Знаменитый 19-й сонет, тоже посвященный теме бессмертия в искусстве, был известен русскому читателю в переводе В. Лихачева:
О время! Когти льва, чуть стар, тупи нещадно,
Земные существа земле и предавай,
И тигра зубы рви из пасти кровожадной
И феникса в крови его же сожигай,
Чредою лет и зим над миром пролетая,
Будь миру вестником и радостей, и бед,
Рази красу, когда поникнет, увядая,
На преступленье лишь одно тебе запрет:
Попутно не клейми зловещими чертами
Прекрасное чело любимца моего;
Как образец красы, грядущим вслед за нами
В наследие оставь нетронутым его.
А повредишь ему - я этот вред поправлю
И друга юношей в стихах своих прославлю.
Как и приведенные выше, эти стихи содержат внутреннее противоречие: в них утверждается, что их автор сохранит облик своего друга для вечности. Однако русскому читателю с первой же неуклюжей строки ясно, что такие стихи для вечной жизни не годятся. Дело не только в невнятности строк вроде: "И друга юношей (каких?) в стихах своих прославлю", но и в еще большей степени в облегченной стилистике даже вполне понятных стихов: "Чредою лет и зим над миром пролетая, Будь миру вестником и радостей и бед". С. Маршак и этот сонет открыл заново, отбросив наслоившуюся в русской традиции пошлость и болтливость:
Ты притупи, о время, когти льва,
Клыки из пасти леопарда рви,
В прах обрати земные существа
И феникса сожги в его крови.
Зимою, летом, осенью, весной
Сменяй улыбкой слезы, плачем - смех.
Что хочешь делай с миром и со мной,
Один тебе я запрещаю грех.
Чело, ланиты друга моего
Не борозди тупым своим резцом.
Пускай черты прекрасные его
Для всех времен послужат образцом.
А коль тебе не жаль его ланит,
Мой стих его прекрасным сохранит!
В этом сонете, гремящем риторикой и заканчивающемся клятвой поэта, Маршак на самое ударное место ставит слова высокого стиля, славянизмы "чело, ланиты" и даже повторяет в концовке - "его ланит". Он строит сонет на одних мужских окончаниях, да еще - в первой строфе - схожих по звукам: ль_ва_ _рви_ - сущест_ва_ - кро_ви_, в третьей строфе соединенных еще и ассонансом: мое_го_ - рез_цом_ - е_го_ - образ_цом_. Он пронизывает сонет энергичной звукописью (лео_парда р_ви - в _пра_х - _кр_ови: это звуковая тема времени; а тема любимого друга оркестрована на плавном _л_: "А ко_ль_ тебе не жа_ль_ его _ла_нит..."). Все эти особенности перевода в конечном счете вызваны оригиналом, требующим высокой торжественности и музыкальной законченности.
На первый взгляд В. Лихачев ближе к оригиналу. Когда он писал, обращаясь к Времени: "Чредою лет и зим над миром пролетая, Будь миру вестником и радостей и бед", это могло показаться похожим на шекспировские строки: "Make glad and sorry seasons as thou fleet'st, And do whate'er thou wilt, swiftfooted Time", - более похожим, чем строки Маршака:
Зимою, летом, осенью, весной
Сменяй улыбкой слезы, плачем - смех...
Но и это, как в случае с Гербелем, внешняя схожесть копии, улавливающей лишь условно-общие, а не индивидуально-поэтические свойства оригинала. Пластичен и конкретен образ Шекспира:
О, carve not with thy hours my love's fair brow,
Nor draw no lines there with thine antique pen.
Маршак, и здесь опускающий общее, свято блюдет гениальную неповторимость шекспировской личности:
Чело, ланиты друга моего
Не борозди тупым своим резцом.
Перевод стихов невозможен без жертв и замен. Определить метод перевода данного мастера - это значит прежде всего определить, чем он жертвует и что заменяет. Маршак жертвует общим, роднящим Шекспира с бесчисленными его современниками, - он сохраняет в Шекспире шекспировское. Может быть, поэтому некоторые из переведенных им сонетов оказались современнее для русского читателя XX века, чем является Шекспир для современного нам англичанина. Он оказался подчас более Шекспиром, чем английский Шекспир, Шекспиром, очищенным от случайного и наносного, сведенным к цепи закономерностей.
Опытный и одаренный поэт К. Случевский, переводивший сонеты для издания под редакцией Венгерова, подошел к Шекспиру ближе, чем его собратья, профессиональные переводчики стихов. 31-й сонет, переведенный им в 1904 году, звучит темпераментно, однако - несмотря на трагический пафос этого стихотворения - с оттенком банальности (если не считать великолепной первой строки):
Твоя прияла грудь все мертвые сердца;
Их в жизни этой нет, я мертвыми их мнил;
И у тебя в груди любви их нет конца;
В ней все мои друзья, которых схоронил.
