Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов

подвыпивших, но, по большому счету, не совершающих опасных аварий водителей. Этот образ Грузии исходит из сходства между грузинской и польской культурой, совпадения менталитетов, прежде всего в культуре сарматизма (идеологии шляхты) с ее традицией больших приемов и щедрых угощений для гостей. При этом хозяева не заботятся о расходах, если они связаны с гостеприимством. Третья метафора связана со второй. Она состоит в аисторической идиллии. Грузия якобы не является высокоразвитой цивилизацией, и ей присуща определенная инфантильность (открытость и сила чувств), но это дает возможность найти в этой стране большую любовь и даже возможность возвращения в прошлое. Четвертая метафора признает Грузию, напротив, точкой пересечения культур, цивилизаций и континентов. Взгляд сквозь эту призму учитывает в первую очередь определение Грузии, исходя из ее геополитического положения. Журналисты, так воспринимающие южную страну, подчеркивают ее сложную восточную историю и многоуровневую грузинскую идентичность, содержащую также и европейские черты.

«Кто-то сказал, что на Кавказе даже вместо меридианов и параллелей бегут линии фронта» (Jagielski, 2013 [1994], 9). Так изображалась Грузия, прежде всего в 1990-х гг. и с 2003 по 2008 г., причем этому видению придавалось большое значение уже раньше. Эта традиция восходит к имперским войнам против горцев, а также к периоду борьбы за независимость в 1917 и 1924 гг. (Strutyński, 1857, 58–62; Andrzeykowicz-Butowd, 1859, 70–75; Strumpf, 1900, 129; Wyganowski, 1907, 18). Несмотря на ранний активный интерес, путь Грузии к независимости не привлекал в Польше особого внимания, потому что после периода перестройки в СССР поляки были заняты своими собственными проблемами. Тем не менее Грузию посещали известные польские журналисты Войцех Ягельский, Павел Решка (Reszka, 2007, 67–140), а также Марсин Меллер. Их публикации были напечатаны в таких значимых еженедельных газетах, как «Gazeta Wyborcza», «Rzeczpospolita», «Polityka». Благодаря этим репортажам Грузия еще как-то фигурировала в представлениях поляков. Примером восприятия Грузии во время вооруженного конфликта могут служить репортажи Войцеха Ягельского под названием «Dobre miejsce do umierania» [Хорошее место, чтобы умереть] (Jagielski, 1994).

Репортер сконцентрировался на 1990-х гг.: на описаниях внутренних конфликтов (путчах, арестах, столкновениях этнических меньшинств) и столкновений между бывшими советскими республиками. Вся жестокость борьбы передается на примере отдельных судеб – например, история членов семьи врача-ларинголога Тариэла Таргулия, убитых один за другим (Jagielski, 2013 [1994], 118–122). В этом случае, отмечает сам журналист, как коллективные, так и индивидуальные судьбы отмечены войной. От поколения к поколению в регионе передавалась традиция борьбы за свободу. Военный корреспондент Ягельский пытается передать грузинскую культуру своим землякам, поскольку путевые записки всегда являются практикой перевода (Scholl, 2009, 108). Он соглашается с Рышардом Капущинским в том, что кровавые распри коренятся глубоко в истории:

Как метафора карты Капущинского, так и диагноз Ягельского передают фатализм в восприятии увиденных событий:

В этом пространстве «прошлое все еще принадлежит настоящему, потому что там все еще присутствует незавершенная история» (Ibid.). Она все время прерывалась вторжениями и захватами чужих территорий. В газетных статьях и телевизионных новостях того времени повторялись имена Эдуарда Шеварднадзе и Звиада Гамсахурдия. Россия при этом представлялась виновницей конфликта.

