Ознакомительная версия.
— Об этой стороне жизни нашего поэта у нас никто не знает. Я об этом впервые слышу.
— И не надо никому рассказывать, — подытожила Анна. — Если когда-нибудь и случится встреча двух братьев, она будет горькой. Лучше будет, если она не произойдет.
— Как поживает наш философ? — спросила она, вспоминая далее общих знакомых. — После измены Фатхии он еще раз женился?
— Умер. После того, как получил от братьев-мусульман фетву. В Лондоне умер. От инсульта.
— Выходит, что в живых из тех, кого мы с тобой знали, теперь лишь ты и я?
Мужчина и женщина с испугом уставились друг на друга. На их глазах время упорно уводило целое поколение в мир иной. И оно, это время, возможно, неумолимо приближается также к их жизням. И такого коварного врага, как всегда тикающий будильник, еще никто в мире не одолел. Можно все-таки перебороть фашизм, расизм, бедность и даже болезни (хотя бы ненадолго), но время… сильнее любого гладиатора.
— Как твой брат, который в детстве ел на уроках под партой селедку?
С глубоким вздохом Анна произнесла, что и братишка, которого она когда-то нянчила, золотоволосый в детстве, нежный мальчишка, умер. И тоже от инсульта. Ему нельзя было с больным сердцем таскать тяжелые вещи во время переезда из Узбекистана в Россию, однако не таскать же их семидесятипятилетной матери? После приезда в подмосковный городок Володя сел на стул и… умер. Прямо на работе.
Хади замер на своем стуле.
Мир перевернулся, для многих знакомых эпоха уже кончилась, а они все еще в ней. Наверно, это странно, зачем так надолго застревают на земле некоторые, да и вообще, что они еще хотят там, где им уже вроде как-то неловко и пребывать? На какой планете им жить, если они живые, да еще хотят любить, не только внуков, но и целую жизнь: науку, книги, свои вопросы к политике, а также друг к другу?
Гость опять уставился в стол и не поднимал глаз. Походил по комнате, погладил свою седую голову обеими руками, как это делал прежде, подошел к зеркалу.
— Красив, красив еще, — усмехнулась Анна и добавила с юмором: — Но почему-то думаешь, что старела за это время только я.
Хади смущенно и как-то искоса глянул на нее.
— Угадала? Тебе хотелось встретить меня такой, какой я была, когда ты впервые меня увидел, а нынче вроде как разочарован. Мужчина — царь природы, он же, как сфинкс, никогда не меняется, не так ли?
Изумлению на лице гостя не было предела. Он погладил обеими руками свою поседевшую шапочку волос и удивленно спросил:
— Как ты догадалась?
— Я же тебя знаю, возможно, лучше, чем даже себя. Я с тобою всю жизнь разговариваю…
— И ты со мною?..
В этот момент Хади перешагнул время. Он вновь шагнул в ее судьбу, будто с горы Монблан через Эверест, через континенты и моря, через годы, вроде как через горы. Он поднялся со стула, схватил Анну, крепко обнял.
— Ты для меня все такая же!
— Да, я нынче не Софи Лорен, — как бы жалуясь, проговорила женщина.
— Ты лучше Софи Лорен, — ответил он. — Ты меня столько лет ждала!
И после этих слов он взгляда своего не отвел от нее — ни влево, ни вправо.
Вот ведь диво! Всю жизнь они искали друг друга, но встретились лишь тогда, когда и жизни у обоих уже почти не осталось. И даже мира, который когда-то много лет назад позволил им, людям с разных континентов, встретиться, уже не было. Когда-то Хади не покинул свой прайд, не поступил вопреки воле родственников, за длинную жизнь они почти не жили вместе, но что изменилось в их отношении друг, к другу из-за этого? Как им быть нынче, когда за окном иной пласт цивилизации, хотя многочисленный арабский род у него прежний, и отношение у мужчины к нему такое же, коль целый час уже то и дело кто-то звонит по сотовому?
— Дети беспокоятся, не потерялся ли я, добрался ли без приключений?
— Думаю, что это жена, — оборвала его Анна, не желая больше давать ему возможности говорить неправду даже во имя их обоих.
— Она не может звонить.
— Почему?
— Умерла.
— Что случилось?
