Ознакомительная версия.
Естественно, и феномены народного сознания, подсмотренные Гоголем, и обычаи, пришедшие из глубины веков, — это только пережитки, только обрывки когда-то мощного пласта русского средневекового сознания. Пережитки, которые совершенно не определяют отношения к действительности современного человека и выполняются только как не обязывающая ни к чему формальность; как обряд, ценный уже не смыслом, а именно тем, что так делали предки. Современный россиянин уносит с собой горсть родной земли так же точно и с тем же чувством, с каким он печет блины на Масленицу или жаворонков из теста на Троицу. Так же, как поедание блинов не делает нас солнцепоклонниками, так же и горсть родной земли не делает нас современниками Афанасия Никитина.
Вопрос, конечно, только в том, когда именно актуальный пласт средневековой московитской культуры перестал быть актуальным и начал превращаться в пережиток. Когда от представлений, определяющих положение человека в мире и отношения к самому миру, осталось лишь невинное «надо делать так, потому что так положено… так делали предки».
Петру и его эпохе приписывается заслуга — именно при нем произошел перелом. Именно Петр своим насилием, доходящим до жестокости тиранством во имя прогресса ЗАСТАВИЛ московитов признать превосходство Запада. Посылая в страны Европы учиться, принуждая перенимать опыт европейцев даже по части курения табаку и танцев на ассамблеях, заставил отказаться от представлений Московской Руси.
Разумеется, ученые превосходно знают об интенсивнейшем обмене посольствами весь XVII век; о том, что Московия при Романовых вовсе не находилась в изоляции. Там, конечно, «переворот Петра» тоже описывается в самых восторженных выражениях, и получается, что без него — никак, но все-таки хотя бы факты не отрицаются. А вот и школьные учебники, и художественная литература, так сказать, пласт литературы, предназначенный для массового человека, несут гораздо более однозначные, куда более простые схемы культурного развития России.
Многое, конечно, зависит от периода, когда учебник или роман вышли из печати. Если в пору, когда царил особенно сильный культ Петра, то и тенденция выражена особенно сильно. В качестве примера взять хотя бы знаменитый роман А. Н. Толстого «Петр Первый». Роман талантливый, не зря им зачитывались поколения. Но сколько вреда он принес, формируя совершенно дикие представления об эпохе! В числе прочего у Толстого везде получается так, что дикая Русь жила до Петра в совершеннейшей изоляции, не имея вообще никакого представления о внешнем мире, и если бы не Петр, прорубивший окно в Европу, так бы она и прозябала в безвестности, по-прежнему не зная, что происходит в сотне верст от ее границ.
Это типичная схема петровского мифа, и ее вколачивали в головы, невзирая на исторические факты. Потому что в эту схему никак не вписывается такое, например, событие: в 1615 году во Францию ездили московитские посланники — Иван Кондырев и подьячий Неверов с объявлением о восшествии на престол Михаила и с просьбою о помощи против шведов и поляков: «Послали мы к вам, брату нашему, наше государство обвестить, Сигизмунда короля и шведских, прежнего и нынешнего, неправды объявить. А вы, брат наш любительный, великий государь Людвиг король, нам бы великому государю способствовал, где тебе будет можно».
Самое простое — это объявить посольство наивностью московитов. Но, во-первых, посылать посольства с извещением о вступлении нового монарха на престол как раз полностью соответствует тогдашнему дипломатическому протоколу. Тем более после бурных событий в Московии сменилась целая династия, Михаил очень нуждался, чтобы другие царствующие особы признали его право называть монархов «братьями» и участвовать в европейской политике на равных. И этих целей посольство вполне достигает.
Ждала ли Московия, что Франция подаст какую-то реальную помощь? Не уверен, потому что ведь никаких конкретных просьб нет, тогда как короля Англии просили о вполне конкретном денежном займе. Так что в любом случае мы имеем дело с неким дипломатическим дебютом «Новомосковского царства», и в любом случае весьма «правильным»; очень же может оказаться, дипломатический ход московитов умнее и остроумнее, чем готовы думать их отдаленные потомки.
В июле 1617 года дворянин Степан Волынский и дьяк Марк Поздеев посланы в Англию — передать благодарность за посредничество в заключении мира со Швецией, а заодно просить, чтобы король Англии Якуб послал к датскому, шведскому и нидерландскому королям с просьбой о помощи против Речи Посполитой. Самому «Якубу королю» посылать рать в Речь Посполитую «неудобно за дальностию», а вот датскому, шведскому и нидерландскому королям воевать с Польшей в самый раз, и есть за что постоять, потому что польский король «хочет всякое зло над ними, над ихнею и вашею английскою короною сделать и про государя вашего польский король непригожие слова говорит». Послы просили и материальной помощи — «тысяч на 200 или на 100, по самой последней мере на 80 000 или на 70 000 рублей, а меньше 40 000 не брать».
