Ознакомительная версия.
Вечером 21 августа Илюшин предложил нам собраться в приемной Президента. Обсуждался вариант в случае крайней необходимости перебраться в американское посольство. Американцы были готовы принять нашу группу.
Разве мог я когда-то предположить, что кварталы моего детства превратятся в поле битвы и не с каким-то иноземным захватчиком, а со своими соотечественниками. А бой по существу уже начался. Горели автобусы, раздавались автоматные очереди, пространство, прилегающее к Белому дому, взорвалось стоном многотысячной толпы: «Убийцы! Убийцы! Убийцы!»
В те часы я как никогда чувствовал необходимость дружеского локтя. Прекрасно понимаю Юрия Лужкова, который уже в первые часы путча твердо решил, что скорее умрет в борьбе, чем позволит быть схваченным у себя дома или застреленным в переулке.
В самый критический момент, когда до вероятного штурма оставались считаные часы, мне позвонила жена. Мы не знали, как ободрить друг друга, не было слов… Кажется, недавно мы с ней обсуждали «простой» вопрос — идти на работу к Ельцину или нет… И вот уже все позади: бессонные ночи, многотысячные митинги, изнуряющий предвыборный марафон… И прошлое и будущее стали какими-то далекими и эфемерными. Болело сердце за сына, к счастью, он был в безопасности. Тревожные мысли о матери не покидали в эти минуты и Бориса Николаевича. Не выдержало материнское сердце, и после путча Клавдия Васильевна заболела.
Около трех часов (предполагаемое время начала штурма) пришел Саша Коржаков и повел меня, Демидова, Михайлова, Пихоя, Ильина к специальному лифту. На нем мы спустились в подземные этажи, о которых я даже не подозревал. На каждом шагу встречались вооруженные люди. Мы долго шли лабиринтами коридоров и переходов, пока не оказались в просторном помещении, с большими коваными дверями, похожими на створки шлюза. В этом помещении мы увидели нашего Президента, там же были вице-мэр Москвы Лужков и мэр Попов. Борис Николаевич был без пиджака, имел рабочий вид. Затем Лужков вышел в большой зал и стал по телефону отдавать команды. Делал он это решительно, и в его голосе была твердость и уверенность. Мы узнали, что работала мэрия и Моссовет, что туда стекается подробная информация и передается к нам в бункер, где принимались решения и отдавались команды. Узнав, что со стороны Калининского проспекта движется десантная часть, тут же было дано распоряжение перегородить ей путь автобусами. Таким образом все подъезды к Белому дому были перекрыты.
Ребятами из охраны была проведена разведка подземных тоннелей и выставлена охрана. Все, что хоть в какойто мере вызывало подозрения, было блокировано. Однако в самый критический момент переезд в американское посольство как вариант Президентом был решительно отклонен. На экстренный случай рассматривался уход через один из тоннелей, который выходил на пустырь, недалеко от Краснопресненской набережной. По нему уже прошли телохранители Ельцина, выяснили, что делается наверху, и установили постоянное дежурство. Это был наиболее вероятный вариант на случай катастрофы.
В ночи витало тревожное ожидание, никто не спал, работали, обменивались мнениями. Ведь не зря же на улицы Москвы выведено такое огромное количество военной техники, различных дивизий и полков, включая части спецназа КГБ, ОМОН, МВД, десантные подразделения. Ясно же, что путчисты поставили конкретную задачу: взять или уничтожить тех, кто руководил сопротивлением.
23 августа в газете «Россия» появилось интервью с генерал-майором КГБ В. Карпухиным. Вот что рассказал этот компетентный человек:
«19 числа в 5 утра я был вызван к Крючкову. Получил приказ: силами своего подразделения арестовать Ельцина и все руководство Верховного Совета России и доставить их в одну из оборудованных точек в «Завидово», недалеко от Москвы… С самого начала я предпринимал все, чтобы не выполнять приказы руководства КГБ…
— Отдавали ли вам приказ брать штурмом Белый дом?
— Да.
— Устно или письменно?
— Крючков вызвал меня в свой кабинет и сказал, что судьба страны зависит от наших действий. Вечером 19 августа в Министерстве обороны СССР состоялось закрытое совещание. Его вел генерал Ачалов. Из военной элиты на нем присутствовали Моисеев, Ахромеев, в кабинет постоянно заходил Язов… Мне был дан приказ возглавить путч. В мое оперативное подчинение вошли дивизии ОМСДОН, Московский ОМОН и специальное подразделение трех высших управлений КГБ — всего 15 тысяч человек.
— Вы были в курсе событий, происходящих у Белого дома?
— Вместе с генералом Лебедем мы объехали вокруг Российского парламента, затем посмотрели видеосъемку оперативной обстановки, сделанную нашими агентами. План боевых действий был таков: в 3 часа ночи подразделения ОМОН очищают площадь, с помощью газа и водометов раскидывают толпу. Наше спецподразделение входит за ними. С земли, воздуха, с использованием вертолетов, гранатометов и других спецсредств… мы занимаем Дом. Все это длилось бы минут пятнадцать. Слава Богу, у меня не поднялась рука… Была бы бойня и кровавое месиво…»
Где-то в половине четвертого Борис Николаевич вдруг встал и громко сказал: «Пошли!» И все направились наверх. Тут стало ясно, что штурма не будет и что у путчистов уже нет козырей. Все у них пошло прахом.
На улице вторые сутки подряд лил дождь, было промозгло, но дышалось как никогда легко. И хотя тревога еще витала в воздухе, что-то светлое и торжественное появилось в настроении людей. Горели костры, люди стояли возле них и грелись. Оживала наша Москва, каждая ее улочка и каждый дом воспрянули надеждой. И мой Девятинский переулок по-прежнему казался приветливым и мирным.
Возвратившись в свой кабинет, я первым делом открыл сейф, положил туда пистолет и облегченно вздохнул. С его тяжестью, кажется, свалился с плеч непомерный груз беды.
Утром над Москвой повисла радуга. Увидев ее, я загадал желание — чтоб никогда-никогда не повторилось то, что пришлось пережить России в те три тревожных августовских дня. Россия отстояла своего Президента, а Президент отстоял Россию.
Ознакомительная версия.
