Ознакомительная версия.
В этих условиях могло произойти только одно: любые идеи, любые духовные ценности, пришедшие из других стран, должны были преобразоваться в соответствии с местными ценностями и установками. Ведь влияние внешнего мира все равно очень невелико; так, вроде еле уловимого ветерка. В результате все, что приходит извне, чаще всего становится только формой, в которой суть — это местные представления. Эти местные ценности все время могут менять внешние проявления, принимать другую форму, но по существу они от этого не изменяются.
Большесемейная община может считаться угодной местным богам, а может рассматриваться как идеал угодного христианскому Богу соборного общежития… Ну и велика ли разница?
Особый тип славянской культуры
На Северо-Востоке возникает своеобразный вариант славянской цивилизации, малопохожий на другие. Здесь формируется, если хотите, особый тип человека — воспитывается россиянин, мировоззрение и мироощущение которого сильно отличается от мировоззрения его собрата из Киевщины или Волыни.
Попробую привести в систему и последовательно показать хотя бы основные черты этого «северо-восточного» мироощущения.
1. Во-первых, это расточительность. Готовность расточать и природные ресурсы, и человеческие, и в природе, и по отношению к самим себе, и к обществу.
В обществе, где главное — владеть природными богатствами, тот, кто расточает, бросает без толку, портит, кто владеет и не использует, — богат. Так было везде, и у индейцев Северной Америки было даже специальное название для пира, на котором не столько едят и пьют, сколько показывают друг другу, сколько могут перепортить и расточить: потлач. На потлаче рубили топорами целые, только что сделанные лодки, выбрасывали в реку новые одеяла и рубахи, сжигали муку и копченое мясо: чтобы все видели — я это могу!
Всякий, кто бывал на русской свадьбе, не усомнится — элементы потлача есть и в нашем празднестве! Избыточный, безумно расточительный, многократно перекрывающий удовлетворение любых потребностей пир должен показать всем: вот, мы богатые, мы это можем!
При этом демонстрация даже самой разумной бережливости, трудолюбия, умения сохранить материальные ценности кажется этим людям чем-то почти что безнравственным.
Северо-Восток Руси расточителен и в отношении природных ресурсов. Проявляется это так широко, и можно привести столько примеров, что остановлюсь только на одном, зато ярком. В России-Московии до сих пор строят дома из круглого леса. Эта расточительная привычка так обычна, так естественна для россиянина, что он способен искренне недоумевать: а что, бывает по-другому?! Бывает.
В Китае строить из круглого леса перестали еще во времена Конфуция. В Японии леса шумели еще в конце Средневековья. Сохранилась очаровательная легенда о том, как при строительстве дворцов в городе Киото, в VIII веке, придворные дамы остригли волосы, чтобы сделать из них канаты, подтягивать бревна на высоту: обычные веревки рвались от несусветной тяжести. Но и в Японии века с XV из круглого леса не строят.
В Западной Европе уже в XIV–XV веках перешли на более аккуратную, менее расточительную технологию.
Восточная Европа — единственный регион Земли, где из круглого леса строят после XV века, а Русь — после XVIII.
Так же точно расточителен россиянин и в отношении собственных талантов и способностей.
Нельзя сказать, что он равнодушен к таланту вообще. Нет, конечно. Скорее россиянин восхищается им точно так же, как и всякий другой человек. Но восхищается им, радуется ему — природному.
Талант хорошо иметь, но развивать его, использовать его — необязательно, и даже нежелательно. Тот, кто слишком уж бережно относится к своему таланту, холит его, боится потерять, обязательно вызовет недоброжелательное, насмешливое отношение. А уж тот, кто потребует от окружающих… нет, не потребует, это вам не Европа и не Япония. Тот, кто захочет, чтобы его способности давали ему какое-то преимущество, могли бы его кормить, вызовет уже не насмешку, а настоящую тяжелую злобу. «Что, умный сильно?!» «Умнее всех быть хочешь?!» И прочие сентенции, которые в более счастливых странах услышишь разве что на Дворе отбросов или на Дворе чудес. Психотип уголовного или люмпена на Северо-Востоке Руси может проявиться и у верхов общества.
Приумножать природный талант для россиянина — это даже как-то нечестно. Это какая-то попытка выделиться, обогнать кого-то, сделаться «лучше», и к тому же «неправильным», нечестным путем — не за счет того, что и так, само собой дано, а за счет собственного труда.
