когда родился малыш, я был в поезде, идущем в Торонто. Ллойд Джордж — вздорный, злой, вредный субъект, который тщательно старается скрыть это от посторонних. Эти длинные волосы неспроста. Вечером он отменяет все назначенные на следующий день встречи, а утром проснувшись бодрячком, распекает за это секретаря. Мне доводилось видеть его без прикрас. Он хочет устроить брак своей дочери и надеется навязать себя Европе с этой стороны Атлантики. В Штатах его принимали с помпой, но канадцы, читающие английскую прессу, остались более сдержанными. Я рад избавиться от него.
Здесь все как в кошмарном сне. Работаю от двенадцати до девятнадцати часов в сутки и к ночи так устаю, что не могу спать. Вернуться сюда было большой ошибкой. Правда, у нас просторная квартира с солнечной стороны на краю оврага, где кончается город, с чудесным видом и холмами, где вы можете, вернее, я могу, кататься на лыжах, если есть снег и свободное время. Хэдли и малышу здесь хорошо, и мы можем скопить немного денег, чтобы вернуться в Париж…
…Нас обоих ужасно тянет назад. Впервые в жизни я понял, как кончают самоубийством просто потому, что накапливается слишком много проблем и дел и им не видно конца. Малополезное открытие. За четыре дня в Нью-Йорке я не смог связаться ни с Шервудом (Андерсоном. — В. П.), ни с кем-либо другим, кого хотел повидать, — был занят. Нью-Йорк очень красив, особенно в районе Бродвея и Уолл-стрит, куда вообще не проникает солнечный свет, только случайные лучи. Но что за люди там живут. За все время я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь улыбнулся. Перед биржей какой-то человек рисовал на тротуаре желтым и красным мелом, выкрикивая: «И послал он туда своего единственного сына. И послал он единственного сына умереть на виселице…»
Собравшаяся вокруг толпа молча слушала. Бизнесмены, клерки, рассыльные. «Досталось парню», — сказал мальчишка-рассыльный, обращаясь к приятелю. Превосходно. Есть действительно красивые здания. Новые. Любопытные формы. Через триста лет люди будут приезжать сюда из Европы и ездить по улицам в туристских автобусах. Мертвые, заброшенные громады, как в Египте…
Ни за что не согласился бы жить там. Пора ехать в больницу, так что закругляюсь.
С любовью от Хэдли и меня
ХЕМИНГУЭЙ
20 марта 1925 года
Д-ру К. Э. Хемингуэю
Париж
Дорогой папа,
я не посылал тебе свои работы только потому, что ты или мама вернули мне «В наше время», и мне показалось, вас мои книги не очень-то интересуют.
Поймите, во всех своих рассказах я пытаюсь передать ощущение настоящей жизни — не просто описывать или критиковать жизнь, а перенести ее на бумагу. Так, чтобы, прочитав мой рассказ, вы действительно пережили все сами. Это невозможно, если писать только о прекрасном, опуская плохое и уродливое. Когда все прекрасно, то в это невозможно поверить. В жизни иначе. И только показав обе стороны — три измерения, а если удастся, то даже четыре, — можно писать так, как хотелось бы мне.
Вот почему, если что-то из моих вещей вам не понравится, помните, что я хотел остаться правдивым до конца и пытался создать нечто стоящее. Если я написал о чем-то уродливом и тебе или маме это кажется ужасным, то следующий рассказ может понравиться вам чрезвычайно.
С любовью и пожеланиями успеха,
ЭРНИ
24 ноября 1926 года
Ф. Скотту Фицджеральду
Париж
Дорогой Скотт,
как дела и как ты жил-был все это время? Работал ли и как продвигается роман? Готов поспорить, что роман, коль скоро ты за него наконец взялся, удастся на славу, а последнее время в Хуан лес Пинс у тебя было вдоволь времени для работы.
Я тоже здорово потрудился: продал рассказ «Скрибнерсу»[8], два пишу, и отправил им еще один, который они, несомненно, купят — чертовски хороший рассказ о Милане во время войны, и только что закончил еще более удачный рассказ, который теперь же должен перепечатать. Два законченных рассказа вряд ли купят, так что я их пока попридержу — они хорошо войдут в сборник.
…Судя по объявлению в «Уорлд», «И восходит солнце» переиздается… Рецензии были хорошими, хотя критики, похоже, разошлись во мнении, кому я больше подражаю — тебе или Арлану[9], так что я вам обоим очень признателен, особенно тебе, Скотт, ведь я тебя люблю, с Арлана даже не знаю… Я попрошу «Скрибнерс», чтобы, начиная с восьмого издания, они ставили подзаголовок:
«И восходит солнце»
Еще более великий Гэтсби
(Написано в содружестве с Ф. Скоттом Фицджеральдом — пророком века джаза.)
Как бы мне хотелось тебя повидать. Ты единственный малый во всей Европе и за ее пределами, о котором я могу сказать так много доброго (и наоборот), но одно точно — я хочу тебя видеть… И все же, черт побери, как ты там.
Что касается личной жизни известного писателя (известного кому?), то Хэдли разводится со мной. Я передал ей все имеющиеся деньги, а также все полученные и предстоящие гонорары за «Солнце…».
…Ем раз в день и, если очень устаю, сплю — последнее время работал как проклятый — и вообще начинаю жизнь беднее, чем я помню себя с тех пор, как мне стукнуло четырнадцать. Моя покупная способность зависит от того, сколько рассказов покупает «Скрибнерс». Не правда ли, интересно? Вообще жизнь у всех катится в тартарары, и тем не менее я вполне здоров и даже снова могу работать…
Как бы там ни было, я вошел в колею, и выбить из нее меня могут только чрезвычайные обстоятельства, которые, надеюсь, не возникнут. Я обошелся без включения газа или вскрытия вен стерилизованной безопасной бритвой. Продолжаю жить в присущей мне манере сукина сына sans peur et sans rapproche! (без страха и упрека. — фр.).
Напиши мне и поведай все сплетни. Что слышно из Нью-Йорка? Где ты намерен жить? Как Зельда и Скотти? (жена и дочь Фицджеральда. — В. П.) Бамби и Хэдли чувствуют себя просто здорово. Пока Хэдли была в отъезде, Бамби провел со мной десять дней, и как-то утром мы пошли в кафе, я взял ему мороженое и купил новую губную гармонику, и он, держа ее и уплетая мороженое, сказал:
«La vie est beau avec papa» (жизнь прекрасна с папой. — фр. В ответном письме Фицджеральд написал: «Мы согласны с Бамби». — К. Бейкер). Он очень любит меня, и когда я спрашиваю его, что делает папа, надеясь услышать, что папа великий писатель, как это следует из газетных вырезок, он отвечает: «Папа ничего не делает». Тогда я научил его говорить: «Бамби будет содержать папу», и он повторяет это без конца. Что будет делать Бамби? Бамби будет содержать papa en Espagne avec les taureaux (папу в Испании вместе с быками. — фр.).
