Мне кажется, в том, что делает Путин, есть своя логика и своя мотивация. Например, война в Чечне. Это борьба с вопиющим сепаратизмом. Допустим, он открутил голову Масхадову в этой войне, но остались бы ингушский, татарский, башкирский, калмыцкий сепаратизмы. Логика войны на Кавказе потребовала от него вообще реформ государственного строя в России.
Удар по губернаторам — это последствия войны в Чечне. Удар по губернаторам повлек за собой удары по НТВ, как по огромной информационно-политической машине. Ибо НТВ — это как бы гвоздь, вбитый в сердце любой государственной инициативы. Нельзя совершать большие деяния при расколотом обществе, а НТВ постоянно осуществляет этот раскол, спешно вносит яды в любые инициативы государственные. Значит, источник вечного заболевания должен быть ликвидирован. Он в любой стране должен быть ликвидирован. У государства существует некая монополия на проведение общенациональных, супергосударственных мероприятий.
Удары по НТВ вызвали, конечно, негодование у всей либеральной интеллигенции, у журналистской братии. Возникла солидарность олигархов. Появилось их письмо. Они привыкли опасности избегать. Значит, необходимо было подавлять уже не одного олигарха Гусинского, а разрастающуюся группу олигархов. За олигархами стоят Штаты. Через эти конфликты Америка готова манипулировать внутренними ситуациями в Кремле. Именно такая логика затягивания Путина в перманентную войну с малыми ресурсами ее проведения делает его фигуру, с одной стороны патетической, а с другой — достаточно трагической. И он должен, в конце концов, искать базовый ресурс поддержки. Ресурсом поддержки для него являются те реальные проценты, которые он получил на выборах, как общенациональный лидер. Но он не может общаться с народом напрямую. Он общается с народом через элиты, структуры, губернаторов, спецслужбы, информационное поле. Сейчас Путин отсекается от народа. Думаю, что его послание, которое он сейчас обратил к народу, было ответным ходом. Как бы ты оценил это послание?
В.Ч. Да, мне тоже показалось, что это не послание к Федеральному собранию как установочный жанр, а послание к народу через голову Федерального собрания. Это в известной степени объяснение с народом. Я видел сумрачные лица в тысячном Мраморном зале, и не только губернаторов. Собственно говоря, вообще не было заметно радостных лиц. Скорее, на лицах читалось желание понять, что предлагается. И не было однозначной реакции участников, я не слышал ни одного человека, который бы сказал: "Поддерживаю все от А до Я".
Послание расколото на сегменты. Безусловно, обращает на себя внимание философская часть, так сказать, идеологический раздел. Основное время было посвящено выяснению, какую страну мы строим, какую страну хотел бы видеть президент, какое отношение к этой стране формулирует он в себе. Признаться, это звучало весьма патриотично. Впервые за годы практики "посланий" мы слышали и слово "Родина", и слово "патриоты", и тезисы "опора на собственные силы", "недопустимость "гуманитарных" интервенций", "национальные интересы". Даже смело было сказано, что не надо придумывать никакой национальной идеи, она, так сказать, складывается сама собой в образе эффективного государства, которое стремится освободиться от зависимости и спастись от угрожающей катастрофы. Откровением прозвучала из уст наследника Ельцина мысль о заинтересованности сильной власти в сильных политических конкурентах, об укреплении партийной системы, о выдвижении кандида- тов в президенты только общественно-политическими объединениями.
Более того, параллельно с изложением идеологических позиций, недвусмысленно, но и неперсонифицированно обозначалась картина трагических разруше- ний и утрат последнего десятилетия — то есть эпохи ельцинских "реформ". Мы услышали и о том, что никакой федерации в стране нет, а есть децентрализованное управление. Мы услышали о том, что нация вымирает, что ежегодно 750 тысяч наших сограждан уходят со сцены жизни. Услышали жуткий прогноз: в ближайшие пятнадцать лет мы потеряем десятки миллионов людей, и увидели на трибуне человека, который сознает, что стоит во главе умирающей нации… Словом, могу побожиться, что в послании слышны были интонации со страниц наших газет, звучавшие все это смутное десятилетие. Иные строки послания прямо ложатся, так сказать, в программу национально-освободительной борьбы, в которую включаются патриоты.
Вторая часть в этом послании должна бы содержать рецептурные положения: каков выход, что делать.
Не первый раз предводители в нашей стране рисуют тягчайшие картины, но тут же формулируются и завтрашние, и стратегические задачи, объединяющие нацию. Сталин в свое время сказал партии и стране, что мы отстаем на 50-100 лет от мировых держав, и либо мы преодолеем этот разрыв за десять лет, либо нас сомнут. Точно такой же вопрос напрашивался в середине послания Путина. Но он его ни риторически, ни прагматически не сформулировал. Он перешел к пропаганде текущей либеральной реформы, которая, так сказать, набирает обороты. Из его слов следовало, что мы сейчас получим еще один отряд новых реформаторов, которые с еще большей безоглядностью на реальную жизнь начнут проводить макроэкономическую политику в экономике, и Путин их как бы благословляет на это.