— Сахарный диабет. Он истерзал ее всю. Отнялись ноги. Я не мог ее оставить. Ты знаешь, что такое наши войны? В Африке теперь, где нефть, там и война. И на юге, и на западе. Люди отовсюду шли потоками. Потом рекой. Много сирот. Даже семилетние, чтобы выжить, становились солдатами в бандах. Женщины и девочки нигде не могли упрятаться от насилия. Да и какая охрана в палаточных городах в жару, в песчаную бурю и в муссонные дожди? И такое почти тридцать лет. Я обязан был каждый день спасать семью. Кому, кроме меня, нужны были мои дети?
И только сейчас, будто молнией озарило, увидела Анна, как жил Хади эти годы: ее любил, а другую женщину не мог оставить. Вот и летал в Москву в поисках любимой, и какие же муки терпел, когда не мог найти ее, а когда нашел-таки много лет назад, натолкнулся тогда вдруг на ее резкое, как молния, непонимание.
— Выходит, что у тебя фактически и личной жизни не было?
Хади промолчал и вымолвил другое:
— Когда-то я не сказал тебе сразу о том, что женат, и сломал тебе этим жизнь. Прости. Я не хотел тебя терять.
— Я когда-то сказала неправду, что жив наш малыш. Я тоже не хотела тебя терять. Совсем. И мне так какое-то время легче было. И ты меня прости, — произнесла с болью в голосе Анна.
Совместны ли их отношения нынче, когда за окном все иное? Что им теперь оставлено? Каждая ли любовь имеет право на жизнь? Да и к чему опять спешно хватать за горло прежние проблемы? Может, в эту минуту просто выйти из дома, в светлый и солнечный день. Где свежий ветерок, цветут у подъездов мальвы и спят под кленовыми кронами малыши в колясках.
У входа в метро чернокожий юноша раздавал рекламные, на плохонькой бумаге, листочки, приглашающие прохожих посетить парикмахерскую. Видимо, нужда выгнала студента на улицу заработать кусок хлеба хотя бы таким незатейливым способом.
— Какое счастье, что мы были избавлены от такого, — вдруг понял Хади неоценимость и уникальность советской эпохи, в которой они когда-то учились в Москве, и проговорил с радостью. — Нашей стипендии хватало на все… Мы не видели нищих на улицах. И не думали, где найти деньги, чтобы пойти к врачу. Мы были счастливыми, только не понимали этого! — добавил он, оценив таким образом тот период жизни, который был связан с Анной. Но тут же заметил и другое:
— Это не очень понятно, совсем не понятно, почему исчез Советский Союз? Вдруг раз… и нет… Кто бы мне это объяснил?
Кто бы объяснил… Над этим задумывались многие. Честные и порядочные люди, которые не поменяли мгновенно, как в цирке, свою физиономию и сущность.
У Тушинского рынка на ступеньках перехода стоял еще один чернокожий юноша с каким-то совершенно отсутствующим, понурым лицом и продавал духи.
— Из Колумбии.
Вечером по каналу РБК передали, что повстанцы Колумбии решили помириться с правительством. Значит, и в этом регионе — война, и тут не жалеют людей, только ни по российскому телевидению, ни в московских газетах об этом не очень-то рассказывают. Видимо, не хотят, чтобы люди поняли: пожар этот кем-то специально раздувается по всему миру, в каждом его секторе, на любом материке и в каждом государстве. Кто переводит весь мир в состояние хаоса? Кому нужно, чтобы везде было много огня, междоусобиц и распрей? Жило ли когда-нибудь человечество спокойно? Изменилось ли оно хоть в чем-то, положим, с той эпохи, когда русский тверской купец Афанасий Никитин, желая заработать и отдать долги землякам, совершил путешествие в Индию?
«В год 6983 (1475)… В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года…».
По дороге, помнится, купца обобрали до нитки, как это нынче делают с мигрантами, а потом, подобно таджикскому гастарбайтеру, оставили его настолько нищим, что он, тяжело больной, с трудом добрался до дома, но перед смертью успел записать удивительнейшие воспоминания «Хождение за три моря».
Анна достала с полки тоненькую книжку.
«Господи, боже мой! — писал купец пятьсот лет назад. — На тебя уповал, спаси меня, господи, — жаловался бумаге незадачливый русский путешественник. — Пути не знаю — куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей поубивала. Мирзу Джеханшаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили… Мелик-ат-туджар взял два города индийских, что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом он стоял два года, и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов… Низам аль-мульк, Мелик-хан да Фахтуллва-хан взяли три города больших. А своей рати с ним было сто тысяч да пятьдесят слонов. И захватили они яхонтов без числа, да драгоценных камней великое множество…».
Ознакомительная версия.
