С.А. Адамов — ученый, специалист по реакторам. Работал в институте, где создавали реакторы РБМК, те, что стояли в Чернобыле, а также до сего дня успешно работают на многих наших станциях. Запад, требуя от Украины закрытия Чернобыльской АЭС, называя стоящий там РБМК "реактором чернобыльского типа", тем самым демонизирует наши действующие аппараты. Приглашает и нас последовать их примеру. Но о чем думает Украина? Ее энергетика и так почти упала. У них есть две недостроенные атомные станции в Ровно и в Хмельницке, огромный дефицит газа и нефти. В их энергетических сетях частота уже опустилась до недозволительно низкого уровня, после которого происходит коллапс энергетики. Вы сегодня видели, как на диспетчерском пульте падает до 49 герц частота наших станций, когда мы подключаемся к Украине, не даем ей упасть. Кучма надеется на американские вложения в развитие своей энергетики, но пока не получил ни цента. Украина все больше поворачивается в сторону России. Это, на мой взгляд, основа для будущего соединения на экономической основе в обход всем надуманным националистическим аргументам.
А.П. Мы коснулись безопасности атомных станций. Эта тема выглядит угрожающей на фоне "проблемы-2003", когда нам пророчат массовый выход из строя всей российской техносферы, изношенной до предела в условиях "рыночной эксплуатации", когда из этой техносферы только брали и черпали, но не питали ее, не возобновляли изношенные машины и оборудование. Одно дело — авария канализации в каком-нибудь городке. Другое дело — авария АЭС. Не сулит ли нам 2003 год новые Чернобыли? Как вы в Удомле готовитесь встретить этот "конец света"?
С.А. Естественно, "проблема 2003" — это государственная проблема, проблема больших денег, больших вложений, и мы одни, своими силами, ее не решим. Наша станция сравнительно молодая, у нас есть запас времени, но традиционная энергетика уже выработала свой ресурс наполовину. Наша атомная отрасль зарождалась в 60-е годы, и теперь, через сорок лет, мы сталкиваемся с изношенностью основных фондов. Поэтому наше стремление ввести новые блоки, восполнить изношенные, наша реформа, о которой мы говорили вначале, продиктована в том числе и "проблемой-2003". Мы не должны допустить уменьшение работающих блоков до уровня, когда в сетях наступит катастрофическое понижение частоты, случится "частотный развал системы". Если же, не дай Бог, это случится, то наши станции автоматически отключатся от общих, аварийных сетей, перейдут на режим самоподдержания, законсервируются. Как на затонувшем "Курске", когда погибла лодка, но реактор автоматически вырубился, законсервировался, спрятался в собственном коконе. Но об этом не хочется думать. Мы делаем все, чтобы решить "проблему-2003", не допустить технологического "конца света".
А. П. Вокруг атомных станций сложились устойчивые мифы, страхи, мании. К их числу можно отнести угрозу ядерного терроризма, угрозу захвата станции чеченскими боевиками, которые методом ядерного шантажа намерены продиктовать федеральной власти свои условия. Наши АЭС работают в России, где идет война, и ведется она тотальными методами. Чем отличается захват Буденновска от возможного захвата Удомли? Чем отличается взрыв Чернобыля от уничтоженного до основания Грозного? Как Калининская АЭС защищена от террористов Басаева?
С.А. Такую опасность мы остро ощутили, когда чеченские террористы открыто заявили о подготовке атаки. Тогда в Удомлю были введены спецподразделения, началось усиленное укрепление периметра станции, оснащение его спецсредствами. Цеха, проходные снабжены средствами физической защиты. Выделены жизненно важные зоны, которые охраняются с особой бдительностью. Подразделения внутренних войск круглосуточно несут боевое дежурство на станции. Особая роль у агентурно-розыскных подразделений ФСБ. Город наш маленький, но и в нем есть заметная диаспора чеченцев. Они такие же, как и все, граждане России, пользуются всеми правами. Занимаются бизнесом, торговлей. Но при этом находятся под тщательным наблюдением. Однажды к нам пришла закрытая телеграмма, что будто бы существует намерение террористов подъехать к Удомле на железнодорожном составе и обстрелять станцию из ракет, с переносных установок. На каждый такой сигнал мы чутко реагируем. Надо сказать, что реакторы нашего типа помещены в такие защитные бетонные кожухи, которые могут выдержать прямой удар упавшего самолета, не говоря уже о взрыве переносной ракеты. Угроза ядерного терроризма — это реальность наших дней. Поэтому на АЭС можно увидеть много людей в военной форме, увидеть бетонные капониры, узнать, что спецслужбы несут здесь неусыпное дежурство.