Есть еще третий сегмент послания. Это отношение к нашим, так сказать, свободам. И прежде всего к свободе слова. Похвально, что президент легко переступил через плоские толкования экранных оракулов и попытался углубиться в сложный лабиринт демократических построений. И неизбежно пришел к выводу: цензором и дирижером в СМИ может быть не только приставленный властью чиновник, но и "спонсирующий денежный мешок". Да, это так. Это мы проходили, это мы читали в ленинской работе почти столетней давности — "Партийная организация и партийная литература". Я аплодирую этому пассажу. Вместе с тем, автор послания не смог прийти к конструктивному заключению, которое позволило бы увидеть перспективу освобождения слова от несвобод… Так бы я оценил послание.
А.П. Согласен. Послание состоит как бы из двух взаимоисключающих компонентов. Они не стыкуются. Философия национальной катастрофы, философия национального спасения требуют организа- ционных мер, потому что когда тонет броненосец, горят и взрываются пороховые склады, и матросы в крови, разорванные лежат на палубе, нет смысла заниматься покраской палубы или перебиранием в кубриках солонины. Национальная катастрофа, которую послание обозначает, требовала бы радикальных мобилизационных мер, как во время любой войны; тотальной мобилизации, которую можно было бы провести под лозунгом: "Народ, вождь, нация — едины!" "Народ, отдай все последнее!" Но народ уже все последнее отдал, у народа ничего нет. И Путин хочет спасать страну, увеличивая долю экономических свобод тому клану, тому строю, которые привели нас к этой экономической катастрофе. Здесь фундаментальное противоречие! Теперь хочу коснуться момента, который прекрасно был тобой интерпретирован в анализе послания, и который уже спроецировался в общественное сознание.
Возник, на мой взгляд, некий идеологический циклон, который ворвался в однотонную идеологическую погоду ельцинского десятилетия. Что это была за погода? У власти был оголтелый, радикальный либерализм. Ельцин, этот либерал с коммунистическим, так сказать, за-гривком, взял на вооружение всю либеральную рать. Либерализм в Кремле стал общим врагом для всех остальных идеологий. А их было две. Была, так сказать, национально-патриотическая, условно называемая "белой", монархо-православная идеология. И была разгромленная красная страта, которая потерпела поражение в 1991 году. И смыслом работы наших двух газет, смыслом всего патриотического движения было соединение этих двух разгромленных идеологий и групп населения перед лицом общего врага — либералов. Либералы, с одной стороны, с другой — "красные" плюс "белые", левые плюс правые. Вот такая была десятилетняя картина.
Либерализм, особенно в последний год ельцинизма, разлагался, уходил из власти. В этой программе, которую ты анализировал, философия уже национально-патриотическая, державная, и она контрлиберальна. От послания у либералов сыпь выступила. Двойственность Кремля породила удивительную мутацию. Союз левых и правых наших оппозиционных сил стал нарушаться. Часть "белых" пошла в сторону Кремля. Им показалось очень заманчивым, что их слова зазвучали в устах у Путина. Они поддались на риторику, на звуки этой сладостной сирены, и стали тяготеть к нему, даже уходить целыми патриотическими подразделениями. Там оказались Бабурин, Рогозин. Какому-то количеству интеллектуалов, писателей очень Путин импонирует. С другой стороны, мы искали себе союзников в эти годы среди либералов. Помнишь, возник Владимир Максимов, царство небесное ему, возник Абрам Терц-Синявский, царство небесное... Они приходили к нам, мы радостно их встречали. А сейчас, когда либералы, уйдя из власти в радикальную оппозицию Путину (Явлинский, отчасти "Союз правых сил" и главный центр — НТВ с Гусинским), какая-то часть наших коллег, увидя в этом дополнительную оппозиционную фалангу, стремится с ней соединиться против Кремля, соединить свою оппозиционную энергию. В результате чего власть, наполовину либеральная, наполовину национально-патриотическая, начинает как бы сыпаться, и в ней возникают большие напряжения. Часть "белых" тяготеет к Кремлю, небольшая часть "красных" начинает искушаться радикализмом либералов. Сами либералы, которые все это время были цементом ельцинской власти, расслоились самым трагическим и смешным образом. Часть ушла от Путина в либеральную оппозицию, другая часть осталась во власти — грефовская, чубайсовская группировка. Какая-то часть либералов, типа Марка Захарова, опять льнет к власти. В общем, среди либералов — хаос, раскол, истерика. Они тоже потеряны, не понимают ориентиров.
