нерождённые стихотворения.
***
На улице Валликраави одинокий
муравей тащил
травинку на разогретом асфальте тротуара.
Я ходил в Художественный музей,
смотрел, вытирая пот со лба,
фотографии Мари Каарма,
снимки ворон в феврале,
и поспешил дальше – в рюкзаке пачка макарон,
кило риса, турецких бобов
и банка серой краски;
надо ещё было выписать журналы
на будущий год, собрать в теплице томаты,
купить, если будет, мяса и колбасы,
и успеть на автобус, домой.
Я встретил ещё нескольких знакомых,
выслушал несколько новостей,
а теперь от этой поездки в город
мне запомнился лишь тот муравей
на пустом пыльном разогретом асфальте.
Перевёл Светлан СЕМЕНЕНКО
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
На мировом перекрёстке народов
Cовместный проект "Евразийская муза"
На мировом перекрёстке народов
КЛАССИКИ
Год назад, в феврале 2009 года, в Бишкеке состоялся Международный форум «Айтматов и современность», посвящённый Году литературы и чтения в СНГ и 80-летию со дня рождения Чингиза Айтматова. Организаторами форума выступили Министерство культуры и информации Кыргызской Республики и Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств – участников СНГ (МФГС).
Одним из самых заметных мероприятий в Казахстане, посвящённых памяти Чингиза Торекуловича, стали «Евразийские чтения» в конце 2009 года, состоявшиеся благодаря их модератору, известному поэту Дюсенбеку Накипову.
Чингиз Айтматов: «С годами приходится убеждаться: неукоснительная для всего сущего на свете формула бытия – всё течёт, всё изменяется – действенна и по отношению к тем, чьи имена остались жить в памяти потомков. И для них время течёт, разумеется, отражённо – в нашем сознании, и для них история продолжается.
Я говорю это в том смысле, что фактор времени обладает одним поразительным свойством, подчас нелицеприятным, но всегда неизменным и в высшей степени обязательным – ставить всё на свои места, вносить коррективы в минувшую историю, в предания, в иногда модные увлечения, в официальные и частные мнения, оценки, касающиеся тех или иных событий.
Особенно в литературе, в искусстве, в судьбах писателей и произведений эта закономерность времени выступает со всей неизбежной последовательностью и строгостью. Ибо суд потомков включает в себя новую ступень духовного опыта поколений, потребность новых критериев и оценок, необходимых для осмысления новых проблем развития. Сила эта и есть та историческая объективность, которую в обыденной жизни мы называем справедливостью.
Отсюда проистекают иной раз те неожиданности, когда то, что казалось горой, некоторое время спустя может оказаться равниной. И эту горькую истину приходится понимать. Случается, наоборот, потомки вдруг совершают открытие – открывают для себя ранее не признанный, не замеченный или не понятый при жизни крупный оригинальный талант. Да, и такое бывает, редко, но бывает. Чаще безжалостное время вносит иные поправки – некогда восхвалённая, вознесённая всеми почестями величина начинает сжиматься как шар, из которого постепенно убывает воздух…» («Слово об Ауэзове», 1978).
«Слово об Ауэзове», посвящённое великому казахскому писателю Мухтару Ауэзову, читается теперь, когда с нами нет Чингиза Айтматова, как мысли-размышления автора статьи и о себе самом, о своём творческом пути. Осмысление нами, читателями, творческого пути писателя шло разными путями. Не всегда, но нередко высказывались разные мнения относительно его творческой деятельности. И он знал о них, но, не всегда соглашаясь, не навязывал своего мнения, не совершал действий «в отместку».
А. Адамович, написавший поздравительную статью в «Литературной газете» (№ 50, 1988 г.) к 60-летию Чингиза Айтматова, ссылался на слова С. Залыгина, который сказал об Айтматове: «…писать после Сталина правду не так уж трудно, но трудно по-прежнему, всегда трудно говорить всю правду до «головешечки». Брать, выхватывать её из костра голыми руками…
Удаётся ли это: всю правду, именно всю! – Чингизу Айтматову? Всегда ли удавалось?
