На протяжении последующих десяти лет жизнь моя протекала исключительно интересно: сначала я служил в Австро-Венгрии, где в 1916–1917 годах был свидетелем начала крушения Габсбургской монархии, затем в дни войны я занимался в Швейцарии сбором разведывательных данных о том, что происходило за линией фронта в Германии, Австро-Венгрии и на Балканах. Фактически я был в большей степени разведчиком, чем дипломатом. Будучи направлен в 1919 году на Парижскую мирную конференцию для участия в переговорах по подготовке Версальского договора, я участвовал в решении вопроса об установлении границ новой Чехословакии и работал над проблемами, связанными с революцией в России и мирным урегулированием в Центральной Европе. Когда конференция закончила свою работу, я был одним из тех, кто открыл в 1920 году нашу первую послевоенную миссию в Берлине, а после служебной поездки в Константинополь проработал четыре года начальником отдела госдепартамента по делам стран Ближнего Востока.
К этому моменту, к 1926 году, мои финансы оказались полностью расстроены, и, хотя моя жажда познания мира отнюдь не иссякла, я занялся адвокатской практикой в нью-йоркской юридической фирме, старшие компаньоном в которой был мой брат. Время от времени в моей практике случались перерывы, когда я возвращался на государственную службу, выступая в должности юридического советника при наших делегациях на конференциях Лиги Наций по сокращению вооружений. По роду моей деятельности мне довелось встречаться с Гитлером, Муссолини, Литвиновым и руководящими деятелями Англии и Франции.
Мое тесное общение с братом – Джоном Фостером Даллесом не ограничивалось только сферой юриспруденции. Хотя он был на пять лет старше меня, мы провели значительную часть нашей юности вместе. Каждое лето в начале нынешнего столетия и позднее, когда только позволяла работа, Фостер и я приезжали в летнюю загородную резиденцию нашей семьи в Гендерсон-Харбор на юго-восточном берегу озера Онтарио. Джон У. Фостер основал семейное пристанище в Гендерсон-Харборе в конце минувшего века отчасти ради того, чтобы удовлетворить свою страсть к ловле рыбы (черта, которую мы с братом унаследовали от него). Вскоре к нему перебрались туда мои мать и отец с пятью своими детьми, старшим из которых был мой брат Фостер. И наконец, круг представителей старшего поколения пополнился зятем г-на Фостера Робертом Лансингом и моей теткой г-жой Элеонорой Фостер Лансинг.
Здесь, в чудесной местности, мы не только предавались радостям рыбной ловли, парусного спорта и игре в теннис, но и вели нескончаемые споры по важнейшим мировым проблемам, решать которые училась в то время наша страна. Участие в спорах бывшего – а также будущего – государственного секретаря, естественно, придавало им определенный вес и авторитетность. Мы, дети, вначале ограничивались ролью слушателей и учеников, но по мере того, как взрослели, становились активными участниками дискуссий по международным вопросам. Фостер Даллес часто выступал в этих случаях выразителем взглядов младшего поколения.
В 1908–1909 годах мы были вместе в Париже. Фостер писал тогда свою дипломную работу в Сорбонне, а я готовился в Эльзасской школе к поступлению в Принстонский университет. В 1914–1919 годах наши пути шли раздельно: сначала я путешествовал вокруг света, а затем получил назначение на дипломатическую должность в Вене. Однако мы встретились снова на Парижской мирной конференции в 1919 году. Наши задачи на ней были различными. Он занимался международными экономическими и финансовыми проблемами, я —. политическими. Сотрудничество с ним было для меня очень ценным, оно продолжалось также и в последующие годы. Позднее мы вместе служили на государственной службе, когда в 1953 году он стал государственным секретарем при президенте Д. Эйзенхауэре, а я был переведен с должности заместителя директорами Центрального разведывательного управления (ЦРУ), которую занимал при президенте Г. Трумэне,[14] на должность директора этого управления.
