сидела смирно, но вдруг поняла, что никто к ней не придёт. Она пыталась представить, как механическое чудовище остановится у ворот и на пороге появится Он — и не могла.
Она чувствовала, что теперь должна принадлежать ему как вещь, но одновременно понимала, что оказалась бесполезной — как ножны без меча. Но всё равно, она не прерывала свою мать, что хлопотала и суетилась над её телом, как над блюдом.
Экипаж отправился в путь только к вечеру.
Мёртвого Командира привязали тросом к моторному отсеку. Он лежал на спине и смотрел остановившимися глазами в небо. Ляо протянул руку, чтобы закрыть эти страшные глаза, но наводчик перехватил его за запястье:
— Не надо. Это его небо — пусть досмотрит.
Ляо ничего не ответил и полез внутрь. Мотя спустил ноги в люк, крикнул что-то вниз и перекинул тумблер на проигрывателе.
Танк двинулся прочь от деревни к ровной линии между степью и исчезающей солнечной долькой.
Командир, изредка качая головой, плыл под родным небом, в котором не было ни облачка, только полыхало красным в одном краю и накатывало фиолетовым с другого края.
Боевой слон пылил степью, держа на закат, и только угасала песня вдали:
It was already half past three
But the night was young and so were we,
dancing
Ney, Nah Neh Nah
Oh Lord, did we have a ball
Still singing, walking down that hall, that
Ney, Nah Neh Nah…
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
14 сентября 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-09-15)
Обнаружил у себя в специальном файле, где собираются отрывочные записи, что-то вроде записной книжки, запись: "Большинство писателей прошлого жили бедно.
Это видно из их писем и мемуаров. Даже Достоевский, разговаривая с Соловьёвым, жалуется на то, что ему приходится много писать, а надо бы тщательно переписывать и переделывать уже написанное. Он завидует Толстому, у которого имение и высокие гонорарные ставки.
Причём это большинство жило в бедности не только в молодости, но и в пору расцвета, а часто и умирали под забором, в обнимку с крысой, как Эдгар По.
Или их успех был случаен, и они с отчаяньем вспоминают, как им временно повезло.
И дальше следует фраза, которую непонятно, написал ли я, или подсмотрел у кого: "Через временное решето просеялись разные имена, а на проволоке сита остались лишь небогатые люди или люди, успевшие хлебнуть жирного супа перед смертью".
В этом беда множественных коммуникаций — прежде чем присвоить чужие слова себе, ты немного колеблешься — вдруг они твои собственные.
Извините, если кого обидел.
15 сентября 2016
Три куста роз (День программиста. 13 сентября) (2016-09-16)
Менты пришли к Паевскому утром.
Он напрягся, потому что помнил ещё прежние времена, когда менты разного фасона ходили к нему за деньгами. Это были свои, прикормленные. А иногда, наоборот, у него и вовсе начинались маски-шоу, когда по лестницам, как горох, сыпались люди в чёрном и изымали бухгалтерию. Он себе так и представил однажды — как в следующий раз всех этих тёток со столами и шкафами грузят краном в длинный КАМАз.
Реальность тогда была, конечно, скучнее — и страшнее.
Но то было в прежние времена.
Теперь-то он давно отошёл от дел, и всё у него было чисто — по крайней мере, в рамках обычной бухгалтерской проверки.
Паевский заведовал небольшим фондом, и перекладывал деньги из одного места в другое. А потом брал из другого и клал в следующее. Ну и формально заведовал несколькими программистами и химиками.
Но эти, что пришли утром, были вполне мирные — и честно сказали, что они, менты, ничего не понимают в одном деле. Так они и говорили про себя: «Мы, менты» — а теперь менты все, кто к тебе приходят с вопросами.
А непонятое дело было делом маленького неприметного человека, с виду подростка, которого Паевский помнил, хоть сразу и не признался гостям.
Менты искали неприметного человека, что в прошлом году работал у Паевского в конторе, а теперь пропал. Менты намекали, что этот сотрудник был винтиком в каком-то криминальном механизме, выплыло неприятное слово «обналичка» (Паевский в этот момент не сдержался и немного сильнее обычного сжал пальцы на подлокотнике кресла, но никто этого не заметил).
Это был молодой человек, которого он взял на работу по знакомству. Знакомство, впрочем, было вымарано из разговора с непрошеными гостями. Впрочем, и сам он точно не помнил — кажется, одноклассница просила за своего непутёвого племянника.
Нет, к деньгам юноша не имел отношения, только к большому компьютеру, оставшемуся в институте ещё с тех времён, когда химики могли его себе позволить. Да и то — тронуть процесс перекладывания денег этот человек не мог, а существовал отдельно, как фигура для заполнения лабораторного пространства. Особого рвения тот молодой человек не проявил, и в один прекрасный день Паевский обнаружил, что тот не появился на работе. Юношу уволили задним числом, и теперь Паевский с молчаливой радостью показывал гостям приказ.
Да они ни на чём и не настаивали.
Пропал, так и пропал. Менты явно что-то не договаривали.
«Кто же за него просил?» — пытался Паевский вспомнить, да никто не приходил на ум.
Уходя, эти двое спросили об одном иностранце, не то голландце, не то немце — судя по фамилии Пекторалис. Уж про него Паевский точно он точно ничего не знал.
Вот и всё. Менты ушли, причём младший стащил, как ребёнок, горсть конфет из приёмной.
«Да, кажется, одноклассница, — решил Паевский. — Наша память прихотлива. Скоро нас срастят с машинами, и первое, что внутри нас появится — безотказная память. Просто сервер внутри головы. Хотя и сейчас это не проблема — все ходят с телефонами и перестали помнить не только исторические даты, но и дни рождения друзей. Не надо никаких проводов в мозг и гнезда для штекера под затылком, которое пугало любителей фантастики. Но всё же, как нехорошо, что я его не помню, может, вот оно — приближение старости. Акела не помнит Маугли, а это значит — волк слабеет».
Про память он много говорил с
