Российской бюрократии на этом фоне похвастаться нечем: она добилась выдающихся успехов лишь в одном, — разграблении и уничтожении собственной страны. Однако подобным достижением публично, за пределами узкого круга будущих подельников, хвастаться в принципе невозможно.
Более того: уровень жизни (и даже доходов) основной части россиян и по сей день, после пресловутых "тучных нулевых" годов и нефтедолларового "процветания", существенно ниже, чем в последние годы Советской власти. Пресловутые же "права человека" (даже если вслед за либеральными фундаменталистами игнорировать их главную, социально-экономическую компоненту) защищены существенно хуже.
Достаточно вспомнить, что советские суды, за исключением политических дел и дел, связанных с партхозноменклатурой, принимали решения профессионально и независимо, а словосочетания "пьяный милиционер" в обыденном сознании за исключением специфических регионов, являвшихся "воротами в лагеря" либо местами концентрации лагерей, практически не существовало. Весьма существенно, что даже сталинские суды (хотя не стоит забывать и о возрождающейся практике внесудебных репрессий) выносили около 10% оправдательных приговоров — против менее 1%, выносимых путинскими и медведевскими судами, а отношение осужденных к общей численности населения было, за исключением периода "большого террора", ниже, чем в нынешние "либерально-демократические" времена.
"Каин, где брат твой АВЕЛЬ?"
Ненавидит Советский Союз и вполне приличная московская интеллигенция (я сознательно не рассматриваю "грантоедов" и культуртрегеров, стремящихся размыть российскую идентичность ради окончательного торжества Запада). Часть ее контужена собственной историей (особенно это касается горластых родственников чекистских палачей, попавших в мясорубку 1937-38 годов), а часть ненавидит прошлое своей страны просто из-за его трагичности, — по неизбывному интеллигентскому добросердечию.
Но очень большая часть интеллигенции стремится оклеветать и смешать с грязью свою страну для достижения морального комфорта, для умиротворения растревоженной совести, для того, чтобы оправдать себя (часто подсознательно), — как правило, в своих собственных глазах. Это классическая эмигрантская болезнь: я уехал, мне на новом, чужом не месте плохо, и потому единственный способ выжить — это доказать самому себе, что я все-таки был прав, когда покинул свою Родину. И приятные люди в Берлине начинают знакомство с рассказа о том, что советских солдат во время его штурма кормили так плохо, что они от голода ели друг друга. (Интеллигентам даже в голову не приходит, что вокруг было много вполне неплохо откормленных немцев, которых почему-то кормили из своих пайков эти озверелые сталинские каннибалы-недочеловеки — их собственные деды).
Эта болезнь распространена далеко не только среди эмигрантов. Люди, воспитанные в советской культуре, подсознательно ощущают, что, выбрав демократию или просто "частную жизнь во время общественных потрясений", пусть даже и в невыносимых условиях, они бросили свою страну, предали свою Родину, и чувство неформализуемой, но совершенно бесспорной и безусловной вины перед своим народом гнетет их и разъедает их чуткие души. И, чтобы избавиться от этой вины, они обвиняют свою умершую страну во всех смертных грехах, — просто чтобы оправдать свою неспособность или нежелание защитить ее, в том числе и от самих себя.
"Домик в Париже" — лекарство от присяги
Как ни парадоксально, частным случаем описанной интеллигентской жажды самооправдания страдает социальная группа, казалось бы, не имеющая с интеллигенцией ничего общего, — силовая олигархия.
Ее основу образуют офицеры спецслужб, сделавшие карьеру и превратившие свое положение в иерархии силовых структур (которые все реже называют "правоохранительными") в инструмент личного и группового обогащения. От коммерческих олигархов, созданных ельцинским поколением реформаторов, они отличаются тем, что контролируют государство не снаружи, а изнутри и извлекают богатства прежде всего не из грабежа советского наследия, а из применения насилия от имени государства.
Выходцы из силовых структур привыкли считать бредом дежурные проповеди политруков о коммунизме, — и были потрясены, обнаружив, что те были правы: коммунизм оказался реальностью, и они попали в него!
