Еще более продвинутым решением было бы, как ни странно это звучит, избирать граждан контролируемым случайным образом и назначать их в палату представителей и сенат, чтобы при этом физически они оставались дома. Их можно назначать на эти должности на краткое время – своего рода упражнение в гражданском долге. И нежелание занимать высокие посты следует рассматривать как достоинство. Исследования показали: когда люди оказываются на ответственных постах неожиданно, случайно, просто из-за стечения обстоятельств, это дает им огромную мотивацию – они тратят много времени и энергии на изучение новых для себя вопросов. Здесь не может быть лучшего примера, чем набор присяжных. Хотя они не всегда охотно идут в суд, но исполняют свои обязанности, преследуя только одну цель – поступить правильно, и почти всегда хорошо справляются с поставленной задачей. В истории нашей страны есть примеры того, как многие великие воины, усердно выполнявшие свой долг и порой становившиеся генералами, начинали свою карьеру как рекруты.
Лучший пример, иллюстрирующий пользу этой практики, – Луций Квинкций Цинциннат, бывший консул, который был призван в 458 году до нашей эры служить Римской республике, столкнувшейся с угрозой вторжения врагов. Он немедленно сложил с себя полномочия диктатора после того, как его задача была выполнена. Он поступил так еще раз, в 439 году до нашей эры, отказавшись от практически абсолютной власти во имя высшего блага. Его имя стало синонимом гражданской доблести. Так же поступил и Джордж Вашингтон, отказавшись занимать пост президента США более двух сроков.
Конечно, не от каждого приходится ожидать проявления таких выдающихся лидерских качеств при отсутствии личных амбиций. Несомненно, будут и плуты. Но и сейчас плутов вполне достаточно. Их 535. Плюс еще один.
Да, все может измениться, но не при мне, не при вас и не при наших детях. Мы должны будем каким-то образом отказаться от наших обязательств. Великобритания, Рим, Египет, Китай, великие цивилизации Западного полушария когда-то были могущественны, но ни одна страна, за исключением Китая, не смогла оправиться от упадка и разрушения и снова стать мировым лидером. Возможно, США смогут решить непосильную для остальных задачу. Когда-нибудь мы опустимся на самое дно – и затем в последующие триста-четыреста лет вновь будем развиваться на пути к величию.
ПОЧЕМУ Я ВЛЮБИЛСЯ в Уолл-стрит в 1964 году? Я всегда хотел знать, как обстоят дела в мире, и, даже если я не сделаю за всю жизнь больше ни одной инвестиции, я буду следить за мировыми событиями двадцать четыре часа в сутки. Так уж я устроен. Когда я был маленьким, у меня были другие увлечения. Я мог рассказать о любом бейсболисте из Американской и Национальной лиги. Но эти времена в прошлом. Сейчас я не смогу назвать ни одного игрока из MLB или NBA, но многое могу рассказать о Северной Корее и Мьянме. Я всегда с большим вниманием отношусь к происходящему в мире. Мои антенны всегда настроены на нужные волны. На что я трачу время – на бизнес или на удовлетворение своей страсти к познанию?
Тридцать пять лет назад я целыми днями читал годовые отчеты, изучал отраслевые журналы и продирался через таблицы, впитывая в себя сложную цифирь различных компаний. В свободное от этого время я посещал эти компании. Сейчас я если и занимаюсь этим, то очень мало. Я по-прежнему открыт миру и часто изучаю цифры и факты, но теперь заниматься этим гораздо проще: многое можно узнать в интернете. Сегодня у меня больше опыта, так что принимать решения стало проще.
В наши дни инвестор может владеть торгуемыми индексными фондами (ETF). Они появились недавно – в последние лет двадцать, но сейчас в мире их уже множество. Если я решаю, что на каком-то развивающемся рынке надулся пузырь, мне не потребуется решать, как сыграть против него. Мне не нужно высчитывать, против каких компаний и акций играть. Сейчас можно играть против ETF – объединения развивающихся рынков. Если я хочу играть против Индии, я атакую индийский ETF, если против Европы – то европейский. Можно больше не сидеть и не копаться в годовых отчетах, не оценивать управление сотни компаний. Существует множество специализированных ETF. Можно продавать или покупать нефтяные компании. Я изучаю, из чего эти фонды состоят, и до сих пор уверен: если бы до сих пор пришлось выбирать из сотен акций, я все равно нашел бы идеальные для игры на понижение, но сегодня достаточно позвонить и дать указание играть против ETF. Я не говорю, что это лучше, зато гораздо проще. А я стал ленивым.
(ETF не только упрощают жизнь в этом смысле, но и открывают возможности для поиска и изучения компаний, которые не присутствуют в ETF и индексах. В мире тысячи компаний, о которых мало что известно, потому что они не входят в индексы. Амбициозный аналитик может плодотворно провести время за их изучением и практически не столкнуться с конкуренцией.)
