Мы с Крушинским продирались сквозь толпу усталые, с физиономиями, перепачканными губной помадой. Кто-то хлопал нас по плечам, кто-то жал руки, ну и какие-то девушки целовали, оставляя на пыльных наших щеках яркие следы. На одном из углов мы увидели невысокую плотную женщину с круглым, очень миловидным лицом, в кружевном чепце, из-под которого на лоб выбивались мальчишеские кудряшки. Чепец этот составлял лишь деталь ее одежды, по-чешски — «кроя», состоявшего из короткой многоярусной юбки, пышной кружевной кофты. На ногах у этой женщины были полосатые чулки. Перед ней на земле стояла корзиночка с объемистым кувшином и глиняными стаканчиками. Она останавливала русских в военной форме и угощала их. Остановила и нас. Мы, разумеется, не отказались, опрокинули по стаканчику и по другому. Когда же мы, угостившись, полезли было в карман, женщина замахала пухлыми ручками и сказала довольно чисто по-русски: — Нет, нет… Вы наши гости… Дорогие гости, мы вас так ждали.
Это был, несомненно, отличный штрих в корреспонденцию о вступлении Красной Армии в Прагу, и Крушинский, во всем любивший точность, достал блокнот и спросил ее фамилию.
— Мария Майерова, — сказала она.
— Как Майерова?… Вы не родственница писательницы Марии Майеровой? — вскричали мы почти хором, ибо знали, что где-то в Праге живет писательница с таким именем, довольно широко известная у нас.
— Да, я сама есть писателька Майерова, — сказала она, улыбаясь и показывая два ряда крепких белых зубов. — А вы обо мне слышали?
Так мы познакомились, а потом подружились с этим добрым человеком, и образ ее для меня навсегда слился с образом самой Чехословакии, страны сердечной, радушной, талантливой, издавна симпатизирующей России и русским людям. И вот она снова была перед нами, Чехословакия, со своими холмами, полями, лесами, перелесками. Здесь она уже не походила на Баварию, как в пограничной зоне. У нее был свой неповторимый и очень милый, я бы сказал, очень славянский облик…
А на вокзале как бы повторилось все, что было почти год назад в Праге на Вроцлавском наместье. В группе коллег-журналистов стояла эта невысокая, плотная, миловидная женщина, улыбалась каждой чертой доброго лица и широко раскрытыми черными глазами — Мария Майерова. Когда окончились приветствия, она достала из сумочки графинчик, стаканчики-наперсточки, раздала их нам и наполнила все той же непобедимой сливовицей, напитком, как в Праге говорят, изобретенным средневековыми алхимиками, мастерские которых до сих пор показывают в Пражском кремле.
— Уж я знаю, как надо встретить русских, — сказала она, поднося ко рту свой стаканчик.
И вот началась наша пасхальная поездка по стране, которую пражские коллеги отлично, с любовью организовали. На черных и быстрых «татрах», похожих на рыб, мы колесили по прекрасной, уютной стране вдоль и поперек. На знаменитых фабриках богемского хрусталя наблюдали, как стеклодувы превращают разноцветное стекло в цветы и деревья, в людей и животных, в удивительные вазы и сверкающие бокалы. Спускались в подвалы пльзеньских заводов, где у других крепких, румяных алхимиков отстаивалось всемирно знаменитое пиво. Сама Майерова возила нас в центр металлургов — Кладно, в «наше черное Кладно», как говорила она. Она показала нам мартеновский цех, где когда-то работал сталеваром ее отчим и где до сих пор ее, писательницу с мировым именем, зовут Марженкой. Нас водили в средневековые соборы, показывали древнейшее еврейское кладбище, спрятавшееся среди вполне современных домов в центре города. Угощали на банкетах и запросто приглашали в дома.
Нас принял министр иностранных дел республики Ян Масарик. Он был дружелюбен, весел, шутя уверял, что в иностранных делах мало что понимает, и переадресовывал все наши вопросы к своему заместителю, словаку Клементису, а сам, посмеиваясь, учил нас, как отличать настоящее пльзеньское пиво от всех других сортов, и для этого клал увесистую пятикронную монету, которая, по его уверению, если это пиво настоящее, пльзеньское, должна держаться на поверхности пены и не тонуть. Мы сердечно встречались с нашим старым и добрым другом профессором Зденеком Неедлы, знаменитым ученым и давним другом нашей страны, с многими деятелями литературы и искусства.
Но мне особенно дорога была встреча с генералом армии Людвиком Свободой, ибо война не раз сводила меня на разных фронтовых дорогах с этим человеком.
