В общем, наступил, быть может, и худой, но мир, продолжавшийся примерно пятнадцать лет. Все это время гетманом был поминавшийся в «Руине» Иван Самойлович. Надо сказать, что архимандрит-летописец ему изрядно польстил. Верность присяге московскому царю Самойлович, надо отдать ему должное, все это время хранил старательно. Его приверженность православию под сомнение не ставится. Однако гетман печально прославился поступками отнюдь не благочестивыми: был крайне корыстолюбив, раздавал должности за хорошие деньги, раздавал села и деревеньки в полное и потомственное владение «старшине» — как легко догадаться, в первую очередь родственникам и верным сторонникам. Ну а те обращались со своими крепостными немногим лучше, чем польские паны на правом берегу Днепра. Даже фанатичный теоретик самостийности профессор Грушевский (о коем подробно чуть погодя) вынужден признать: зная всеобщее народное недовольство и недоверие к себе, Самойлович казакам не доверял и для охраны собственной персоны завел особые полки на манер личной гвардии, так называемых «сердюков» или «компанейцев», состоявшие в основном из иностранных наемников — так оно было надежнее. И вдобавок периодически просил у Москвы расквартировать на Гетманщине стрельцов, да поболее…
Как случается сплошь и рядом, понемногу среди старши́ны образовалось немалое число недовольных (иначе говоря, обделенных материальными благами), которые втихомолку только и ждали удобной оказии, чтобы подложить пану гетману изрядную свинью.
Оказия вскоре представилась. И на сцене появился преинтереснейший, надо признать, субъект, коего без всяких на то оснований отцы самостийности, да и нынешняя украинская «влада» провозгласили идейным борцом за независимость Украины, светлым рыцарем в незапятнанных доспехах и народным героем, умученным злыми москалями. Речь у нас пойдет о гетмане Мазепе, личности гнуснопрославленной и ничуть не похожей на тот светлый иконописный образ, что используют в антироссийской пропаганде так называемые «щирые» и «свидомые», то есть особенно ярые почитатели национальной мифологии…
С точки зрения чисто писательской, биография Мазепы — благодатнейший материал для толстенного приключенческого романа, получившегося бы отнюдь не скучным: столько там залихватских жизненных перипетий, интриг, романтической любви и загадок…
Однако в данном повествовании будем придерживаться сухих фактов. Иван Мазепа, выходец из мелкопоместной «русской шляхты», получил прекрасное образование в Европе, свободно владел польским, латинским, немецким. Безусловно, человек был умнейший, незаурядный, книжник, обладавший большими дипломатическими способностями. Однако все эти качества еще не означают автоматически, что обладатель их непременно будет благородным и положительным персонажем. Порой умный, начитанный и хитрый способен устроить такое, на что у сотни людей поменьше калибром попросту не хватит мозгов. Что в нашем случае и произошло…
Портрет Ивана Мазепы
Двадцатилетний Мазепа оказывается при дворе польского короля Яна-Казимира, где получает придворное звание «покоевого» — не особенно и высокое, но и не такое уж ничтожное. Молодцу вроде бы светит блестящая карьера: на протяжении нескольких лет именно Мазепа ведет разного рода щекотливые и тайные переговоры меж королевским двором и гетманами Левобережья — что для человека его лет, к тому же не этнического поляка, согласитесь, весьма неплохо.
Однако карьера не задалась: в один отнюдь не прекрасный для него день молодой придворный вдруг переезжает на постоянное место жительства в Гетманщину. Наверняка не по своему желанию: Мазепа был честолюбив как сто чертей. Что произошло, историкам в точности неизвестно. Авторы, настроенные к Мазепе вовсе уж недружелюбно, охотно пересказывают имевшую большое распространение байку: якобы молодой шляхтич закрутил постельный роман с супругой влиятельного и знатного пана, а тот, изловивши соперника на месте преступления, велел привязать его голым к коню, вымазать дегтем, обсыпать перьями да и пустить в чисто поле. Объективности ради нужно уточнить, что эта история противоречит хронологии событий — и с огромной долей вероятности может считаться выдумкой, пущенной недоброжелателями Мазепы при дворе.
Наоборот, симпатизанты гетмана (пользуясь польским словечком) нашли самое романтическое и возвышенное объяснение его отъезду из Варшавы: мол, молодой украинский патриот услышал сердцем необоримый, прямо-таки мистический зов Родины и без сожаления покинул ляхов, чтобы трудиться на благо «неньки Украины». Однако все, что известно о Мазепе, ничуть не позволяет заподозрить его в таком уж благородстве душевном.
