Зато он включен в «авторский коллектив». И тут возникает вопрос: какова была функция Шестопала в этом проекте, если его, занимавшегося всего-то подбором фотокарточек, включили сразу в «авторский коллектив», куда, кстати, не попал начальник всего 5-го отдела (то есть его, Шестопала, начальник) подполковник Игольников? В чем заключаются заслуги Шестопала, если он, в отличие от начальника 5-го отдела, оказывается членом «авторского коллектива»? Неужели он писал биографии на основе составленных Игольниковым справок? Очень сложно поверить в то, что Николай Иванович мог самостоятельно что-то написать, если, склоняя слово «тетрадь», он допускал орфографическую ошибку.
Получается, что, не публикуя самостоятельных исследований, Шестопал регулярно фигурировал в консультантах и членах авторского коллектива. Это имеет простое объяснение. Авторские коллективы, завися от архивных чиновников этого типа, предпочитали идти на негласную сделку: в обмен за предоставленную архивом биографическую информацию они включали того же Шестопала в список авторского коллектива, хотя предоставлять информацию входило в обязанность архива.
К тому же любой опытный исследователь предпочтет самостоятельно выбрать и изучить источники, не передоверяя свою работу архивистам, поэтому, осознавая, что Шестопал, пользуясь недоступностью справочного аппарата, может с легкостью скрыть от них наличие офицерских дел, историки предпочитают включать начальника архивного хранилища в авторский коллектив, чтобы заинтересовать его в сотрудничестве.
Фонд «Индем», возглавляемый Георгием Сатаровым, работавшим в 1994–1997 гг. помощником президента Ельцина, специализируется на изучении коррупционных механизмов, действующих в российском обществе. Откликнувшись на мою просьбу охарактеризовать архивную практику предоставления документальных источников в обмен на включение в авторский коллектив, Сатаров дал короткий комментарий: «Это старая советская практика дутого соавторства, которая практиковалась в не очень сильных научных коллективах, при слабых научных лидерах административного толка. Довольно заурядное явление. В принципе это коррупция, поскольку это — использование служебных полномочий не в целях, предписанных этими полномочиями, а в своих личных целях».
Оценивая этот «бартер», Сатаров добавил, что в таких случаях чиновник может назвать свое появление в проекте проявлением «хороших, дружеских отношений».
Формы «бартера», осуществлявшегося архивистом Шестопалом, бывали разными. Например, дочь маршала авиации Александра Голованова Ольга Александровна, приезжавшая в ЦАМО, когда в 2001 году вместе с Алексеем Тимофеевым она готовила к публикации мемуарно-мемуарное-документальнуюкнигу «Главный маршал авиации», вручила Шестопалу медаль, выпущенную к 100-летию прославленного военачальника, хотя никаких принципиальных заслуг в изучении истории авиации дальнего действия за Шестопалом не числится.
Другая медаль, не имеющая никакого отношения к правительственным наградам, вручена Шестопалу общественной организацией «Россия православная». Называется эта медаль «За служение» (№ 950), и, по логике награждения, Шестопал был ее удостоен за служение православной России. Сложно объяснить это внимание, оказанное религиозно-общественной организацией мало кому известному архивисту. Между тем «Россия православная» была создана в феврале 1997 г.; председателем Центрального Совета «РП» стал Александр Буркин, офицер запаса КГБ, являющийся по совместительству президентом российского союза антикваров.
«Все это мне до лампочки, до Ильича!»
У архивиста, стремящегося сделать исследовательскую работу неэффективной, есть две возможности добиться своей цели. Первая заключается в беззаконном сокрытии документальных источников. Но в том случае, если утаить дела не удается, можно создать невыносимую для исследователя атмосферу, затевая с ним склочные препирательства.
Шестопал охотно пользовался обоими приемами. Многие его реплики были провокационно хамскими: «Другие книги пишут, а ты только жалобы. Только этим и занимаешься. Ни на что другое ума не хватает. Подленький человек — вот в чем беда!» (21.09.2006).
Я не спешил раскаиваться, и поэтому архивист регулярно пытался убедить меня в том, что я — полнейшее ничтожество. По непонятной причине ему казалось, что я ему поверю и соглашусь с его доводами.