Все свое свободное время я стараюсь посвятить жене и детям. Я лучше побуду с дочками, чем займусь чем-нибудь еще. Ни с кем я не встречаюсь за обедом с таким удовольствием, как с Хэппи, Бэби Би и Пейдж.
Всю свою жизнь я следовал известной мудрости сэра Фрэнсиса Бэкона: «Имеющий жену и детей – заложник судьбы: они препятствуют великим свершениям, доблестным или низким». Мне всегда было жаль своих друзей с детьми, и я никогда не хотел быть отцом. Мне казалось, что это жуткая трата времени, денег и энергии. Я не мог представить себе ничего подобного, возможно, потому что сам был старшим ребенком в семье с пятью детьми, помогал растить младших братьев и сестер и знал, как это обременительно.
Как же я ошибался!
Собственно, если у кого-то из читателей еще нет детей, я настоятельно рекомендую ими обзавестись. Если нужно, возьмите отгул… нет, сейчас тяжелые времена, отгул брать не нужно… сходите домой на обед… Я говорю это другим с тех пор, как у нас родилась первая дочь. А чтобы вы не думали, что я даю советы, которым не следую, мы с Пейдж родили еще одну дочь.
Хэппи и Бэби Би для меня – источник чистой постоянной радости. Они открыли мне глаза на целую категорию людей – на родителей. Я их никогда не понимал. А став отцом, впервые понял собственных родителей, испытал эмоции, которых никогда не переживал раньше. Сейчас я часто плачу от радости, хотя раньше редко плакал по какому бы то ни было поводу. Я смотрю, как Бэби Би несется через зал, и мои глаза наполняются слезами. Дети такие забавные, так интересно себя ведут! Часто в конце дня я оглядываюсь назад и понимаю, что провел с девочками три, четыре, пять часов… Я часто срываюсь с детьми на дни рождения – собственно говоря, всегда хожу с ними. Понимаю, что когда-нибудь стану нежеланным гостем…
Сейчас у меня такие отношения с дочерьми, каких никогда бы не было, если бы я завел детей в тридцать два года. В то время я целыми днями либо инвестировал, либо колесил по миру. Сейчас же я инвестирую в основном в своих дочурок, чтобы они выросли умными и восприимчивыми. Я играю роль Сократа, передающего мудрость Платону. Мне хочется не просто заработать для них побольше денег, а убедиться, что девочки смогут добиться чего-то сами. Если бы сегодня мне предложили удвоить, учетверить мой капитал, то дочери, возможно, от этого не выиграли бы – и многое стало бы бесполезным.
У меня были друзья, с которыми я соперничал на регатах в Оксфорде и Кембридже; для них эти гонки значили очень много. С тех пор они добились успеха, как и некоторые мои приятели по Лиге плюща. Кому-то повезло унаследовать капитал, так что больше не пришлось ничего делать в жизни, и теперь они только разговаривают – о гребле, о Регате, о том о сем. Они редко за всю свою жизнь работали. А те из них, кто действительно работал, не смогли добиться особого успеха. В американском правительстве есть 115 агентств, надзирающих и регулирующих деятельность различных секторов экономики США, и никто из их сотрудников, включая многочисленных выпускников Лиги плюща, не предвидел, что произойдет в 2007–2008 годах; не понимали этого и многие высокообразованные специалисты, работающие в секторах, регулируемых этими агентствами. Так что я не уверен, что послать детей в Йель или Оксфорд – правильное решение. Для меня это было хорошо: я бежал из Алабамы, узнал новый мир и приобрел определенную долю уверенности. Я думаю отдать дочерей в более скромные университеты, возможно азиатские, где магия имени не такая всепроникающая и откуда мало кто выпускается уже в возрасте двадцати двух лет. Если они, конечно, вообще захотят поступать в университет. (Пейдж считает, что лучше отправить их в самые лучшие школы, чтобы потом они у них не было никаких отговорок.)
Я все время говорю девочкам, что у нас не так много денег. Когда им три, четыре, шесть лет, этого достичь сравнительно легко. Но они видят, как живут их подруги и как живем мы. В школе все говорят им, что они богаты. Мне все труднее убеждать Хэппи, что это не так. Мы приезжаем в аэропорт, и дочь сразу спрашивает: «Где салон?», имея в виду салон ожидания первого класса. Она говорит: «Может быть, нам сесть в самолете сзади, а не спереди?» Она уже начинает понимать. Когда мы прибываем в пункт назначения, она спрашивает, кто нас встретит; обычно меня встречают представители принимающей стороны и иногда репортеры. У нее высокие ожидания, и готовить ее к тому, что нужно самой зарабатывать деньги, будет трудно.