При всей незамысловатости их деятельности основу силовой олигархии составляют люди, дававшие присягу. В какой бы бессмысленной юности это ни происходило, большинство людей помнит ее слова — и понимает, что, так или иначе, несмотря на все войны от Анголы до Афганистана, в конечном итоге они изменили ей. Будучи выходцами из обычных, а часто и неблагополучных семей, они прекрасно помнят, что именно Советская власть дала им возможность получить образование, встать в ряды привилегированных спецслужб и в их рамках окунуться в сладкий океан потребительства и мещанства.
Даже не понимая и не признаваясь в этом сами себе, они ощущают свое предательство — если и не самой страны (потому что многие из них никак не могли повлиять на ее распад), то ее идеалов, ее ценностей, ее истории. И, чтобы оправдать свое предательство, они испытывают жгучую потребность доказать его правильность, доказать свою правоту, — а для этого надо опорочить свою страны и растоптать память о ней.
На словах эти люди обычно клянутся в верности России, а часто — в приступе ностальгии — и Советскому Союзу. Но потребность в оправдании своего предательства толкает их в крестовый поход против самой память о прошлом нашей страны. Один из немногих способов переключения их внимания — перевод разговора на их зарубежную недвижимость, будь то квартирка в Болгарии, дачка в Финляндии или дом в Тоскане.
Это реальный смысл их жизни, за который они сотрут с лица земли кого угодно, — хоть человека, хоть всю Россию.
"Кто ударит тебя по правой щеке — оскверни могилу того"
Понятна и позиция Русской православной церкви (РПЦ), без устали говорящей о "безбожной" власти, преследовавшей священников. Насколько можно судить, ее иерархи прочно забыли, что взрыв ненависти к священникам после революции был народным и вызван не только большевиками, но и кадровой политикой самой церкви, с конца XIX века привлекавшей в священники огромное количество откровенных бездельников, использовавших рясу для сокрытия самых разнообразных пороков и вызывавших негодование россиян. (Великий Александр Блок вовсе не для красного словца вспоминал в своих дневниках о сельском священнике, который "портил девок").
Забыли они и о том, что именно революция сделала РПЦ независимой от государства, что во времена вожделенной для них царской "России, которую мы потеряли" Русская православная церковь прямо подчинялась Священному Синоду — департаменту Министерства юстиции и, строго говоря, была его частью.
Для меня как управленца поразительна демократичность современной РПЦ: значительная часть ее видных представителей практически игнорируют не только Социальную доктрину церкви (принятую, правда, при прошлом Патриархе), но и демонстративно уважительное отношение к достижениям советской цивилизации Патриарха Кирилла.
Эта часть при любом удобном и неудобном случае прямо, причем с обиженной агрессивностью, заявляет, что "православный человек не имеет право на социальный протест" (а если его права нарушены, он смеет только молиться), а "советскую историю нельзя считать частью русской истории". Мне пришлось выслушивать это не только от президента Медведева, России которого, оказывается, от роду всего лишь 20 лет, но и от вполне взрослого о.Александра Шумского. Как сами подобные высказывания, так и обычный для них тон производит столь глубокое впечатление, что разница между деятелями РПЦ и развращенным топ-менеджментом какой-нибудь крупной квазигосударственной корпорации начинает постепенно меркнуть…
Научиться принимать своё прошлое!
Между тем ненависть к своему прошлому разрушает настоящее, как затянувшиеся подростковые комплексы по отношению к родителям способны разрушить психику вполне взрослых людей.
Российское общество никогда не станет самостоятельным, пока не сможет понять свое прошлое, принять его (не прощая его черные станицы) и примириться с ним, пока оно будет истерически открещиваться от него, втаптывать в грязь своих родителей и бессмысленно пытаться превратить себя в манкуртов, в "адольфов, не помнящих родства".
Нам предстоит заново переосмыслить свою историю, чтобы она стала источником нашей силы и сплочения, а не слабости и разъединения. Пока этот процесс начат лишь в отношении гражданской войны, которая все чаще воспринимается как стихийная, чудовищная, но все же оптимистичная трагедия.
Нам нужно вернуть себе ощущение целостности собственной истории, понимание того, что советская цивилизация была формой существования российской, стержнем которой является русская культура; без этого понимания мы не возродим российскую цивилизацию и останемся неопределенной зоной "китайско-финской границы" из общеизвестного анекдота. Продолжая воевать с прошлым, усугубляя свою контуженность собственной историей, мы сами лишаем себя будущего.