В сравнении с предыдущими периодами намного большую симпатию вызывала Грузия, борющаяся с пережитками коммунизма. В то время – 2008 год – вооруженный конфликт с Россией перешел в горячую фазу. Визит польского президента Леха Качиньского в Тбилиси в те дни был знаковым. Мацей Ястшембский посвятил этим событиям репортажи, собранные в сборнике «Klątwa gruzińskiego tortu» [Проклятие грузинского торта] (Jastrzębski, 2014), который ближе знакомит читателей с судьбами Грузии, Абхазии и Южной Осетии. Сам Ястшембский выступил здесь в роли последователя Капущинского, считавшего, что причиной межэтнических конфликтов в этом регионе служит геополитическое местоположение Грузии – между Россией, Ираном и Турцией (Kapuściński, 2008, 106). Поэтому когда журналисты говорят о потерянном «рае» Грузии, то под этим они понимают Абхазию и Сухуми (Dziewit-Meller, Meller, 2011, 156; Jastrzębski, 2014, 49), но концепт потерянный «рай» – это, в определенном смысле, и то поддельное спокойствие, которое царило в Грузии во времена Советского Союза – несмотря на цензуру, гонения и политический контроль (Dziewit-Meller, Meller, 2011, 302–304; Jastrzębski, 2014, 117; Sawicki, 2014, 23).

Значимым является также и тот факт, что после перестройки и во время русско-грузинской войны 2008 г. все больше стали проявляться сходства между Польшей и Грузией. Журналисты [102], историки [103], литературоведы и некоторые политики [104] напоминали о депортации поляков на Кавказ в XIX в., о помощи, оказанной независимой Польшей грузинским солдатам в 1920–1930-х гг., а также о солидарности этих эмигрантов с новой родиной во Второй мировой войне. Польский президент Лех Качиньский так же, как до него Штефан Жеромский, заострил внимание на сходстве судеб обеих наций и конфликтах с Россией, а также защите христианства от ислама и атеизма. Для них Грузия была маленькой сестрой Польши, нуждавшейся в поддержке.

Так можно было бы вкратце передать содержание книги Марцина Меллера и Анны Дзевит-Меллер «Gaumardżos» [Гаумарджос] [105] (Dziewit-Meller, Meller, 2011, переиздана в 2014). Авторы в шутку называют себя самопровозглашенными послами Грузии, и, действительно, буквально каждая страница их книги пронизана восхищением грузинской природой, культурой и менталитетом. Описания их многочисленных пребываний в Грузии можно передать коротко предложением: «От одного застолья к другому».

От избытка изысканных блюд, напитков и похмелья, описанных в книге, некоторым читателям может стать не по себе. Хотя там имеются и главы, посвященные истории Грузии, но они совершенно не связаны с тем образом современной Грузии, который авторы пытаются донести до читателей. Здесь ее образ определяется вином, чачей и беззаботностью. В каком-то смысле он даже вне времени. По мнению журналиста, грузины ведут себя как дети, гоняют на старых машинах по необустроенным дорогам, не особо считаются с правилами дорожного движения, которых у них, кстати, не так много. В общем, грузины показаны в «Gaumardżos» как достаточно противоречивые, притягательные и пугающие (неприятно удивляющие?) одновременно, вызывающие восхищение и жалость, что подтверждают следующие высказывания: «чертовы националисты», «отличное вино», «превосходно поют», «пиры как способ жизни», «любители абсурда», «жизнерадостная анархия», «опьянение громкими словами» (Ibid., 47–48). Бегло обсуждаются экономические и этические проблемы (патриархальное общество, но в то же время и сильные женщины, безработица, военные травмы). Но даже воспоминания Марцина Меллера о 1990-х гг., когда он попал под обстрел российских и абхазских войск, больше похожи на приключенческие рассказы, чем на репортажи из горячих точек (Ibid., 95–115, 153–176; Meller, 2013a).

В общем, в Грузии красиво и все счастливы. Танцы, пение, дружные большие семьи и расслабленность – все это гарант того, что экономические и общественные проблемы никому не доставляют особых хлопот. И почти все происходящее можно описать слоганом: «Это – Грузия». Польская артистка кабаре и героиня бульварной