В главных вещах и в главном – да. Что не напрямую, то через притчу, через миф, но именно стремление выхватить из раскалённой реальности самую-самую головешечку».
В годы сталинщины проходил свои университеты и Чингиз Торекулович Айтматов. Во время последнего визита в Российский университет дружбы народов великий писатель на встрече со студентами поделился историей прощания со своим отцом – слушателем Института красной профессуры в Москве, расстрелянным в 1937 году.
В праздничный для каждой семьи день – 1 сентября 1936 года – Торекул Айтматов на Казанском вокзале бежал за поездом, в котором уезжала-убегала его семья на родину и с ней старший сын Чингиз – школьник, который собрался идти во 2-й класс. Для беспокойства у отца были причины. Он уже знал своё будущее. Потому отправлял семью далеко, в глубь страны, как можно дальше. В посвящении к «Материнскому полю» его сын писал: «Отец, я не знаю, где ты похоронен. Посвящаю тебе, Торекулу Айтматову. Мама, ты вырастила нас четверых, посвящаю тебе, Нагиме Айтматовой». И только в 1994 году Айтматову-сыну удалось найти останки своего отца, а теперь и отец и сын покоятся на «Ата-Бейит» вблизи Бишкека.
«Людям недостаёт власти, но тоталитарное государство имеет власть для того, чтобы насильно подчинить контролю морали – их особой морали – произведение интеллекта, и в первую очередь искусство и поэзию. В таком случае, как нам показал режим Гитлера и Сталина, творческие силы становятся ответственными перед государством и послушными государству; художник и писатель имеют главное моральное обязательство перед политикой; равным образом они должны приспособиться к эстетическим принципам, как их формирует государство, выдающее себя за выразителя и защитника интересов народа. Государство уже не изгоняет Гомера, как наивно декретировал Платон. Оно пробует приручить его» (Маритен, 1991).
Но приручило ли оно Айтматова? Государство не видело в нём угрозы или опасности из-за молчаливого согласия сидеть рядом и «заседать в президиумах» (В. Войнович), из-за того, что «не брезгуют государственными занятиями наверху» (Г. Гачев)?
Прямые обвинения и сетования уважаемых и известных людей воспринимались бы по-другому, говори они и о том, какая миссия у национального писателя, пишущего на языке государствообразующем. И первая и главная из них та, которую обозначил Ф.М. Достоевский в письме от 14 декабря 1856 года другу Ч. Валиханову: «Всего лучше б, если вам удалось написать нечто вроде своих записок о степном быте, вашем возрасте там и т.д. Это была бы новость, которая заинтересовала бы всех. Так было бы ново, а вы, конечно, знали бы, что писать. …Не великая ли цель, не святое ли дело быть чуть ли не первым из своих, который бы растолковал России, что такое Степь, её значение и ваш народ относительно России, и в то же время служить своей родине, просвещённым ходатайством за неё у русских. Вспомните, что вы первый киргиз, образованный по-европейски вполне. Судьба же вас сделала вдобавок превосходнейшим человеком, дав вам душу и сердце. Нельзя, нельзя отставать…»
За Чингизом Айтматовым стояла его маленькая относительно территорий России и всего Союза Киргизия, его народ с родным Шекером и великим «Манасом».
По утверждению Ф. Томпсена: «Дьявол может делать много вещей. Но дьявол не может творить поэзию. Он может испортить поэта, но он не может создать поэта. Среди всех козней, которые он строил для искушения святого Антония, дьявол, по свидетельству святого, нередко выл, но никогда не было слышно, чтобы он пел».
Айтматов пел песни грустные, в его произведениях мало юмора. «Не соглашаясь – примиряться» – определение, данное Буранному Едигею Г. Гачевым, во всей полноте применимо к самому создателю «Буранного полустанка», который в полной мере изведал боль безотцовства, боль, которую чувствует сын «врага народа», мечтавший в детстве стать разведчиком, поймать шпиона и погибнуть, чтобы доказать таким образом невиновность своего отца перед советской властью.
