Со своей инициативой Австрия в апреле обратилась к малым и средним германским государствам, которые не замедлили поддержать ее. Пруссия оказалась в изоляции, однако Бисмарк вполне резонно заявил, что судьба герцогств не касается Германского союза. Кроме того, весной 1865 года в Киле была явочным порядком размещена прусская военно-морская база. На протест Австрии прусская дипломатия дала издевательский ответ, что не возражает против организации австрийской военно-морской базы на Балтике. Градус конфронтации нарастал.
Важной вехой на пути к войне стал коронный совет в Берлине, состоявшийся 29 мая 1865 года. Коронный совет собирался для обсуждения наиболее важных проблем, его состав не был постоянным. В любом случае в него входили король, наследник престола и глава правительства. Другие лица привлекались в зависимости от повестки дня. На сей раз обсуждать предстояло проблему герцогств и австро-прусские отношения. Практически все участники совета выступали за аннексию герцогств. Единственным исключением стал кронпринц, рискнувший поддержать Аугустенбурга. Его главным оппонентом выступил Бисмарк, доказывавший, что реальных альтернатив аннексии не существует и война с Австрией все равно неизбежна, поскольку Вена вновь вступила на путь конфронтации. Сейчас для такой войны достаточно благоприятный момент, так как Австрия находится в международной изоляции да к тому же имеет латентного противника в лице Италии. Бисмарк наметил три пути к аннексии. Первый – в случае создания независимого государства Шлезвиг-Гольштейн провоцировать различные связанные с ним конфликты, что в конечном счете сделает аннексию необходимой. Второй – умиротворить Австрию компенсацией и присоединить герцогства на законных основаниях. Третий – «придерживаться существующих условий и ожидать момента для военного конфликта с Австрией» [279]. В поддержку этой точки зрения высказался и шеф прусского Генерального штаба Гельмут фон Мольтке, заявивший, что «выигрыш столь велик, что стоит войны», хотя пути примирения с Австрией необходимо держать открытыми.
Однако аннексия герцогств сама по себе не могла быть целью войны. Она не приносила ни кардинального изменения ситуации внутри Германии, ни достаточной мобилизации общественного мнения в пользу правительства. Благоприятного момента для начала конфликта еще предстояло дождаться. Поэтому Бисмарк предпочитал тянуть время.
Летом 1865 года австрийцы предложили Пруссии уступить ей права на герцогства в обмен на территориальные компенсации. Однако Вильгельм заявил, что не отдаст ни клочка прусской земли. В августе 1865 года Бисмарк встретился на курорте Гаштейн с австрийском послом графом Бломе и за карточной игрой предложил ему решить проблему герцогств, разделив их между Австрией и Пруссией: первой доставался Гольштейн, второй – Шлезвиг. На то, что дунайской монархии удастся эффективно удержать под своим контролем территорию на севере Германии, Бисмарк не рассчитывал. Не рассчитывали на это и в Вене, где предпочли говорить не о раздельном владении, а о раздельном управлении герцогствами. Это давало отсрочку, но не приносило окончательного решения проблемы. 14 августа была подписана Гаштейнская конвенция, по которой каждая из сторон получала под свое управление одно из герцогств, кроме того, в Киле на территории Гольштейна оставалась прусская военно-морская база, и оба герцогства включались в Таможенный союз.
Гаштейнская конвенция окончательно вывела из игры Аугустенбурга и давала Бисмарку возможность в любой момент спровоцировать конфликт вокруг герцогств, создав в то же время видимость сближения двух великих немецких держав. В малых германских государствах она вызвала бурю возмущения, направленного главным образом против Австрии. Монархия Габсбургов выступала в роли циничного хищника, поправшего общегерманские интересы. Пруссия, разумеется, выглядела не лучше, однако от нее ничего иного и не ожидали. Конвенция была однозначной победой прусской дипломатии – Бисмарк иронично заявлял, что даже не мечтал найти австрийского политика, который подписал бы ему этот документ. Помимо всего прочего, глава прусского правительства смог вывести из игры одного из своих соперников, главу военного кабинета короля Эдвина фон Мантойфеля. Этот влиятельный генерал, пользовавшийся доверием Вильгельма, возглавлял ультраконсервативную группировку при дворе, мечтавшую о государственном перевороте и ликвидации парламентской системы как таковой. К Бисмарку Мантойфель относился с высокомерным недоверием, заявляя, что он никогда не будет подчиняться штатскому. «Министр граф Бисмарк может производить только машины или политических противников; я не хочу становиться ни первым, ни вторым», – заявлял он [280]. Мантойфель сам мечтал однажды оказаться в кресле главы правительства. После подписания Гаштейнской конвенции он был назначен генерал-губернатором Шлезвига, тем самым был удален от центра принятия решений в Берлине.
