«Все, за исключением пожарного депо из бетона, было выполнено из легких деревянных каркасных конструкций с высокой степенью термоизоляции. «Для сибиряков, которые строили летние коттеджи и тому подобное из бетона и кирпича, это было довольно ново», — сказал Билл Джибелхауз, партнер компании «Кларк-Боулер».
Стена сухой кладки и сборные окна были тоже в новинку, как и холодная веранда и передняя при входе для защиты от мороза и снега.
«Есть многое, в чем мы можем им помочь, — сказал совладелец компании «Кларк-Боулер» Энди Кларк. — Такие вещи, как пористые стены и воздушные барьеры, были им не известны», — добавил он.
«Стальные опоры фундамента погружались в вечную мерзлоту, так как почва там раскисала при летних температурах, достигающих 40 градусов. Сталь не гниет», — сказал Джибелхауз. Водопроводные трубы и погружная насосная система для инфраструктуры были смонтированы путем бурения в вечной мерзлоте на глубину 110 метров до водоносного горизонта. Поселок обслуживается модульным предприятием по очистке сточных вод. «Если прототип будет пользоваться успехом, россияне, вероятно, подадут заявку еще на девять поселков через несколько лет», — сказал Кларк».
Источник: Engineering News-Records. 9 August 1993. Vol. 231. No 6. P. 15.
Повсеместно в России энергосистемы продолжают по большей части оставаться без реконструкции и на грани кризиса. Хотя большинство из них и интегрированы в Единые энергетические системы (РАО ЕЭС), обстановка на Дальнем Востоке чрезвычайно напряженная. Там региональная система отрезана от национальной энергетической системы, что чрезвычайно осложняет борьбу с нехваткой энергии. Глава РАО ЕЭС Анатолий Чубайс на правительственном совещании, проводившемся на Дальнем Востоке в августе 2002 года, отмечал: «Структура энергетики Дальневосточного региона совершенно особая, которая не повторяется ни в одном из других регионов страны. Он выстроен так, что реально лишь четыре энергосистемы связаны между собой. Это юг Якутии, это Амурская область, это Хабаровский край и это Приморье. А все остальные энергосистемы являются изолированными, работают независимо друг от друга. И это, конечно же, накладывает очень серьезные ограничения на любые предложения по стратегии, которые должны делаться отдельно для единой части энергосистемы Дальнего Востока и отдельно — для изолированных регионов»59.
Один из таких в высшей степени изолированных регионов, полуостров Камчатка, например, целиком и полностью зависим от электричества, выработанного на крупных местных электростанциях, работающих на топочном мазуте. Это топливо было идеальным в советский период, учитывая отдаленность региона. Его легко транспортировать на большие расстояния по железной дороге или по воде. Но сегодня мазут стал чрезмерно дорогим. Пресс-секретарь РАО ЕЭС Юрий Мелихов во время энергетического кризиса на Камчатке заявлял: «В советские времена никто не считал затраты… (сегодня)… мазут является самым дорогим видом топлива. Если прибавить еще и очень большие затраты на транспортировку, то получится, что электричество на Камчатке самое дорогое в России»60. В июле 2002 года, будучи не в состоянии погасить свою задолженность единственному поставщику — государственной нефтяной компании «Роснефть», — камчатское отделение РАО ЕЭС очутилось перед лицом перспективы прекращения производства энергии, обрекая регион на полное отключение. В ответ на это местные власти потребовали выработки новой долгосрочной региональной программы энергетического развития, которая включала бы в себя использование местных газовых ресурсов, и радикальной реконструкции инфраструктуры энергетического производства. Однако было найдено немедленное решение проблемы в форме правительственного вмешательства в дела «Роснефти» с целью помочь региону в реструктуризации его долгов за топливо. В своем августовском выступлении по вопросу топливного и энергетического кризиса на российском Дальнем Востоке Анатолий Чубайс отмечал, что затраты являются первичным фактором при осмыслении этого вопроса. Из этих затрат на долю самого топлива приходится треть, в то время как на транспортировку — остальные две трети. Кроме Камчатки, другие дальневосточные электростанции в основном работают на угле, который тоже доставляется по железной дороге издалека, из Западной и Восточной Сибири61.