Истина, как водится, лежит где-то посередине. Причины, судя по всему, были гораздо более житейскими и вовсе не оригинальными: польские паны, спесивые и надменные, всегда относились к «русской шляхте», как к людям второго сорта. Вероятнее всего, гордые ляхи, недовольные тем, что какой-то «козак» делает чересчур уж успешную карьеру при дворе, постарались его оттуда выдавить. Примеров в истории масса…
«Служение Украине» заключалось в том, что Мазепа поступил на службу к тому самому «турецко-подданному» гетману Петру Дорошенко, чье воинство, по словам современника, было не что иное, как «великая разбойничья шайка». Дорошенко обитал на правом берегу Днепра и, несмотря на свою скверную репутацию, поддерживал самые тесные дипломатические отношения и с левым берегом, и с Крымом, и с запорожцами. Во все эти места в качестве личного гетманского посланца и ездил Мазепа, успевший стать у Дорошенко не только дипломатом, но и начальником гетманской гвардии.
Потом случилась загадка, внятное объяснение которой историки не выдвинули до сих пор. Мазепа был отправлен послом к крымскому хану, куда и отправился с татарской охраной, а также пленными жителями Левобережья, которых Дорошенко послал хану в виде подарка. По дороге всю эту компанию захватил в плен запорожский атаман Сирко.
Подобно всем прочим «полевым командирам» того времени в тех местах, Сирко особенной моральной щепетильностью не страдал и при нужде вступал в любые альянсы. Один-единственный твердокаменный принцип у него все же имелся: атаман люто ненавидел крымских татар, каковых резал при первой возможности — равно как и их украинских «союзников».
И тем не менее произошло некое чудо: Мазепа, которому по логике событий следовало расстаться с жизнью немедленно, остался цел и невредим, что в случае с Сирко было примером уникальнейшим. Разводя руками, историки пишут, что хитрый и обаятельный дипломат Мазепа «очаровал» неотесанного степного «лыцаря», пришелся ему по нраву. Что там происходило, в точности неизвестно. Закончился плен тем, что Сирко отправил Мазепу на Левобережье, к гетману Самойловичу, а тот переслал этот интересный трофей в Москву, чьим врагом Дорошенко заслуженно считался.
В Москве для Мазепы все обошлось. Его не то что не сослали в Сибирь, но даже кнутом не погладили, наоборот, в конце концов удостоили даже аудиенции у царя Алексея Михайловича, выдали «государево жалованье» и отпустили к Самойловичу в качестве вполне лояльного к Москве элемента, вообще своего человека.
Объяснение этому может быть только одно: Мазепа, много лет игравший немалую роль в польско-гетманско-татарско-турецкой тайной дипломатии, попросту слил тогдашней русской разведке все, что знал, а знал он немало. Человечка примитивно перевербовали… Дело житейское и вполне обычное.
Мазепа стал потихоньку делать карьеру у Самойловича, поднявшись до чина генерального есаула. Чин был важнейший: именно генеральный есаул командовал наемными полками, составлявшими личную охрану гетмана. А попутно наладил тесные торговые связи с Московией, куда отправлял большие партии водки. Согласно реалиям того времени подобная коммерция была немыслима без московских покровителей на самом верху, получавших приличные «откаты» — ничего нового, господа мои, в этом мире…
Судя по всему, гетман Самойлович, даром что хитрющая лиса, своему генеральному есаулу доверял полностью. А зря…
Уже поминавшаяся однажды старши́на, недовольная Самойловичем, накатала на него в Москву серьезную «телегу», каковую с тайным гонцом отправила окольными путями. Именно об этом и повествуют строки Пушкина:
Зачем он шапкой дорожит?
Затем, что в ней донос зашит.
Донос на гетмана-злодея
Царю Петру от Кочубея.
Великий поэт допустил одну маленькую неточность: в то время царь Петр по малолетству был чисто номинальным правителем, а реальная власть была у царевны Софьи и ее фаворита князя Василия Голицына, каковым «сигнал» и был передан. В остальном все правильно: первой под доносом стояла подпись генерального писаря Кочубея (второго после гетмана лица в тогдашней иерархии), а вот автограф Мазепы скромненько притулился где-то посередке…