Надгробных пролил я близ мертвых много слез,
Перед гробами их как дань любви живой!
Благоговейно им, умершим, в дань принес;
Они теперь в тебе, они живут с тобой.
И смотришь ты теперь могилою живой,
На ней и блеск, и свет скончавшихся друзей,
Я передал их всех душе твоей одной,
Что многим я давал, то отдал только ей.
Их лики милые в себе объединя,
Имеешь также ты своим - всего меня.
Перевод Маршака сдержаннее и тверже; он уступает Случевскому в открытом темпераменте, но превосходит его мужественностью и трагизмом, а также отточенностью:
В твоей груди я слышу все сердца,
Что я считал сокрытыми в могилах.
В чертах прекрасных твоего лица
Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.
Немало я над ними пролил слез,
Склоняясь ниц у камня гробового,
Но, видно, рок на время их унес,
И вот теперь встречаемся мы снова.
В тебе нашли последний свой приют
Мне близкие и памятные лица,
И все тебе с поклоном отдают
Моей любви растраченной частицы.
Всех дорогих в тебе я нахожу
И весь тебе - им всем - принадлежу.
Повторю: Маршак поступает прямо противоположно тому, что делали его предшественники, которые злоупотребляли общими местами и привычно абстрактными "поэтизмами". Для Маршака всего важнее конкретность жеста, физической черты, индивидуального тона. Он ловит в Шекспире эту конкретность, он всячески ее усиливает, подчеркивает, высветляет. При этом он умеет удержаться на уровне тех конкретных деталей, которые не превращают шекспировский сонет в жанровую картинку.
Отчетливость рисунка, точность мысли, логичность ее развития - таковы главные особенности шекспировских сонетов в истолковании Маршака. Ему важна физическая осязаемость изображенного - порой одно счастливо найденное слово сообщает тексту материально ощутимую форму:
По _черточкам_ морщин в стекле правдивом
Мы все ведем своим утратам счет.
А в _шорохе_ часов неторопливом
Украдкой время к вечности течет.
(Сонет 77).
Подчеркнутых слов в оригинале нет, их добавил переводчик. Работа Маршака над сонетами Шекспира не прекращалась - от издания к изданию он неустанно приближал текст к тому, что было его эстетическим идеалом. Порой он вытравлял общие места, усиливал конкретность, зримость, образную определенность, порой уточнял образ, который в ранней редакции страдал смутностью, внутренней неслаженностью - как в следующем примере (сонет 12):
Ранняя редакция
Когда деревья по краям дорог
Роняют наземь блекнущий наряд,
И нам кивает с погребальных дрог
Последний сноп, взъерошен и усат...
Последний стих явно не передавал ясной шекспировской метафоры ("white and bristly beard"), - Маршак в 1952 году изменил всю строфу:
Когда листва несется вдоль дорог,
В полдневный зной хранившая стада,
И нам кивает с погребальных дрог
Седых снопов густая борода...
Впрочем, бывало и так, что Маршак отходил от найденной им конкретности, - это случалось тогда, когда он искал большей художественной достоверности, более живых красок стиля. В сонете 106 речь идет о поэтах рыцарских времен, воспевавших прекрасную даму. В первоначальном варианте было:
Когда читаю в свитке мертвых лет
_О нежных девушках_, давно безгласных...
Подчеркнутые слова уступили место более традиционному сочетанию: "О пламенных устах". Или ниже:
Столетьями хранимые черты
Глаза, улыбка, волосы и брови...
Этот стих превратился в более банальный:
Улыбка нежных уст, глаза и брови...
"Условности" дают стилистическую характеристику средневековых поэтов, героев этого стихотворения.
Маршак - мастер кованых стиховых формул. Эта черта его рационального, классического искусства проявилась с особой яркостью в завершающих сонеты двустишиях, - большинство из них обладает веской непререкаемостью сентенций:
Ты слишком щедро одарен судьбой,
Чтоб совершенство умерло с тобой. (6)
Нам говорит согласье струн в концерте,
Что одинокий путь подобен смерти. (8)
Пусть красота живет не только ныне,
Но повторит себя в любимом сыне. (10)
Отдав себя, ты сохранишь навеки
Себя в созданье новом - в человеке. (16)
Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой? (23)
Все, что тебе могу я пожелать,
Исходит от тебя, как благодать. (37)
Готов я жертвой быть неправоты,