Самое интересное, что это посольство имело самые реальные последствия!
Во-первых, Тридцатилетняя война началась как раз через несколько месяцев после посольства… Степень наивности московитов в международных делах очень трудно оценить, но как им было не связать эти два события?! Пусть даже и не считать, конечно, что огромную войну от начала до конца вызвали своим посольством, но что помогли сложиться антикатолической лиге — это уж точно!
Но и помимо разных вариантов завышенной самооценки вполне допускаю, что посольство было одним из камешков, столкнувших лавину (пусть даже и довольно мелким камешком). Ведь если у протестантских держав появляется союзник к востоку от империи Габсбургов и от Речи Посполитой, союзник, который может ударить общему врагу в спину, связать его силы в решающий момент… Появление такого союзника существенно изменяет общий расклад и позволяет чувствовать себя гораздо увереннее.
А во-вторых, в 1619 году в Архангельске появляется английский посол Дюклей Дике с деньгами… Узнав, что Москва осаждена поляками (устаревшие сведения), он возвращается из Холмогор, сдав дела дворянину Финчу и агенту Фабину Смиту. И даже в этой неопределенной ситуации деньги английской казны (пусть, как потом выясняется, не все) доезжают до Москвы и вручаются царю.
В 1620 году появляется в Москве и полномочный посол Мерик. Разъясняет историю с деньгами, которые-де не были полностью переданы, и просит обратно 20 тысяч рублей (их отдают). Посол дарит богатые подарки, включая птицу «струса» — страуса, и опять поднимает (ну, конечно же!) вопрос о беспошлинной торговле с Персией…
С рассказом о русских посольствах я поступаю так же, как с описаниями иностранных — привожу наиболее яркие и самые ранние примеры. Перечислять ВСЕ физически невозможно, придется писать специальную книгу о московитской дипломатии XVII века. Писать о множестве других посольств последних лет правления Михаила Федоровича или времен Алексея Михайловича не вижу смысла — даже уже описанное может, чего доброго, вызвать некоторую скуку.
Скажу коротко — русские послы в XVII веке побывали практически во всех европейских государствах. У меня нет сведений о посещении ими только двух значительных государств — Швейцарии и Королевства обеих Сардинии. Во всех остальных крупных и богатых государствах они побывали множество раз, и к тому же во многих мелких, не играющих большой роли — типа герцогства Тосканского или Саксонии.
Посольства регулярно бывали в Персии и в Турции, на Балканах у трансильванских князей и валашских господарей, а в середине столетия Н. Г. Спафарий побывал в Китае. Впрочем, незадолго до него сибирские казаки ворвались в «Даурскую землицу» — на Амур, построились в этой «неправедной-принеправедной» земле, о которой их предки и слыхом не слыхивали, и довольно долго отбивались от маньчжур, считавших себя хозяевами Даурии. А это уже сотни людей; считая с женами и детьми — тысячи.
В общей сложности больше тысячи московитских «государевых людей» побывало за границей Московии с дипломатическими миссиями разной важности и разной длительности.
Не забудем еще, что общая численность служилых людей вообще была крайне невелика. В 1631 году во всей Московии было 66 690 служилых людей, из них во всем бюрократическом аппарате — меньше 900 человек. К концу века больше и общее число служилых, а число дьяков и подьячих растет просто в геометрической прогрессии. Но и из тех нескольких тысяч бюрократов и примерно двух десятков тысяч помещиков очень многие побывали за границей, порой прожили там и по году и по два…
Мало того, что за рубежом постоянно оказывается значительная часть служилого сословия; как мы скоро увидим, в XVII веке Московия начинает вести войны в основном за пределами своей основной территории. Если даже считать Смоленск и Белоруссию частями России (то есть частями священной земли), то уж ни Чигирин в степной зоне Украины, ни окрестности Риги никак этому условию не удовлетворяют. С точки зрения русских средневековых представлений все солдаты армий, участвовавших в Чигиринских походах (40 тысяч человек), в русско-шведской войне 1656–1658 годов, находятся в том же положении, что и Афанасий Никитин или тот парень, который угодил в Персию и по которому справляли заупокойные службы; в том же, что парни, отправленные Петром в Германию, по которым матери и жены надели траур.
Ознакомительная версия.
