Такова судьба довольно большого ряда лекций, на которые деканат «обеспечивает явку». Как быть, что делать в таких обстоятельствах?
У многих на языке вертится одно: свободное посещение. Если его разрешить, мгновенно улучшится качество преподавания: студенты «ногами проголосуют «за» или «против» лектора»! Довод, ничего не скажешь, актуальный. И если бы окончание вуза не влекло за собой обязательную выдачу дипломов, которые, в свою очередь, дают студентам ПРАВА на работу, читатель тоже сказал бы: валяйте, посещайте лекции, когда хотите, и занимайтесь науками, какими вам вздумается. Но подумайте: можно так сказать? Когда нас дома навещает врач, мы хотим иметь хотя бы формальную гарантию того, что он будет нас лечить, а не гробить, и такую гарантию дает диплом. Иной пока никто придумать не может.
Разумеется, индивидуальные разрешения вовсе не исключены: заслужил доверие — получай свободу!
К концу семестра к Лебедеву приходила тоска. Он все чаще думал об экзаменах, и тогда начинало ныть под ложечкой. В день экзамена он с самого утра испытывал какую-то странную приподнятость, от которой сводило нижнюю челюсть. Приехав в университет, держался спокойно, не в пример Сачку; в кабинет экзаменатора входил первым, не дожидаясь очереди, и любой рукой брал любой билет. Не думайте, что Лебедев в отличие от прочих студентов не верил в приметы. «Если начнешь гадать о том, какой билет брать, — говорил он, — обязательно попадает дрянь». Отвечал Лебедев спокойно, но так витиевато, что даже сам удивлялся, откуда берется у него «высокий штиль». Как правило, он испытывал огорчение от реплики экзаменатора: «Переходите к другому вопросу», — когда оставался еще запас невысказанного.
А вот Сачок внимательно следил за рукой профессора и, как только рука брала зачетку и только-только начинала выводить отметку, мгновенно умолкал, прервав фразу или даже слово на середине, будто ему в рот вставляли кляп. «Дело сделано, — объяснял он мне свой «метод», — и его не исправишь, как говорят в Турции, когда отрубят голову не тому, кому следовало. Диккенс. Аминь».
Особой радости от сданного экзамена Лебедев не испытывал, потому что чуть раньше приходило ощущение голода, сонливость и какая-то апатия. Очень хотелось домой, но он не уходил, пока все товарищи не проберутся сквозь ад. А через полгода, случайно наткнувшись на некогда «сваленную» науку, он обнаруживал, что в голове от нее почти ничего не осталось, кроме основного смысла величин и законов и еще нескольких очень сложных, чаще всего второстепенных и никому не нужных формул. Они «втыкались» в память и сидели там, занимая чужие места, — так он о них говорил.
Подводя итог, можно задать вопрос, который уже давно не выглядит крамольным: а есть ли смысл в таких экзаменах? Уж не лучше ли пойти по пути, предложенному астраханскими вузами и уже проторенному Московским станкоинструментальным и Ленинградским политехническим? Они придумали так называемые «малые экзамены» — в конце каждой темы. А уж потом, по сумме оценок, преподавателем выводится общая, с которой студент может согласиться, а может и нет, и в таком случае ему предоставляется возможность «рисковать на прежних основаниях».
Путь? Разумеется. Хоть и не единственный. Но думать надо, надо искать выход из положения.
B двадцать пять конвертов я мысленно вложил по десять тысяч рублей новенькими купюрами, раздал конверты двадцати пяти студентам, словно я Крез, и сказал: «Тратьте!» Игра игрой, но лишь двоим удалось разделаться со всей суммой целиком, и то потому, что они догадались купить «Волги», хотя, мне кажется, студенту больше подошел бы мотоцикл. Остальные моты и транжиры, не использовав и половины денег, подняли руки вверх.
Вот как распорядилась десятью тысячами рублей одна девушка, заядлая туристка. Прежде всего она накупила туристского снаряжения, начиная с палаток и кончая штурмкостюмами, и с двумя подружками уехала бродить по Камчатке. Подруги, разумеется, были полностью на ее обеспечении. Затем, вернувшись, она немедленно отправилась в Испанию, повидать которую мечтала с детства, начитавшись Кольцова. Потом напрягла свою бурную фантазию, купила велосипед и... поставила точку. Мы скрупулезно подсчитали, и у нас получилось, что истрачено четыре тысячи сто рублей. Между тем мне было известно, что у этой девушки есть одно выходное и три будничных платья, четыре шерстяных кофточки («Вместе с сестрой», — сказала она) и три пары туфель, в том числе одна из них зимняя. «Стипендии вам хватает?» «Что вы!» — вот такие круглые глаза. Но как бы глаза ни округлялись, я уже понимал, что с такими потребностями «выкрутиться» можно.
