Хаос в России будет тем больше, наше управление и эксплуатация оккупированных областей будет тем легче, чем больше населения советских русских городов уйдет во внутренние районы России.
Об этой воле фюрера необходимо сообщить всем нашим командирам.
По поручению начальника штаба верховного командования вермахта
Иодль» [77].
Достаточно, не правда ли?
Картины геноцида
Практика оккупационных властей не расходилась ни с теорией, о которой было сказано выше, ни с инструкциями. Русские люди, оказавшиеся в полной и безраздельной власти захватчиков, испытали это на себе в полной мере.
Хуже всего пришлось, конечно, тем, кто оказался в немецких концлагерях. Безразлично, относились ли они к военнопленным или к гражданским лицам.
Уже на девятнадцатый день войны 10 июля 1941 года, чиновник министерства по делам восточных территорий Дорш докладывал из захваченного Минска своему патрону Розенбергу о кошмарной действительности:
«В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац (площадь в центре Берлина, занимающая около 30 тыс. кв. м: то есть на одного пленного приходилось немногим более 1/4 кв. метра), находится приблизительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных. Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят… живут по 6–8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии… изо дня в день возрастает угроза эпидемии…».
28 февраля 1942 года сам Розенберг писал начальнику штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Кейтелю:
«Война на Востоке еще не закончена и от обращения с военнопленными в значительной мере зависит желание сражающихся красноармейцев перейти на нашу сторону… Эта цель пока не достигнута. Напротив, судьба советских военнопленных в Германии стала трагедией огромного масштаба. Из 3,6 млн в настоящее время вполне работоспособны только несколько сот тысяч. Большая часть их умерла от голода или холода… во многих случаях, когда военнопленные не могли на марше идти вследствие голода и истощения, они расстреливались на глазах приходившего в ужас гражданского населения… В многочисленных лагерях вообще не позаботились о постройке помещений для военнопленных. В дождь и снег они находились под открытым небом. Им даже не давали инструмента, чтобы вырыть себе ямы или норы в земле… Можно было слышать рассуждения: „Чем больше пленных умрет, тем лучше для нас “ …».
Тогда же, в феврале 1942-го, «Военно-экономический отдел» Верховного командования «сетовал» в официальном циркуляре: «Нынешние трудности с рабочей силой не возникли бы, если бы своевременно были бы введены в действие советские военнопленные. В нашем распоряжении находилось 3,9 млн военнопленных (разумеется, вместе с гражданскими лицами), теперь их осталось всего 1,1 млн. Только в декабре 1941 г. погибли полмиллиона…».
Это свидетельствуют сами немцы, обеспокоенные нехваткой живой силы, столь необходимой для различных работ в прифронтовой зоне. Но все подобные возражения ничего не могли изменить, так как армия вермахта была с самого начала нацелена не только на захват страны, но и на уничтожение ее жизненной силы и, значит, прежде всего на уничтожение тех, кто способен носить оружие.
В высшей степени характерно, что немцы, в своей агитации часто использовавшие отрицательное отношение крестьян к колхозам, сами отнюдь не распускали их, быстро оценив выгоды такой централизованной эксплуатации крестьянского труда. Вот вполне типичное распоряжение германских военных властей в оккупированной Белоруссии: «Уборку и обмолот хлебов производить существовавшим до сего времени порядком, т. е. коллективно… Руководство уборкой возлагается на председателей колхозов, указания и распоряжения которых обязательны… К уборке хлеба привлекать всех единоличников, насчитывая им трудодни».
И так было не только в начале войны, но и вплоть до окончания оккупации. К примеру, уже в конце февраля 1943 года, когда генерала Власова привезли в Смоленск для агитации за РОА, один из местных жителей задал Власову наболевший вопрос: «Почему не распускают колхозы?» Смоленск был захвачен немцами двадцать месяцев тому назад, и Власов не нашел, что возразить.
Этноцид — культурный геноцид
Население стран Западной Европы, оказавшихся под немецкой оккупацией, не испытало ужасов ни гено-, ни этноцида. Но на славян вообще и на русских в особенности эти злодеяния легли всей своей тяжестью.