Бисмарк изначально рассматривал Гаштейнскую конвенцию в качестве временной меры. «Большой вопрос решен на время, решающее столкновение с Австрией отсрочено», – писал он фон дер Гольцу в Париж [281]. «Ход наших финансовых и материальных приготовлений, (…) а также неизвестность, в которой мы находимся относительно позиции Франции и Италии, делают желательным не доводить преждевременно до разрыва», – разъяснял глава прусского правительства состояние дел послу в Италии графу Узедому 16 августа [282]. В это время прусский министр-президент занимался дипломатической подготовкой кампании. Он установил контакты с Италией, выступив с идеей совместных действий двух королевств против Австрии. На первых порах итальянцы встретили прусское предложение настороженно, к тому же информация о нем просочилась в Вену, что стало для австрийцев дополнительным стимулом готовиться к вооруженному конфликту.
В октябре 1865 года Бисмарк отправился в Биарриц, где встретился с французским императором. Позиция Франции имела в назревавшем конфликте большое значение, от ее невмешательства зависел во многом успех всей кампании. У Бисмарка были все основания предполагать, что Наполеон вряд ли будет заинтересован в победе Австрии, однако стремительное усиление Пруссии тоже мало соответствует французским интересам. В ходе длительной аудиенции Бисмарк заявил императору, что «приобретение герцогств есть лишь шаг на пути к выполнению задачи, которую поставила история перед прусским государством и для реализации которой мы нуждаемся в долговременных дружественных отношениях с Францией. Мне кажется, в интересах французской политики поддерживать честолюбие Пруссии в выполнении ею национальной задачи, поскольку такая Пруссия всегда будет придавать большое значение дружбе с Францией, в то время как, если ее лишить этого честолюбия, она будет искать защиты в оборонительных союзах против Франции. Император полностью согласился с этой аргументацией» [283]. Бисмарк прекрасно понимал, что французы захотят определенного вознаграждения за свою доброжелательную позицию, и пытался прозондировать почву в этом направлении. Однако Наполеон пока предпочитал не раскрывать своих карт. Во всяком случае, он не высказал никаких возражений по поводу возможной аннексии герцогств Пруссией, настояв, однако, на том, чтобы населенная датчанами северная часть Шлезвига была после этого возвращена Дании.
Зимой 1865/66 года подготовка войны вступила в новую стадию. Прусский Генеральный штаб приступил к составлению планов кампании. Обострилась ситуация и в герцогствах. Прусские власти в Шлезвиге во главе с Мантойфелем установили достаточно жесткий режим, подавляя любые проявления либеральной оппозиции. Это резко контрастировало с положением, сложившимся в Гольштейне, где генерал Габленц вел себя весьма либерально и допускал агитацию в пользу Аугустенбурга. Подобный контраст не мог не сказаться на общественном мнении герцогств, которое становилось все более враждебным Пруссии. Последнее послужило поводом к многочисленным упрекам и претензиям с прусской стороны.
Когда 23 января 1866 года в Альтоне состоялось собрание в поддержку «правомочного герцога Фридриха», в Вену немедленно был отправлен официальный протест. «Нынешнее поведение императорского правительства в Гольштейне имеет характер, который мы вынуждены назвать агрессивным. (…) Отрицательный или уклончивый ответ на нашу просьбу стал бы для нас основанием сделать вывод, что императорское правительство не желает в долговременной перспективе действовать совместно с нами. (…) У нас есть неотложная потребности привнести ясность в наши отношения» [284]. Одновременно прусский посол по указанию Бисмарка сообщил, что если австрийцы и дальше намереваются поддерживать «интриги республиканской демократии», то в Берлине предпочитают подобному соперничеству открытый разрыв и намерены дальше действовать, оглядываясь только на собственные интересы. Это была фактически неприкрытая угроза, и австрийские политики приняли в феврале решение готовиться к предстоящей войне.