Фостера глубоко волновали кардинальные проблемы нашего времени, трагедия двух братоубийственных войн. между наиболее высокоразвитыми странами мира. Он тал убежденным приверженцем деятельности нового разведывательного управления. Ему хотелось обеспечить себя и своих коллег в госдепартаменте надежной информацией для должного анализа проблем, стоявших как перед президентом, так и перед ним. В силу своей юридической подготовки он всегда старался всесторонне оценить весомость того или иного довода. У него не было предвзятого мнения по внешнеполитическим вопросам. Он стремился проверять свои оценки, сопоставляя их с суровой прозой выводов разведки, методически исследовавшей один за другим все элементы каждой критической ситуации. Снабжать президента и государственного секретаря именно такими выводами и было обязанностью разведки.
Глубокое влияние как на Фостера, так и на меня в первые годы нашей деятельности в области права, дипломатии и международных отношений оказали принципы Вудро Вильсона. Нас волновала та высокая цель, которую он преследовал, направляясь на парижские мирные переговоры, где первой и главной его задачей было создание Лиги Наций, призванной стоять на страже дела мира. Мы оба были разочарованы неудачей версальских переговоров, не сумевших, несмотря на все усилия президента Вильсона, обеспечить прочные основы мира. Брат мой, так же как и его коллеги по делегации, решительно возражал против содержавшегося в договоре нереалистического пункта о репарациях. В этот период я работал над той частью Версальского договора, которая касалась территориального передела мира в соответствии с границами, продиктованными победителями, и которую я считал не менее нереалистической. Наличие этих пунктов сыграло значительную роль (хотя в то время мы могли лишь смутно это предвидеть) в создании атмосферы озлобленности и ожесточения, что способствовало приходу Гитлера к власти и началу в 1939 году новой войны в Европе.
Когда в 1941 году над США нависла угроза войны, президент Франклин Д. Рузвельт вызвал в Вашингтон полковника (позднее генерал-майора) Уильяма Донована и поручил ему организовать централизованную службу разведки. По моему мнению, Билл Донован – организатор и руководитель Управления стратегических служб (УСС) во время второй мировой войны – справедливо считается отцом современной американской разведки. После нападения японцев на Пёрл-Харбор он попросил меня перейти к нему, и я служил вместе с, ним в УСС до окончания войн с Германией и Японией.
В течение этих четырех трудных лет я работал главным образом в Швейцарии, а после прекращения военных действий против Германии – в Берлине. Я сторонник освоения профессии методом анализа исторических прецедентов. Здесь же передо мной представали один прецедент за другим, и я использую их для иллюстрации различных эпизодов в своем повествован. После заключения перемирия с Японией я возвратился в Нью-Йорк и снова занялся адвокатской практикой, Это обстоятельство, однако, не помешало мне принят активное участие в разработке закона о создании в 1947 году центрального разведывательного управления.[15]
В следующем году президент Трумэн предложил мне возглавить комитет, состоящий из трех членов (кроме меня, двумя другими его членами были Уильям Джексон, служивший во время войны в военной разведке, и Матиас Корреа, работавший специальным помощником при морском министре Джеймсе Форрестоле). Мы должны были представить правительству доклад об эффективности ЦРУ в том виде, в каком оно было организовано согласно закону 1947 года, и о взаимодействии ЦРУ с другими государственными разведывательными органами.
Наш доклад был представлен президенту Трумэнд после его переизбрания, и я вновь занялся исключительно адвокатской практикой, на этот раз, как я полагал, окончательно. Однако составление докладов для правительства влечет за собой иногда совершенно неожиданные последствия, например вас могут попросит помочь претворить ваши рекомендации в жизнь. Именно так и произошло со мной. В докладе мы предлагали осуществить ряд довольно серьезных изменений в организации ЦРУ, в частности в том, что касается анализа и оценки разведывательных данных. Генерал Уолтер Беделл Смит, возглавивший управление в 1950 году и уже назначивший Джэксона своим заместителем пригласил меня к себе, чтобы обсудить доклад. Я поехал, в Вашингтон, рассчитывая пробыть там шесть недель, а между тем проработал в ЦРУ 11 лет, из них почти 9 лет в качестве его директора.
С того момента, как в ноябре 1961 года я оставил государственную службу, пришел к выводу, что настало время, когда кто-то (пусть даже такое весьма заинтересованное лицо, как я) должен рассказать – в той мере, в какой это допустимо, – о деятельности разведки как жизненно важном элементе в структуре нашего государственного аппарата.