Раз беречь талант глупо, трудиться над ним, совершенствовать его — аморально, то и уважается не тот, кто совершенствует данное ему от Бога. А тот, кто владеет, и независимо от того, насколько умно распорядился. А тот, кто владеет и расточает, — это вообще прекрасный, в высшей степени «правильный» человек. Не случайно же русская литература полным-полна очень положительных, сочувственно подаваемых пьяниц — причем богато одаренных от природы. Из зрелища гибнущего таланта россиянин извлекает, похоже, столько же положительных эмоций, сколько индеец — из зрелища горящей лодки или выброшенной в реку муки.
Россиянин последовательно расточителен и в отношении возможностей. Ему и непонятно, и неприятно, что надо уметь «ловить волну», видеть благоприятное стечение обстоятельств, использовать случай. Точно так же, как больше всего уважается тот, кто владеет талантом, но его не развивает, наиболее уважаем тот, кто обладал возможностями самосовершенствования, накопления богатств или политической карьеры, но никак их не реализовал. Как герой В. Шефнера бросает вдруг поступать в институт, лишь бы быть поближе к любимой девушке. И девица считает жертву такого рода не признаком того, что парень сильно ушибся головой, и все остальные герои относятся к шизофреническому поступку более чем лояльно. И читатели, наверное, тоже, ведь парень продемонстрировал: своими талантами он готов подтереться. Значит, его поведение соответствует культурной норме[2].
Как личность расточительна в отношении своих возможностей, так же расточительно и общество в отношении своих. И в отношении материальных ценностей, и в отношении жизней и судеб отдельных людей. Действительно, зачем беречь жизни и судьбы людей, если они ничем не отличаются один от другого, а самореализация каждого — почти что аморальна?!
Сохранилась история, одна из тех, в подлинности которой трудно быть уверенным. 1703 год, штурм Нарвы. Перед каждым проломом в стене — груды трупов — гвардейцев Петра. Многих Петр знал лично, со многими был дружен. И Петр заплакал, глядя на эти еще дымящиеся груды мертвецов. Борис Петрович Шереметев подошел сзади, положил руку на плечо царя — пятидесятилетний приласкал тридцатилетнего: «Не плачь, государь! Что ты! Бабы новых нарожают!»
Комментариев не будет.
2. Итак, ценится не созданное трудом, а обладание чем-то природным. Обладать чем-то природным — это ценится высоко! И в то же время поразительно малое значение придается труду.
Природное, натуральное — ценнее и важнее созданного человеком. Поэтому все, связанное с пассивностью, с экстенсивным отношением к действительности, положительно эмоционально окрашено, оно высоко ценится в обществе.
«Простой человек» — это у нас до сих пор звучит как комплимент. Как раз интенсивно жить — это по российским понятиям глубоко неправильно. «Деловой!» — слово вполне определенно отрицательной окраски. Оценивая кого-то как «делового», россиянин обычно укоризненно качает головой.
3. Режим сельскохозяйственного года заставляет работать на рывок.
Такой режим труда вообще очень уважается и ценится уже и в тех сферах, где труд вполне можно распределить равномерно. Сколько насмешек вызывает у россиян привычка работать по часам, ритмично отдыхая или обедая в точно установленное время!
Россиянин до сегодняшнего дня неколебимо уверен, что все можно решить через безумный рывок. Что отставание по времени, утраченные возможности, сделанные глупости могут быть и невосстановимы. Ничего! Сделаем рывок — и все в порядке! Россиянина крайне трудно отвлечь от любого, самого пустого развлечения потому, что «пора работать». И не потому, что он ленив. Он уверен, что наверстает упущенное во время рывка, а осуждается как раз «деловой» и «гоношистый» человек, который разбивает компанию, суетится и мешает остальным пить чай и курить, чтобы идти работать.
На рывок работать невозможно везде, где необходима строгая технологическая и исполнительская дисциплина. И потому все наукоемкие технологии и сложные производства вызывают внутренний протест, эмоциональное осуждение россиянина.
Из традиции работы на рывок вырастает и судьба, индивидуальная жизнь на рывок. То, о чем мы говорили, анализируя тексты Высоцкого.
Ознакомительная версия.
