более популярны, чем официальное духовенство, у которого была поддержка светских властей и российских служб безопасности.
Если бы казанские события были исключением и носили просто местный характер, то они не привлекли бы более широкое политическое внимание. Но они не были нетипичными. Снова процитирую Алексея Малашенко: «В некоторых прежде послушных частях России мусульманское население становится радиальным, даже экстремистским. Даже перед попыткой убить муфтия были нападения, некоторые из них успешные, против проповедников, считавшихся умеренными, включая аль-Чиркави, духовного лидера тарикатов (суфийской секты): Некоторые наблюдатели расценивают текущую ситуацию как начало кавказизации Поволжья».
Это верно, что иногда есть тенденция преувеличивать салафитское влияние; проповедники религиозного истеблишмента склонны всех своих противников, безотносительно их взглядов, осуждать как салафитов. Но нет сомнения, что проблема радикального ислама распространялась и становилась все более острой. И она больше не ограничена несколькими областями, а распространилась на большинство мест, где мусульмане живут в России.
Что могли бы сделать российские власти, чтобы ограничить влияние экстремистов? Они могли бы переключить свою поддержку от традиционалистов к более популярным (особенно среди тех, кто имеет влияние на молодое поколение). Но сомнительно, пошли ли бы эти проповедники на сотрудничество в то время, когда среди русского населения усиливалась националистическая радикализация.
Кроме того, выросла опасность инфекции из соседних стран, таких как Казахстан. Казахстан был в экономическом отношении более развитым и богатым, чем соседние мусульманские республики, но это не предотвратило распространения там исламского экстремизма и терроризма. В декабре 2012 года правительство Казахстана впервые объявило, что армия халифата представляет угрозу национальной безопасности. Это заявление последовало за несколькими атаками смертников в республике.
Некоторые из террористов были родом с Кавказа, другие обучались в Афганистане. Однако казахская полиция также установила, что были и местные террористические учебные центры для нападений внутри страны. Так как Казахстан как член Шанхайской организации сотрудничества может рассчитывать на китайскую и российскую помощь в таких чрезвычайных ситуациях, размер непосредственной опасности, возможно, не стоит переоценивать. С другой стороны, сотни тысяч казахских «иностранных рабочих» и даже больше их из соседних республик теперь живут в России. Радикальные влияния среди них будут оказывать непосредственное воздействие.
Паникерские прогнозы о том, что Россия станет мусульманской страной через одно или два поколения, скорее всего, преувеличены. Но не нужно обладать большой политической проницательностью, чтобы понять, что серьёзные проблемы, вероятно, возникнут задолго до того, как мусульманское сообщество достигнет 51 процента населения. Стратегия народонаселения Путина и «Россия для русских» являются методами, которые никак нельзя сочетать, и остается сомнительным, сможет ли Россия осуществлять политику, ведущую к интеграции многих миллионов новоприбывших. Законодательство за прошедшие годы не дало автономным республикам больше автономии; наоборот, она теперь более ограничена, чем в прошлом.
Кроме того, не только толпа, кричащая «Россия для русских!», осложняет жизнь Путину. Русская православная церковь аналогично выступает против того, что она расценивает как официальное умиротворение ислама; она хочет сохранить свой старый/новый статус государственной религии. Вдобавок ко всему этому общественное мнение в своем большинстве настроено против официальной политики.
Российская внешняя политика по отношению к исламу и исламизму была нерешительной, стараясь не торопиться с решением и оставлять за собой право выбора. Пока Америка все еще представляется большой угрозой, антиамериканские действия исламистов должны были бы безоговорочно приветствоваться, и очень часто они действительно приветствовались. Но с выводом войск США и НАТО из Афганистана эта страна обязательно снова станет российской проблемой как база для действий джихада в Средней Азии, поскольку Россия рядом, а Америка далеко. Однако российская правительственная стратегия все еще находится во власти американской тени и убежденности в том, что все, что помогает Соединенным Штатам, должно быть плохо для России. России может потребоваться много времени, чтобы отучиться от ее навязчивой идеи западной опасности. Это была судьба России — видеть опасности и врагов в неправильных местах и не замечать настоящих. Такие склонности имеют глубокие корни и вряд ли скоро исчезнут.
Постсоветским правительствам пришлось столкнуться с внутренним сопротивлением с самого начала. В первые годы это, главным образом, касалось изменений в конституции, особенно с ведущей ролью коммунистической партии в политической жизни страны. Позже это специфическое препятствие было устранено, и страна была демократизирована, по крайней мере, в том, что касается законов.
С приходом Путина к власти укрепилась противоположная тенденция: народ России хотел стабильности и порядка больше, чем свободы и демократии. Постепенно свободы, которые были достигнуты, были снова урезаны или игнорировались на практике. Очень многие утверждали, что западные формы демократии не подходят для России, особенно в нынешних условиях — после распада старой системы и общих беспорядков 1990-х годов. Это произошло частично из-за трудностей периода перехода от коммунизма и из-за ошибок, которые были сделаны в эти годы. Остался открытым вопрос, удовлетворит ли Россию какая-либо другая форма демократии. Сами термины «демократия» и «демократический» приобрели отрицательный подтекст.
С сокращением политических свобод последовали демонстрации — и это привело к дальнейшим ограничениям. Оппозиция проявилась в протестах против выборов, которые (как она предполагала) были сфальсифицированы. Были также марши мира и подобные акции. Вначале эти события возглавлялись диссидентами поздней советской эры, но постепенно выдвинулось новое поколение протестующих, более молодые люди, такие как Алексей Навальный и Сергей Удальцов. Первый из них тяготел больше вправо, второй склонялся влево. Но понятия «левый» и «правый» тоже сменили свое значение и уже больше не были столь важны, как прежде. Требования левых имели мало общего с марксизмом-ленинизмом, и их патриотизм был, по крайней мере, столь же громок, как у других. Главными вопросами теперь были коррупция и отсутствие политической свободы. Владимир Рыжков, который когда-то был заместителем премьер-министра, отметил, что в течение многих лет ни одна новая политическая партия не была признана правительством, и что это было типично в отсутствии политической свободы. Тогда как государственная партия «Единая Россия» с ее молодежной организацией «Наши» получала от властей все преимущества, они были на самом деле «жуликами и ворами», согласно известной формуле Навального.
Харизматический молодой адвокат Алексей Навальный определял себя как национальный демократ (или демократический националист). Он также выступал на митингах некоторых праворадикальных организаций. Вообще предполагалось, что у него было лишь несколько тысяч преданных последователей, поэтому стало неожиданностью, что сотни тысяч проголосовали за него на выборах московского мэра в сентябре 2013 года, где он выступил конкурентом Сергея Собянина, кандидата Путина. У Навального не было ни финансового покровителя, ни влиятельной организации, но у него все еще был свой успех как у блоггера. Как же тогда объяснить то, что Навальный
