МИЛЛИОН – ПОНЯТИЕ ОТНОСИТЕЛЬНОЕ
С этого времени жизнь несчастного пленника стала беспрерывным отступлением. Он так исстрадался, что не в силах был больше терпеть, и исполнял все, чего от него требовали. Прошло двенадцать дней. И вот, пообедав не хуже, чем во времена своего преуспевания, он подсчитал, сколько выдал чеков. Оказалось, что у него остается всего лишь пятьдесят тысяч. «Тогда в нем произошла странная перемена. Он, который отдал пять миллионов, решил спасти последние пятьдесят тысяч франков. Он решил вести жизнь, полную лишений, лишь бы не отдавать этих пятидесяти тысяч. В его мозгу мелькали проблески надежды, близкие к безумию. Он, который уже так давно забыл Бога, стал думать о нем... и со слезами молил Бога оставить ему эти пятьдесят тысяч франков... На четвертый день Данглар был уже не человек, но живой труп. Он подобрал все до последней крошки от своих прежних обедов и начал грызть циновку, покрывавшую каменный пол».
Граф Монте-Кристо доказал своему злейшему врагу, что миллион – понятие относительное...
Завораживает сама цифра – кругленькая, с шестью нулями. Миллион – это может быть и очень много, может быть и ничтожно мало. Все зависит от обстоятельств. В парижском «бистро» Данглар мог насытиться – в жилах барона текла кровь простолюдина – за один франк. В неволе стоимость обеда увеличилась ровно в миллион раз. Об относительности сущего человечество знало задолго до гениальной формулы Эйнштейна, в наши дни подтверждений тому более чем достаточно. Рубль как денежная единица придумывался и как мера труда, овеществленная мера. Мера эта эластична до резиновости, в одно и то же время она то суживается до неприметности, то вырастает до необъятности. Устарела поговорка насчет копейки, которая рубль бережет.
Эти строки пишутся в апреле 1992 года. Монетному двору уже в убыток штамповать копейки: их себестоимость вот-вот превысит стоимость. Умельцы запасаются медными монетами, пускают их в дело: на украшения, детали, да и вообще цветной металл в дефиците. Себестоимость рублевой бумажки станет, если еще не стала, меньше себестоимости металлической болванки, именуемой копейкой. Так что еще вопрос, кто кого бережет. И до копейки дотянулись щупальца гиперинфляции.
О ПОДКУПАХ И СОБСТВЕННОМ МНЕНИИ
В средствах массовой информации стало уделяться очень много внимания теме независимости депутатского корпуса.
Когда на покойном союзном парламенте обсуждался Закон о кооперации, стоило кому-то из депутатов выступить в защиту прав и интересов кооператоров, в определенных газетах начинался изыск: а с чего бы это депутат С., или депутат Т., так расстилается перед новоявленными нуворишами? Делался незамаскированный вывод: знать, рыльце в пушку, вот вам и хваленая депутатская независимость! Депутатам отказывали в праве на собственное мнение. Отстаивающий право каждого гражданина на богатство, на частную собственность мгновенно причислялся к сонму подкупленных магнатами теневой экономики.
Ярлыки эти щедро раздавались взращенными на партийном уставе, который насаждал единомнение, идущее сверху. Еще на XIX, последнем сталинском съезде был принят партустав, заложивший фундамент для единогласного принятия нужных партбонзам решений.
Член партии обязывался «соблюдать партийную и государственную дисциплину, одинаково обязательную для всех членов партии... Нарушение партийной и государственной дисциплины является большим злом, наносящим ущерб партии, и потому несовместимо с пребыванием в ее рядах». Руководящим принципом организованного строения партии провозглашался и утверждался демократический централизм, означающий «...строгую партийную дисциплину и подчинение меньшинства большинству... безусловную обязательность решений высших органов для низших». А если еще учесть, что членом партии мог быть не эксплуатирующий чужого труда гражданин Советского Союза, то понятно, почему торпедировались многие законы, открывающие путь к рынку.
ПОРОЗНЬ – «ПРОТИВ», ВМЕСТЕ – «ЗА»
Предпринимательство невозможно без наемного труда, а это по действующему законодательству квалифицировалось как уголовное преступление. В Уголовном кодексе на сей счет имелась соответствующая статья, так же, как и за частнопредпринимательскую деятельность. Государство попирало свою же заповедь – от каждого по способности, каждому по труду – и не давало тому же предпринимателю воплотить ее в жизнь: собака разлеглась на социалистическом сене, не подпуская к нему предпринимательскую корову.
