что суверенные границы тают перед лицом разгула техноглобализма, основывалась на предположении, что все государства разделяют одни и те же ценности в международной системе. По мере того как Китай бросает серьезный вызов старому консенсусу о природе и структуре международного порядка, а другие страны, подражая ему, предпочитают авторитарный национализм интернационалистскому либерализму, техноглобализм уступает место новому явлению - технологическому национализму.
Это неизбежно вызвало в США и других странах опасения, что Китай с его успехами в области искусственного интеллекта, наметившимся лидерством в сетевых технологиях 5G и большим избытком инвестируемых средств станет реальным глобальным конкурентом технологического доминирования США. Ряд стран-единомышленников уже начали закупать или имитировать китайские системы. Китайские технологии и оборудование 5G, вероятно, станут золотым стандартом в Евразийском регионе и за его пределами. США, в свою очередь, предпринимают ответные действия, заставляя своих союзников отказаться от использования китайских технологий и угрожая ввести санкции против Германии за заключение контракта с китайской компанией Huawei на создание своей сети 5G. Надвигается новая технологическая холодная война между США и Китаем. Предложение Huawei лицензировать свою технологическую платформу 5G для производства в США пока не нашло желающих.
Технонационалистический успех Китая, как утверждает политолог и обозреватель Пратап Бхану Мехта, заключается «не в беспрепятственной интеграции в глобальную систему, а в искусном использовании риторики интеграции в мировую экономику для продвижения национальных технологических целей». Риторика президента Си о цифровой связности и ее связь с существующим китайским проектом БРИ, очевидно, направлена на то, чтобы вызвать более благожелательную реакцию потенциальных стран-партнеров на распространение китайских технологий.
Нормативные и технические баталии между Америкой и Китаем показывают, что государства уже давно осознали геополитические последствия Интернета. Их борьба за контроль над средой показывает, насколько важную роль играет Интернет в глобальных экономических и политических отношениях. Однако государства - далеко не единственные действующие лица в киберпространстве. Сегодня за контроль над Интернетом борются несколько технологических гигантов. В 1981 году Том Макфейл ввел термин "электронный колониализм", представляя себе Интернет, колонизированный компаниями масс-медиа, которые стремятся завладеть умами и вниманием значительной части населения планеты.
Хотя в то время Интернет находился еще в относительно зачаточном состоянии, сам термин приобретает дополнительную значимость в свете изменения характера информационной экономики. Еще в 1995 году прозорливый Ирвинг Голдстайн, бывший президент компании Intelsat, предсказал, что информация "станет для XXI века тем же, чем нефть и газ были для начала XX века. Она будет питать экономическую и политическую мощь». Однако было ясно, что информационная революция, в отличие от Французской, имеет много свободы, немного братства и не имеет равенства. Она еще не дала ни товаров, ни даже инструментов для их получения многим из тех, кто в них больше всего нуждается.
Сегодня среди основных разделительных линий между богатыми и бедными, между Севером и Югом - волоконно-оптические и высокоскоростные цифровые линии. Если словосочетание "цифровое неравенство" и является слишком распространенным, то оно отражает реальность, которую невозможно отрицать. Пятнадцать процентов населения Земли контролируют около 90% точек доступа к Интернету для 85% населения Земли, проживающего в странах с низким и ниже среднего уровнем дохода.
Миру еще предстоит найти способы обеспечить использование тех мощнейших средств, которыми мы сегодня располагаем в виде новых информационных технологий, для того, чтобы, как сказано в Уставе ООН, гарантировать "более высокий уровень жизни при большей свободе". Более широкий доступ к информационным и коммуникационным технологиям может улучшить жизнь фермеров и помочь микропредпринимателям. Он может предотвратить СПИД и другие инфекционные заболевания, способствовать равноправию женщин и охране окружающей среды. Действительно, во всем развивающемся мире электронные технологии, торговля, дистанционное образование, телемедицина и электронное управление уже улучшают качество жизни огромного количества людей.
Однако для того, чтобы информационная революция в полной мере выполнила свое обещание, данное развивающимся странам, необходимо сделать гораздо больше - и мы должны серьезно задуматься над тем, что и как. На первом этапе ВВУИО, состоявшемся в Женеве в 2003 г., мир обещал достичь к 2015 г. целого ряда целей - связать с помощью технологий деревни и общины, университеты, начальные и средние школы, научные и исследовательские центры, публичные библиотеки, культурные центры, музеи, почтовые отделения и архивы, медицинские центры и больницы, местные и центральные органы власти. Этого не произошло и через четыре года после установленного срока. Среди других задач - повышение доступности информации на всех языках в Интернете, обеспечение доступа к телевидению и радио для всех жителей планеты; здесь прогресс несомненен.
Но доступ к Интернету не имеет большого значения, если содержащаяся в нем информация - почти исключительно на языке, который вы не понимаете, или если в ней не рассматриваются вопросы жизни и смерти, которые волнуют ваше общество. Правительства, собравшиеся в Женеве, договорились "поощрять разработку контента и создавать технические условия, чтобы облегчить присутствие и использование всех языков мира в Интернете". Полтора десятилетия спустя, когда поле битвы изменилось, подобные опасения кажутся почти причудливыми. Перенесемся в 2017 год, когда журнал The Economist выпустил специальный доклад, в котором отмечалось, что «данные - это новая нефть». В этом прогнозе есть более чем намек на правду. В 2017 году компании Alphabet (материнская компания Google), Amazon, Microsoft и Facebook были оценены в сумму, превышающую ВВП Норвегии, страны, богатой нефтью. Китайские компании BAT - Baidu, Alibaba и Tencent - развиваются по схожей траектории. Огромная стоимость этих компаний отражает их право собственности на потребительские данные - цифровое хранилище социальных, экономических и культурных взаимодействий, пересекающихся с нашей жизнью. Популярные критики Интернета, такие как Евгений Морозов, называют их экономические модели "экстрактивизмом данных».
Словосочетание "данные - это новая нефть" уже стало определяющим клише XXI века. И, в отличие от колониальных завоеваний прошлого, новая крысиная гонка стремится монополизировать ее. Только на этот раз все по-другому. Если в XIX веке государства были главными антагонистами, то в XXI веке они стали определяющими и двадцатого века, то сегодня Apple, Google, Facebook, Amazon и еще целый список электронных гигантов уже имеют возможность определять то, как мы думаем, действуем и потребляем. Параллели между несправедливой добычей природных ресурсов в промышленно развитых странах Севера на протяжении большей части ХХ века и сегодняшними олигархами, владеющими данными, - это нечто большее, чем простой редукционизм. Ценность персональных данных для этих компаний огромна: во-первых, больший объем данных приносит больший доход от рекламы. Но рекламная модель бизнеса - это только одна часть истории. Сегодня аналитика больших данных и машинное обучение позволяют этим же компаниям разрабатывать новые технологии и продукты.
Именно эти новые технологии и продукты привели к фрагментации Сети и концентрации рыночной власти в руках нескольких технологических компаний.
