Военные эксперты сошлись на том, что все войска, без которых можно было обойтись в Норвегии, Дании и Голландии, следует как можно скорей вывести и отправить на Восточный фронт. Однако гениальный стратег Адольф Гитлер на этот счет имел особое мнение. Его приказы гласили: стоять до конца, не уступать врагу ни пяди земли!
204Как выяснилось, Керстен не смог связаться с Эйзенхауэром и организовать мирные переговоры Гиммлера с западными союзниками. Гиммлер все еще верил, что Германия и западные союзники должны и могут объединиться, чтобы вместе продолжить борьбу с большевизмом. Тем утром Керстен заявил: «Эта война в той же мере их, как и наша». Но отношения между Керстеном и Бернадоттом были натянутые, а Бернадотт был единственным человеком в Швеции, который при желании смог бы стать связующим звеном с союзниками. Керстен объяснял это Гиммлеру, и тот слушал его с интересом. Это означало, что при посредничестве Бернадотта он сам еще сможет вступить в переговоры с Эйзенхауэром или Монтгомери. Керстен напрасно кипятился накануне — Бернадотт и Гиммлер еще не встречались. Их встреча была назначена на утро следующего дня в Хоэнлихене[7].
Завершая разговор с Керстеном, Гиммлер сказал: «В ближайшее время в руководстве, возможно, произойдут перемены».
Той ночью на Берлин был произведен еще один массированный воздушный налет. С балкона в Гарцвальде нам были видны отблески далеких пожаров. Темные облака на горизонте подсвечивались снизу взрывами бомб. Несколько зенитных батарей, кажется, еще отстреливалось.
Тем временем Мазур спокойно ждал. И вот состоялась секретная встреча Гиммлера, загубившего больше евреев, чем кто-либо другой за всю историю человечества, и представителя Всемирной еврейской организации, встреча, во время которой обсуждалось освобождение узников-евреев, а также возможность прекращения военных действий! Мазур вел себя достойно и сдержано.
В тот вечер Гиммлеру пришлось пообещать господину Мазуру, что он не станет выполнять приказы Гитлера уничтожить всех евреев, находящихся в концлагерях. Он сдержал свое слово и, как выяснилось позже, освободил большую часть узников из списка Керстена. Более того, Гиммлер положил конец уничтожению евреев. Завершая переговоры, он, по словам Керстена, будто бы сказал: «Лучшие люди нации погибнут вместе с нами. Те, которые останутся, для нас не представляют никакого интереса! Союзники могут с ними делать все, что им заблагорассудится!»
На рассвете Гиммлер и Мазур, перед тем как расстаться, вышли на свежий воздух и прошлись по двору поместья Гарцвальд. Гиммлер, палач евреев, шел бок о бок с Норбертом Мазуром, представлявшим Всемирную еврейскую организацию. Гиммлер сказал: «А знаете, господин Мазур, если бы мы встретились лет десять тому назад, быть может, этой войны не было!» Гиммлер сел в машину, и они с Шелленбергом отправились в Хоэнлихен.
На следующий день оставшийся в Гарцвальде доктор Брандт подготовил все необходимые документы. Керстену и Мазуру были вручены пропуска и разрешения для освобождавшихся евреев. Когда доктор Брандт покончил с этим, мы вдвоем с ним удалились в его комнату, чтобы обменяться впечатлениями об этом памятном дне. Часов в одиннадцать утра Керстен и Мазур покинули Гарцвальд, чтобы отправиться в Стокгольм. Керстен все еще дулся на меня из-за того, что я не пожелал поступиться своими астрологическими расчетами ради его собственных проектов. Он так и не зашел проститься со мной.
Керстен и Мазур летели в Стокгольм через Копенгаген, и у них имелись все основания быть довольными. Генрих Гиммлер их не тронул. Керстен получил от Гиммлера щедрое вознаграждение за «манипулятивную терапию», которую тот ему оказывал на протяжении многих лет. Шелленберг по временам испытывал неловкость, когда ему предлагали с заграничных счетов снимать значительные суммы или брать их из Рейхсбанка, а Гиммлер эти суммы потом передавал Керстену. Тот, правда, ничего не знал об этих трудностях, но если б даже и знал, вряд ли бы стал беспокоиться. Если говорить о роли Керстена в операции по освобождению евреев, для него это было чистым и доходным делом в большой политической игре.