Как пишет знаток этой проблемы Владимир Тетерятников: «Для славян Вторая мировая война была жестокой и долгой, начавшейся в сентябре 1939 г. и не оканчивавшейся вплоть до мая 1945 г. Но для остальных европейцев она была „двойной“. Сначала немцы быстро заняли европейские страны, затем была „спокойная и от грома пушек, и от бомбежек“ оккупация в течение четырех лет» [78].
Ни в чем так не проявляется истинное отношение гитлеровцев к нам, русским «недочеловекам», как в вопросе о культурных ценностях. И именно на данном примере хорошо видно все различие, которое немцы делали между западными европейцами («своими») и славянами («чужими»).
<…> [79]
Итоги беспрецедентного этноцида таковы.
Если говорить кратко, немцами за годы войны в СССР разрушено 3000 исторических городов; разграблено 427 музеев (из них 173 в РСФСР); вывезено или уничтожено, по немецким же оценкам, около 180 000 000 книг; уничтожено и повреждено 1670 церквей, 532 синагоги, 237 костелов; уничтожено и вывезено 13 000 музыкальных инструментов, в том числе уникальных. Из 73 наиболее ценных музеев уничтожено и вывезено свыше 564 700 экспонатов, а всего, по далеко не полным данным, немецкое нашествие унесло из музеев СССР более 763 000 экспонатов (если не брать в расчет свыше 100 районных и краеведческих музеев, погибших полностью и не сохранивших инвентарных списков, ввиду чего их потери подсчитать невозможно). Только по Екатерининскому, Павловскому дворцам-музеям и Орловскому краеведческому музею уточненные на сегодня списки наших культурных утрат, никем никогда не возмещенных, составляют около 40 000 наименований. От бомбежек и обстрелов пострадали даже музеи городов, не бывших под оккупацией, например Рязани. На территории Москвы и Ленинграда подверглись разрушениям: Государственный исторический музей, Дарвиновский, Литературный, Биологический, Антропологии, Зоологический, Политехнический, Маяковского, музей боярского быта, Покровский собор, Новодевичий монастырь, Государственный музей этнографии, Государственный музей революции… От прямого попадания фугасных бомб разрушены основной корпус Третьяковской галереи и подсобные помещения. От взрывной волны пострадало здание ГМИИ имени А. С. Пушкина.
Что же говорить о музеях на оккупированных территориях! Когда в ноябре — декабре 1943 г. поступило указание «айнзацштаба» вывезти из Смоленска «весь оставшийся пригодный материал», в отчетах было отмечено: «все уже отправлено» , ничего ценного не осталось. Это называется подчистую! Из музеев города и области в 1942 г. вывезено 32 717 экспонатов: в Германию было отправлено 11 вагонов с картинами, золотыми и серебряными изделиями, старинным оружием и др. В марте 1943 г. штаб Розенберга направил в Германию еще 50 ящиков, из них 35 — с редчайшим фарфором, майоликой, картинами, 11 — с редкими книгами и гравюрами, 4 ящика с иконами. Разграблена была костюмерная драмтеатра — до 5000 предметов, в том числе исторические костюмы, мундиры с золотым и серебряным шитьем, орденами и т. д. Разорены и разграблены были уникальные музеи в Сычевке (более 5000 редчайших экспонатов), Рославле (одних книг более 110 000), Вязьме, Дорогобуже, Красном и др. Вся Смоленщина была буквально «высосана»; между прочим, полностью был вывезен музей княгини Тенишевой «Талашкино», по значению сравнимый с подмосковным музеем «Абрамцево». Не менее показателен пример Орловской области: на этой территории разграблению и разрушению подверглись музеи: Новозыбковский краеведческий (2142 экспоната); Севский краеведческий (3010); Мценский краеведческий (12 000); Волховский краеведческий (2500); Орджоникидзеградский (Бежецкий) (2142); Почепский историко-краеведческий (794); Новосильский краеведческий (860 экспонатов, 1651 книга). И т. д.
Варварски осквернены дома-музеи и усадьбы великих деятелей русской, украинской и белорусской культуры. Ценности пушкинского заповедника вывезены в 1943 г. по приказу коменданта Трайбхольца. Библиотека из репинских «Пенатов» бесследно исчезла. Книгами Ясной Поляны, домика Чайковского, тургеневского Спасского-Лутовинова немцы топили печи, хотя дрова были рядом. Дом Гоголя в Сорочинцах сожжен дотла со всем, что в нем было.