Как и Мария Майерова, он кажется мне живым олицетворением лучших качеств своего народа. Теперь он министр национальной обороны республики, но, несмотря на свой высокий пост, остался прежним. Запросто, как когда-то на фронте, на своем командном пункте, встретил нас у дверей кабинета.
— Добро пожаловать, друзья…
И стал крепко пожимать нам руки…
— Помнишь, как ты с товарищем Лидовым свалился мне на голову прямо с неба? — спросил он, усмехнувшись, когда очередь дошла до меня.
Ну как не помнить! Мы с Петром Лидовым поздно узнали, что новый, сформированный в городе Бузулуке чехословацкий батальон, прибывший на фронт, в район Харькова, готовится принять боевое крещение. Это ли не материал для «Правды»! Такое событие нельзя прозевать. И мы упросили летчика вылететь в село Веселое, в штаб батальона, несмотря на то что с утра завязалась метель.
Поднялись без приключений, но пурга стирала земные ориентиры, и, долетев до места, мы с полчаса кружили, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в снежной кипени. Наконец сквозь пелену несущегося снега летчик заметил верхушку полуразрушенной колокольни. Он узнал ее, эту колокольню, и скорее по памяти, чем по каким-то видимым ориентирам, посадил самолет у сельской околицы, так что он по инерции подбежал к крыльцу сельской школы. А на крыльце стоял и следил за нашими маневрами в воздухе офицер в ушанке, на которой красовалась не красная звезда, а герб Чехословакии. На офицере этом был обычный, плотно перетянутый ремнем армейский полушубок. Знаков различия мы не увидали, но было в его невысокой, прямой, осанистой фигуре что-то такое, что заставило нас, двух майоров, подойти к нему строевым шагом и представиться по всем военным правилам.
— Командир чехословацкого батальона полковник Свобода, — сказал он по-русски. И тут же перешел на «ты», что в его устах отнюдь не звучало фамильярно, а было лишь данью традиции его армии, где старшие офицеры обращаются так друг к другу.
Разумеется, еще до вылета в бригаду мы познакомились с биографией этого человека. Удивительной, можно сказать, биографией. Чех по национальности, молодой офицер австрийской армии, в дни первой мировой войны он перешел на сторону русских. Командовал взводом. Отличился в боях. Отменная храбрость его была отмечена двумя Георгиевскими крестами… Когда гитлеровские войска оккупировали Чехию и Моравию, он, офицер, командир резервного батальона, не сложил оружия. Он вместе со своими солдатами перешел через польскую границу, чтобы на польской земле сражаться с врагами своей Родины. Но гитлеровские части заняли Польшу. Свобода вместе со своими солдатами снова не сдался. Он перешел советскую границу, решив продолжать борьбу с общим врагом уже у нас, на советской земле. И вот его мечта сбывается. Батальон, который вернее бы было назвать полком, отлично обученный, первоклассно вооруженный подошел к линии фронта, готовый вместе с советскими дивизиями сражаться здесь, на земле Западной Украины, с общим врагом — гитлеризмом. Мы с Лидовым прибыли вовремя. Свобода, явно гордясь своими солдатами, познакомил нас с боевым расположением подразделений.
— Отсюда, от этого села Соколова, мы начнем свой бой за освобождение Чехословакии, — сказал он, поигрывая желтыми кожаными перчатками, которые, не надевая, все время держал в руках.
О, это был яростный бой, в котором получила славное крещение возрожденная Чехословацкая армия, бой, в котором узы дружбы, совместно пролитая кровь связали наши народы. Недаром, как нам рассказал теперь военный министр генерал Свобода, в честь этого боя выбита сейчас медаль, ставшая одной из почетнейших наград в Чехословацкой армии…
И еще вспомнил я, когда мы уже сидели за кофе в кабинете военного министра республики, осенний день, Карпаты, окрашенные в желтые, оранжевые, красные тона. Холодное утро, покрывшее все седым налетом росы. И затаившиеся в горном мелколесье части чехословацкого корпуса, одетого уже в свою национальную форму. Тысячи километров через земли Украины, Молдавии, Польши с боями прошли эти части под командованием Людвика Свободы, прежде чем сбылась горячая мечта этого человека. Они у границы родной земли. Чехословакия — вот она, рядом, и здесь, где чистый воздух скрадывает перспективу, кажется — протяни руку, и можно погладить по лесистой маковке пологую гору Дуклю, возвышающуюся уже там, на чехословацкой земле. Солнце еще не поднялось. Вершина Дукли лишь слабо обрисована косыми его лучами.