Самой многочисленной в парламентах российском и союзном была группа депутатов-коммунистов. Хохотали они над анекдотцем (армянское радио спросили, что такое принцип демократического централизма? Оно ответило: «Мы точно не знаем, что это такое, но это какая-то очень хитрая штука, когда каждый порознь «против», но все вместе «за»), но действовали точно по нему.
Разумные люди понимали, что Система доказала свою бесперспективность, что ошибку истории надо исправить. Что лучше сделать это как можно раньше. Но существовала партийная дисциплина, враги эксплуатации не могли допустить эксплуатации. Народу предлагалось быть в нищих, но зато в свободных от частника-нанимателя. Не принималось во внимание, что закабаление привело бы к увеличению доходов эксплуатируемого в 10-20 раз.
Партия только притворялась женой Цезаря, что была вне подозрений – не раз и не два бывало: через Инюрколлегию отыскивался у нас наследник заокеанского дядюшки, вступал в право владения отелями, заводами – попадал в ряды эксплуататоров, оставаясь с партбилетом. Его приглашали в инстанцию и говорили: «Вы нам – валюту, мы вам – квартиру с телефоном». Или же просто выдавали вместо долларов рубли. Бывало и иначе.
В конце семидесятых в парткоме угрожали одному молодому внешторговцу: мало того, что разводится, так влюбился в иностранку, намерен сочетаться с ней законным браком. Будь эта иностранка тоже нищей, стало бы у нас одним беспартийным больше, но – оказалась она дочерью греческого миллиардера, одного из самых богатых в мире.
Столь перспективным браком заинтересовался кто-то из Политбюро, спустили в партком указание – никакого персонального дела! Провели разъяснительную работу с брошенной женой, чтобы не поднимала никакого шума. Зять самого крупного эксплуататора мира исправно платил членские взносы. Образцово-показательный урок лицемерия – по-цековски!
Едва появились первые кооперативы, народ стал покидать предприятия госсектора, стремясь получать по труду. В теории социализм по всем параметрам был на несколько голов выше капитализма, но почему-то в жизни соотношение менялось в обратную сторону.
Считалось, что в парламенте есть одна фракция, полностью свободная – фракция апологетов социалистического выбора, хотя, как мы убедились, именно ее позиции – самые уязвимые. Рассуждения о независимости из породы россказней. Любой депутат зависим прежде всего от своих избирателей, чьи законные интересы должен отстаивать. Депутат зависим и от тех, кто субсидировал его избирательную кампанию, но больше всего – все-таки от избирателей, которым надоело жить в нищете, которые медленно, но верно идут к осознанию простой истины: достойная человека жизнь грядет лишь с раскрепощением делового человека. Можно спорить о путях реализации идеи предпринимательства, но не о самой идее. Время сделало свой выбор – и не только на ближайшую перспективу.
Культ бедности поднимался на недосягаемую высоту, хотя народ в то же время убеждали, что он сказочно богат. Народ действительно был богат – вместе взятый. А каждый в отдельности, живший от получки до получки, бедствовал.
Шла подмена понятий. Суммировалась стоимость всех заводов, фабрик, зданий, атомных и водородных бомб, танков, бомбардировщиков, крейсеров, атомных подводных лодок, систем ПВО – стоимость всего произведенного и построенного делилась на цифру населения и выводилась сумма общественного богатства, приходящегося на одну живую душу. Цифра получалась сверхвнушительная, даже грудные младенцы попадали в клан миллионеров.
ТВОЕ – ЭТО НАШЕ, А НАШЕ – НЕ ТВОЕ
Богатство, действительно, было, но его как бы и не было!
Только за попытку хотя бы сотую часть НАШЕГО сделать СВОИМ, ЛИЧНЫМ следовало суровое наказание. Твое – это наше, а наше – не твое! При создании колхозов обобществляли личный крупный рогатый скот, лошадей, плуги, бороны и прочий инвентарь, все фиксировалось в амбарных книгах. По закону при выходе из кооперативного хозяйства, каким и был колхоз, полагалось вернуть свою часть пая, хотя бы ту же буренку. Возвращали путевкой на Соловки или другой такой же «дом отдыха» на 10-15 лет или на тот свет. Колхозная улица имела только одностороннее движение без обратного хода. Капкан захлопывался навсегда.