Последние приказы Генриха Гиммлера
Ранним утром 24 апреля 1945 года мне позвонили из Любека. На другом конце провода был сам Гиммлер, возбужденный до крайности. Он потребовал, чтобы я тотчас выехал в Любек, прихватив с собой гороскопы членов правительства. Я не очень-то понимал, как смогу выполнить этот приказ. Войска СС отступали, достать машину было немыслимо. Затем Гиммлер сообщил, что он только что получил известие из Гарцвальда: над беженцами и рабочими поместья нависла угроза оказаться у русских в плену. Он просил изучить информацию с астрологической точки зрения и результаты передавать по телефону. Ему хотелось знать, следует ли всех эвакуировать из Гарцвальда или оставить людей Керстена в поместье. Керстен заверял Гиммлера, что сам по себе русский народ довольно «безобиден», а если в поместье вывесить шведский флаг, его людям, дескать, никто не причинит вреда. Однако сами люди в этом вовсе не были уверены, ибо наслушались от беженцев рассказов о тех страхах и ужасах, которые им пришлось пережить с приходом русских.
Я уже обсуждал этот вопрос с доктором Брандтом 21 апреля. Он согласился со мной, что Гарцвальд следует эвакуировать. Из беседы с господином Мазуром я тоже знал, насколько беспардонно вели себя русские в Польше, Силезии и Восточной Пруссии. Прибывавшие в Швецию беженцы из тех мест рассказывали жуткие истории. Мазур сказал, что, окажись он в подобной ситуации, он бы не мешкая подался на Запад. Лишь бы не попасть к русским.
Исходя из этого, я посоветовал Гиммлеру послать в Гарцвальд грузовики и вывезти оттуда всех беженцев в Гамбург или Шлезвиг-Гольштейн. На армейские грузовики в тот момент рассчитывать не приходилось, но можно было попытаться уговорить шведов совершить такой рейс. В распоряжении шведского Красного Креста имелось большое количество грузовых машин и автобусов, а штаб-квартира Красного Креста находилась как раз в Любеке, так что Гиммлеру будет сравнительно просто все устроить.
В результате вечером 25 апреля, после долгого и опасного путешествия автоколонна грузовиков с беженцами и людьми из поместья Гарцвальд прибыла в Любек. Под Шверином колонна подверглась нападению самолетов-штурмовиков, трое шведов из персонала Красного Креста погибли, несколько машин было уничтожено. По прибытии беженцев разместили в помещениях шведского Красного Креста.
Этот в общем-то незначительный эпизод примечателен в одном отношении: Гиммлер, всегда такой щепетильный во всем, что касалось мер безопасности, впервые отдавал приказы по городскому телефону. К тому моменту все пришло в полное расстройство, секретные линии связи не действовали. Да и сам Гиммлер был в большом расстройстве. Из разговора я понял, что он паникует, нервы у него на взводе.
Шелленберг во время встречи с Бернадоттом просил графа связаться с Эйзенхауэром, чтобы обсудить возможность перемирия на Западном фронте. Это предложение, сделанное в момент, когда третий рейх находился в агонии, можно было расценить как бесцеремонность по отношению к Бернадотту. Полтора года Гиммлер не мог решиться на переворот, а теперь надеялся, что союзники захотят объединяться с ним против русских.
Гиммлер знал о серьезных разногласиях между Черчиллем и Сталиным, на это он и рассчитывал. Но перемирие было бы возможно лишь при условии устранения Гитлера, впрочем, и тогда западные державы не позволили бы ему остаться у власти. Самое большее, на что мог надеяться Гиммлер, это руководство страной на переходном этапе до установления мира. Временами Гиммлер это понимал. Но было совершенно ясно, что он лишен качеств государственного деятеля — взять хотя бы его постоянную нерешительность, он был не способен схватывать ситуацию в целом. Не то бы давно потребовал отставки Гитлера, применив, если нужно, силу, а уж потом бы приступил к переговорам. Но Гиммлер медлил, оправдывал свои колебания пустыми разговорами о преданности. Он не сознавал громадной ответственности перед немецким народом, не то давно задействовал бы отлаженный механизм СС, чтобы предотвратить или хотя бы смягчить надвигавшуюся катастрофу.27 апреля западные союзники через Бернадотта передали Гиммлеру, что никаких переговоров не будет.
Шелленбергу все же удалось уговорить Гиммлера собственноручно написать записку Бернадотту, которую он, Шелленберг, должен был лично вручить графу. Позже шведское правительство через зарубежное агентство печати устроило утечку информации, и о содержании записки, о мирных инициативах узнала мировая общественность. Шелленберг оказался в трудном положении. Гиммлер вновь попытался сделать козлом отпущения другого, а сам при этом остался в тени. Если бы переговоры между Бернадоттом и Шелленбергом увенчались успехом, Гиммлеру досталась бы честь миротворца. Если бы они, напротив, провалились, Шелленберга ожидало наказание, не исключено, что Гиммлер мог бы его ликвидировать. Старые методы! На сей раз, однако, все обернулось против самого Гиммлера.