А.П. Что меня поразило в этот мой приезд на станцию, так это обилие здесь иностранцев. Инженеры, экологи, экономисты, социальные психологи. Множество совместных программ по технической безопасности, семинары, коллеквиумы. Прежде появление иностранца на атомном объекте было невозможно. Не обусловлено ли это "вторжение" желанием Запада установить контроль над российской атомной энергетикой?
С.А. После Чернобыля мы перестали быть "закрытыми". Наше министерство сделало ставку на "открытость". Происходит живой и творческий обмен идеями, проектами. Это не контроль над нашей энергетикой, это живое профессиональное общение, какое установилось и в других сферах, — в медицине, физике, биологии. В этом общении мы можем сравнить наш и их уровни и убедиться, что наш вовсе не ниже, а во многих отношениях и выше. Секретов в атомной энергетике нет. Есть состязание потенциалов, которое проявляется в конкуренции на мировом рынке энергии и технологии. И здесь Запад ведет себя жестко, непримиримо. У нас были иллюзии, что мы получим от них деньги на пуск нашего Третьего блока. Но там выдвинули условия, по которым деньги дают, если Россия закроет все реакторы "чернобыльского типа" РБМК и реакторы ВВР первого поколения, то есть если мы добровольно обескровим нашу энергетику. Это нас не устраивает.
Наш мощный, с советских времен накопленный потенциал мы двигаем на мировой рынок. Добиваемся строительства в Китае шести энергетических блоков. Получаем заказ в Индии. Помогаем Ирану строить станцию в Бушере. Политики Запада используют множество рычагов давления, включая прямой шантаж, как это было в случае с Ираном, дабы вытеснить нас с мировых рынков. Но мы действуем, исходя из национальных интересов России, что не исключает дружеских отношений между энергетиками всех стран. Вы правы, здесь, в Удомле, вы можете наблюдать профессиональное мировое братство энергетиков.
А.П. А что происходит в городе, за пределами станции? Политические страсти, культурные увлечения, митинги, забастовки, рок-фестивали?
С.А. Ничего этого нет. Политически народ выглядит индифферентным. Устал от политики, от лидеров, от телевизионной трескотни, которая годами подменяет дело, правду, искреннее чувство. В городе есть коммунисты, жириновцы, баркашовцы, но все очень слабо проявлены. Нет так называемых "демократов", сторонников Явлинского или Немцова. Активны баптисты, но с помощью станции в Удомле возводится каменный православный храм. Ощущаем рост наркомании — и стараемся завершить строительство Дома Культуры, который, быть может, отвлечет молодежь от пороков. И что я должен заметить. У нас были очень трудные времена, когда месяцами не выдавали зарплату, люди роптали. Но ни разу намека не было на какие-то массовые выступления, забастовки. Работали даром, "за идею", слишком хорошо понимая, что атомная станция — не место для забастовок. По психологии мы — государственники, державники. Быть может, этим и объясняется наша выдержка, которая со стороны кажется политической апатией.
А.П. После общения с людьми у меня возникло одно странное ощущение. Действительно, сегодняшние атомщики более раскованы, чем раньше. Более "светские", если так можно выразиться, свободны и легки в суждениях. Но что-то в них исчезло. Ощущение сверхзадачи, быть может. Чувство, что они — на переднем крае общественного развития, что они самые важные, лучшие, героические. Какой-то очень значительный ломоть самосознания у них отломили. И чувствуется тайная печаль, даже боль, недостаточность.
С.А. Может быть, вы правы, Александр Андреевич. Атомная энергетика всегда была локомотивом развития. А теперь этот локомотив отцепили, развитие кончилось. Что должен чувствовать машинист остывшего, остановившегося тепловоза? Но замеченная вами печаль — это свойство не одних энергетиков. Так же чувствуют себя военные, космонавты, дипломаты. То есть все те, кто связывает свою жизнь и работу с понятием "Великая держава". Этот кризис идеологии и государственной психологии сказывается и на атомных энергетиках. Кто сейчас "герой" общества? Кому хочет подражать молодежь? Адвокат, который зарабатывает бешеные деньги в бесконечных сутяжничествах. Топ-модель, которая мелькает обнаженными телесами на лакированных обложках журналов. Эстрадный юморист, готовый высмеять все самое святое или трагическое. А истинные герои нации, будь то десантники, положившие голову в Чечне, или подводники, отплывающие из своих нищенских квартир на боевое дежурство в океан, остаются в тени. Но так, я полагаю, вечно продолжаться не может. Когда Россия найдет в себе волю к возрождению, сбросит с себя всякую муть и труху и рванется в ХХI век, нагоняя упущенное, мы, атомщики, вернем себе авангардное мироощущение. Вновь оседлаем русского атомного коня.