Итак, хотя мы и выступаем за уменьшение городов, это, скорее всего, будет для России почти неразрешимой задачей. В то же время все эти подготовительные мероприятия по исправлению ситуации с производством энергии, затратами на отопление и эффективностью сводятся, судя по всему, опять-таки к дорогостоящим мерам. Говорят, что модернизация одной сельской электростанции ЕЭС, обслуживающей 3000 человек, в России стоит 35 миллионов долларов62. Кроме того, приблизительные затраты только на удовлетворение элементарных минимальных ежегодных потребностей в замене изношенных генерирующих мощностей в конце 1990-х годов превышали 3,5 миллиарда долларов, и еще дополнительно требовалось 750 миллионов долларов на модернизацию и усовершенствование распределительной сети ЕЭС63. Один из наших собеседников в российском энергетическом секторе заметил: «Дешевле было бы вывезти всех людей из этих сибирских и дальневосточных городов, чем пытаться провести реструктуризацию всей системы снабжения энергией и электричеством или перевести некоторые из систем на угле и жидком топливе на новую газовую инфраструктуру»64.
Энергетические и отопительные системы и относящаяся к ним инфраструктура были спроектированы так, чтобы образовывать неделимое целое. Деление и уменьшение неизбежно означает разрушение имеющейся системы и ее переустройство, тогда как обслуживание одной части системы означает обслуживание целого. Это реальная дилемма для российских политиков. Итак, если действительно существуют технические препоны на пути уменьшения размеров городов в Сибири и на российском Дальнем Востоке и если обслуживать их крайне сложно, возможно ли, что россияне действительно смогут и будут просто покидать некоторые города и в массовом порядке переселяться в европейскую часть России? Возможно ли в начале XXI столетия превратить города с несколькими сотнями тысяч или даже миллионом жителей в города-призраки?
Что произойдет, если Россия не сможет разрубить гордиев узел своего исторического багажа; если Россия будет не в состоянии «сжаться», в переносном смысле, и «согреться»? Пока Россия реагирует довольно вяло. Текущая программа предусматривает оставить всех на месте и попытаться повысить эффективность при существующих сдерживающих факторах. В долгосрочном же плане это необоснованный подход. Это только кажется, что политика приспособленчества обойдется дешевле, чем принятие мер по реальному уменьшению размеров некоторых городов. На деле — все наоборот. Местные власти будут продолжать требовать от Федерации принятия дорогостоящих мер лишь ради сохранения статус-кво. Если не будет признана необходимость уменьшения размеров городов на востоке, соблазн продолжать рассматривать Сибирь как основу экономического развития России только усилится. Это худший сценарий развития. Несмотря на очевидную нехватку финансовых и людских ресурсов для большинства намеченных планов, государство продолжает политику возврата к освоению и заселению Сибири и Дальнего Востока. Такая деятельность обрекает страну на повторный цикл нерационального использования ресурсов.
Глава 9
Преемственность идеологии
Помимо объективных трудностей, связанных с мобильностью, миграцией и концепцией уменьшения городов, самой серьезной из всех помех на пути изменения российской экономической географии является то, что Сибирь продолжает рассматриваться в качестве основы развития России в будущем. Сохранение и расширение материальных сибирских активов — городов, заводов и рудников, унаследованных от ГУЛАГа, считаются политическим императивом и в сегодняшней России. Выдвигаются программы по «второй индустриализации» Сибири, и делается ставка на привлечение мигрантов и иммигрантов для того, чтобы приостановить уменьшение численности населения и рабочей силы. Однако попытки государства повторно заселить Сибирь создадут больше проблем, чем решат. Приток иммигрантов вызовет новые затруднения. Потребуется государственное вмешательство для борьбы с проклятием суровых холодов, частыми перебоями в подаче энергии, а также с наводнениями — бедой региона после каждой суровой зимы. Таким образом, борьба с сибирской природой по-прежнему будет выкачивать ресурсы из Москвы и других развитых регионов, при этом подвергая опасности уникальную и легко ранимую экологию Сибири.
В эпоху царизма Сибирь привлекала некоторых как место, где можно найти убежище или романтику. В советские времена студенты и ученые тоже добровольно приезжали туда, чтобы работать в филиалах Академии наук в Новосибирске и других городах, где они надеялись обрести интеллектуальную свободу и возможность заниматься своим делом. Других же, отправившихся туда, чтобы работать на оборонных предприятиях, в добывающих отраслях промышленности и на гигантских сибирских заводах, привлекали высокие заработки и возможность быть «первопроходцами» на передовых рубежах советской индустриализации. Сегодня, хотя ценность этих относительных свобод и возможностей ушла в прошлое, людей, как и в случае с Норильском (см. главу 8), продолжают Удерживать на месте гораздо более приземленные или житейские вещи — жилищные субсидии и другие льготы.
