элементами "патриотического самодовольства", резко понижается потребность в изменениях, особенно высоко ценится стабильность…»
Итак, один из пунктов этой аналитической записки прямо указывает на причинно-следственные связи между «атакой на олигархов» и падением популярности политической силы, «выражающей интересы крупного бизнеса».
Восьмого июня 2004 года Мещанский районный суд Москвы принял решение об объединении уголовных дел в Ходорковского и Лебедева. С момента ареста Платона Лебедева прошло чуть более года. А 16 июня в том же Мещанском суде начались слушания дела по существу. Вот что о событиях того периода думает Михаил Ходорковский. (Наш разговор состоялся осенью 2020 года.)
МБХ: Летом 2003 года я возвращался в Россию, будучи твердо уверен, что с большой долей вероятности – за 70 % – меня посадят. Разумеется, сегодня это выглядит несколько наивно для человека в моем положении, но я ни секунды не сомневался – им не с чем будет идти в суд. И тогда я посчитал, что максимальная угроза – четыре года. Я как думал – ну, возбудят какое-то одно дело и станут 18 месяцев его тянуть, потом возбудят второе – еще 18 месяцев, но в суд-то им все равно идти не с чем. И тут меня подвел наш судебный опыт. ЮКОС очень много судился, до 150 процессов в год, и я понимал, конечно, что наши суды абсолютно неидеальны. Но при этом я точно знал, что они, наши суды, не принимают решений, перпендикулярных праву. То есть они могут скорректировать 20 % туда, 20 % обратно, но не более того. Вот такая у меня была детская уверенность, что полностью ломать правовую систему ради того, чтобы закрыть меня надолго, они не станут. А проблемы, из-за которых они начали прессовать ЮКОС, моих товарищей и меня, им удастся решить за то время, пока я буду находиться в тюрьме. То есть – за 3–4 года, что они продержат меня безо всякого суда.
А в чем были реальные цели атаки на ЮКОС?
МБХ: На тот момент мне было уже достаточно очевидно, что Владимир Путин стремится взять под полный контроль Государственную Думу, и я был твердо уверен в том, что этому можно и нужно противостоять.
Ни для кого не было секретом, что вы помогали, например, «Яблоку». Но в Кремле же об этом знали прекрасно и не возражали. Откуда возникли претензии?
МБХ: Понимаете, в чем дело… Это вот некая аберрация сознания, которая существует и у Кремля, и у значительной части российского общества. И Кремль, и значительная часть российского общества считают, что 90 % вопросов решают деньги. Люди как думают: вот некая структура финансирует «Яблоко» или, например, СПС. Значит, эти политические организации находятся под влиянием (или даже контролем) этой коммерческой структуры. На самом деле это фигня. Это принципиальная ошибка, и я очень надеюсь, что в этом замечательном, как бы это сказать, заблуждении власти будут пребывать и впредь. На самом деле деньги – это лишь гарнир, добавка к основному блюду. Типа, если жратва вкусная и есть ее в принципе можно, неплохо было бы еще посыпать перчиком для придания остроты. Но если еда – дерьмо, никакие приправы – деньги – не помогут и ситуацию не спасут. Так вот основное блюдо на самом деле состоит из двух компонентов – харизмы и принципиальной готовности применить насилие. Кремлевцы того замеса были уверены, что я как раз тот человек – обладаю харизмой и не остановлюсь перед необходимостью применить насилие. Или возглавлю людей, готовых к насилию. Сегодня я могу честно признать: тогда, в 2003-м, я не вполне адекватно оценивал уровень их испуга. Но теперь-то совершенно очевидно: Путина разводили именно на эту тему – реальной опасности со стороны Ходорковского…
А опасность со стороны Ходорковского была реальной?
МБХ: Ну, с высоты прошедших лет довольно трудно судить. Конечно, у них были основания меня бояться. С одной стороны – деньги… Но далеко не только, как я уже говорил. Вот, прекрасно помню одну из программ Савика Шустера, в которой он вывел меня против целого зала военных. И все зрители стали свидетелями того, как к концу программы я расположил к себе большую часть своих изначальных оппонентов. Было еще выступление в училище ФСБ. Сказать, что меня там встретили настороженно – ничего не сказать. А ушел я под, как говорится, громкие и продолжительные. Конечно, они всю эту информацию подсовывали Путину, но я тогда молодой был, опасности с этой стороны не чувствовал. Думал, что успех – всегда плюс, мол, харизма работает!
Правильно я понимаю – вы считаете, что вас намеренно подводили к прямому конфликту с Путиным, провоцировали ситуацию?
МБХ: Конечно! Вне всяких сомнений!
И кто эти люди?
МБХ: Ну, для меня это сложный вопрос. Я, в отличие от Леонида Борисовича, не готов обвинять тех, в отношении кого нет прямых доказательств. Я всегда лучше недообвиню виноватого, чем наоборот.
А если без имен? Можно как-то обозначить социальную группу?
МБХ: Это, разумеется, игроки из ближайшего окружения Путина. Те, кто в тот момент еще рулил им отчасти.
Ну хорошо… А какой у этих игроков на тот момент превалировал мотив – политический или экономический?
МБХ: А эта ситуация не делится. Тут всё в комплексе. Умные же люди были напротив, прекрасно понимали, что просто мотив «давайте отберем у него бизнес» Путину не продашь. Да и вообще крупный бизнес всегда имеет политическое значение. В любой, кстати, стране. Хоть Эппл, хоть Фейсбук, хоть ЮКОС. Но я, признаться, это не сразу понял. Было время, когда по наивности полагал, что крупный бизнес можно строить, отстранившись от политики.
Когда всем уже стало очевидно, что атака на ЮКОС неминуема, были ли какие-то силы в руководстве России или у самого его подножия, на которые вы рассчитывали опереться? Надеялись привлечь их на свою сторону?
МБХ: Конечно, были. Если бы таких сил не было, то я бы, наверное, считал, что вероятность моей посадки равна 100 %, а не 70.
О ком мы говорим, можно поподробнее?
МБХ: Ну, да, до некоторой степени можно. Хотя про всех говорить не стану. Я в тот момент был уверен, что Волошину невыгодно, чтобы я оказался в тюрьме. Я считал, что Касьянов будет делать все, что от него зависит, чтобы этого не произошло. И я полагал, что у самого Путина есть, в общем, достаточно ограничений в этом смысле, через которые ему будет непросто перешагнуть. То есть тогда мне казалось, что он не захочет радикально ломать годами строившуюся систему противовесов.
Именно поэтому вы рассчитывали,