— Да вы — никто! — начал в очередной раз увещевать меня Шестопал. Спустя мгновение он неожиданно перешел на «ты» и со зловещей уверенностью и разве что не по слогам провозгласил: — Пишешь 9 лет, а неизвестно, что напишешь. Я все о тебе знаю. Ты печатаешь все это за рубежом! Ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, ты один такой, ты — пуп земли! Ты думаешь, что ты напишешь и тебя все послушают? Да ты, кроме этих своих жалоб, ничего не написал!
— Росархиву и прокуратуре безразлично, какова моя биография. Для них является аргументом, что я пишу, а не то, что вы обо мне думаете.
— Да я бы им объяснил, кто ты такой, и они бы тебя слушать не стали! Ты один все знаешь! А почему до тебя никто никуда не жаловался, никуда эти жалобы не посылал?!
Довод, заключающийся в том, что, в отличие от большинства исследователей, я предпочитаю опираться на законы, а не телефонное право, архивиста не убедил. Заметно опасаясь, что я рано или поздно привлеку его к судебной ответственности, Шестопал пытался внушить мне, что он абсолютно неуязвим. Разоблачать меня ему казалось намного более уместным, чем выйти из-под удара, выдав мне требуемые архивные дела. О моем обращении в прокуратуру он отзывался с наигранным пренебрежением, плохо сочетавшимся с той аффектацией, до которой доходил практически в каждом разговоре со мной: «Вы там понаписали ахинеи! Меня с Герингом сравниваете. Да я, между прочим, тоже проконсультировался и могу подать на вас в суд!» — Тыкая в меня пальцем и все больше распаляясь. — «Да кто ты такой?!»
Тут Николай Иванович поразмыслил и ответил сам себе: ты — никто!
Мой ответ его, однако, удивил. По глазам Шестопала было видно, что он мне не верит.
— Я — гражданин Российской Федерации и опираюсь на законы, которые общие и для меня, и для вас.
— Законы! — передразнил меня Шестопал. — Все это мне до лампочки, до Ильича! Тебя же никто не проверял!
— Если вы считаете, что меня нужно проверять, обратитесь в ФСБ, чтобы меня проверили, — пожал я плечами, предвидя разочарование, которое ждет бдительного полковника. Но тот был неумолим.
— Ты не понимаешь, что сюда нельзя лезть. — Тут Шестопала передернуло, и он, вновь перейдя на «вы», заговорил с особым драматизмом: — Да если бы вы полезли в Министерство обороны в Соединенных Штатах, то вы бы давно сидели в кутузке и там квакали. Министерство обороны — это закрытая живая система, в которую нельзя вмешиваться.
Пытаясь доказать мне недоказуемое, Шестопал рокотал на весь кабинет:
— Вы знаете, что мы — архив Министерства обороны, мы — особый архив и законы нас не касаются?!
Мои взгляды по этому вопросу были диаметрально противоположными, и неудивительно, что после того, как я начал отстаивать свои права, обращаясь в различные инстанции (Росархив, прокуратуру и Минюст), Шестопал стал смотреть на меня волком и разве что не лязгал зубами. Он периодически срывался на крик; в течение одной беседы неоднократно переходил с беспристрастного обращения «вы» на панибратское «ты», причем подвел под свою неучтивость идеологическую базу: «Ты кто такой, чтобы я тебя на вы называл? Я ко всем на «ты» обращаюсь! Да у меня [младший] сын старше тебя».
Казалось, Шестопал чувствовал себя увереннее, отвлекая меня от работы с архивными документами. Провоцируя меня на бессмысленную затяжную беседу, он показывал, что не ценит собственное время. Иногда этот обмен репликами носил откровенно комичный характер.
Шестопал: — Вы знаете, что такое совесть?.
Я: — Как раз я знаю, что такое совесть.
Шестопал вытаращил глаза и подался всем корпусом вперед, словно бы пытался удостовериться, что не ослышался: — Вы?!! Знаете?!!
Видя, что ему не удается, провоцируя скандал, вызвать меня на встречное хамство, Шестопал попытался меня унизить, открыто декларируя пренебрежение к экипажу моего двоюродного деда, погибшего в апреле 1942 г. Так, например, 18.09.2006 он стал внушать мне, что человек, погибший в звании старшего лейтенанта, не заслуживает того, чтобы восстанавливать его судьбу в биографическом исследовании:
— Если вы пишете о двоюродном деде, так надо работать с личным делом деда. А остальные личные дела лучше не смотреть. А вы пишете о старшем лейтенанте, а не генерале. А у старших лейтенантов дела… — и Шестопал, брезгливо скривив рот, сложил большой и указательный пальцы.