Когда я спросил Лебедева, с чего он начнет тратить десять тысяч, он, ни секунды не медля, ответил: «Во-первых, я всем объявлю, что у меня есть шальные деньги!» Это значит, весь курс получит приглашение на банкет в ресторан. Затем Лебедев купил бы матери стиральную машину с центрифугой, отцу — «что он пожелает», сделал бы подарки родственникам, а себе — книги. Потом поехал бы в какую-нибудь страну, например, во Францию, взяв с собой некую студентку третьего курса. «Это обошлось бы в два раза дороже», — заметил я. «В три», — спокойно поправил Лебедев, не дрогнув ни единым мускулом. Сосчитать его траты мы не смогли: попробуй угадать аппетит сокурсников, желание отца и парижские капризы лебедевской спутницы. Презренный металл не дался в руки для точных расчетов.
Около месяца я прожил в Горьком и все это время видел Лебедева в одном и том же зеленом костюме. Он ходил в нем на занятия, валялся на кровати, если не замечала мать, и пошел бы в ресторан на банкет. У него было еще одно зимнее пальто, по поводу которого все та же студентка сказала, что оно «ужасное», одно демисезонное цвета маренго, пара свитеров, кое-что по мелочи — рубашки, носки, один галстук и, наконец, ботинки сорок пятого размера, про которые, очевидно, и поется в студенческой песне: «Мне до самой смерти хватит пары башмаков». Так выглядел гардероб нашего бессребреника.
Разумеется, Лебедев несколько старомоден: культ головы имеет для него явный приоритет перед культом одежды. Однако общее повышение благосостояния народа не могло не отразиться на студенческой массе, которая стала одеваться сегодня вполне прилично и современно. При этом студенты могут слегка пококетничать, сказав, что, мол, если мы студенты, то нам вещей не надо. Надо! Не гневите бога. Другое дело, не всегда есть, на что их купить. Меня познакомили как-то с одной первокурсницей, которая купила со стипендии модные туфли за 27 рублей, а потом четыре дня, пока родители срочно не выслали подкрепление, жила на тридцать копеек в сутки: винегрет, чай и непременное пирожное.
Из чего складывается доход студента? Прежде всего он зависит от заработка родителей. Отец Лебедева, бывший кадровый военный, получает вместе с пенсией 230 рублей в месяц. Мать — 90. Семья состоит из четырех человек, — следовательно, как говорит Лебедев, «на нос» приходится по 80 рублей. По университетским нормам студент с такой обеспеченностью может получать стипендию лишь при условии, если не имеет ни одной тройки. Обеспеченность свыше 80 «на нос» — будь отличником, до 60 — хоть троечником. Все эти градации устанавливаются ежегодно самим университетом, его специальной комиссией (в которую почему-то не входят представители студентов, как это принято в некоторых вузах страны) в зависимости от стипендиального фонда, отпущенного министерством, и собственных прогнозов на успеваемость. Точно угадать, как будут учиться студенты, очень трудно, и потому сердце главного бухгалтера обливается кровью, когда он вынужден возвращать в Министерство финансов неизрасходованные суммы.
Сказать, что стипендия является рычагом успеваемости, нельзя, поскольку вся стипендиальная политика направлена острием назад (карает за прошлые грехи), а не вперед (не стимулирует будущие успехи). Студент может заниматься, как проклятый, целый семестр, но именно этот трудный семестр он не получает денег за двойку, заработанную в предыдущем году. Сказать, что стипендия — это прожиточный минимум, тоже нельзя, поскольку ее выдают не всем. Кроме того, я ощущаю какую-то уравниловку, вывернутую наизнанку, если возможна ситуация, когда два студента с одинаковыми способностями и равной успеваемостью неодинаково обеспечиваются стипендией, которая, как мы знаем, зависит от заработка родителей. Хотя еще далеко не известно, делятся ли родители деньгами со своими отпрысками и в каких размерах.
На мой взгляд, стипендию все же следовало бы считать прожиточным минимумом прежде всего и стимулом — во вторую очередь. Это было бы по крайней мере гуманно. Если рабочий не выполняет план, какие-то деньги ему все же платят. Если студента оставляют в вузе и не исключают за неуспеваемость, лишать его стипендии нельзя. Не сдельщик же он в конце концов, который получает столько, на сколько наработает! Так, может, есть смысл платить минимум всем нуждающимся студентам, а максимум — тем из них, кто заслуживает? А для того, чтобы не было ошибок в определении нуждаемости, надо к распределению стипендий обязательно привлекать общественные организации, то есть самих студентов.
