«Освобожденные рабы сказали, что сперва все было похоже на то, что их берут на работу. Прошлой весной одна женщина из Новосибирска побывала в Фергане и Намангане, где она сколотила группу из пятидесяти узбеков для выращивания моркови. Им пообещали платить по сто долларов в месяц, посадили в автобус и доставили в Новосибирск. По дороге у них отобрали паспорта, якобы для оформления.
По прибытии выяснилось, что работать и жить придется за городом, под открытым небом. Они разбили что-то вроде бивуака в поле. Обещанных денег им не выплачивали. Кормили в основном горохом. Узбеки быстро поняли плачевность своего положения и то, что без денег и документов им будет очень трудно вернуться домой. Большинство из них сумели убежать и разыскать своих соотечественников на городских рынках. Оставшиеся шестеро были увезены предпринимателями, и их заставили работать на складе на сортировке овощей, где они и были освобождены новосибирской милицией.
Как мне сообщили в пресс-службе региональной милиции, в ходе операции были арестованы два надсмотрщика. Оба они студенты, один — юридического учебного заведения. Следствие продолжается».
Источник: Радио «Маяк», прямое вещание, 2002, 21 ноября.
Отвлечемся несколько от негативной реакции на иммиграцию на бытовом и политическом уровнях и отметим, что в связи с использованием нелегальных иммигрантов в качестве «рабской рабочей силы» на сибирской овощеводческой ферме возникает один немаловажный вопрос, который так и остается без ответа во всех российских дискуссиях по миграции и нехватке рабочей силы в Сибири: существует ли там в самом деле нехватка рабочей силы? Нам кажется, что не существует. Российским политикам не следует заниматься поисками рабочей силы или рабов, которых можно посадить на зарплаты, достаточно низкие для того, чтобы сделать свои частные фермы или действующие предприятия прибыльными. Вместо этого надо сосредоточить внимание на попытках создания новых выгодных отраслей промышленности, которые могли бы задействовать уже имеющуюся в наличии российскую рабочую силу за приличную зарплату, без принуждения — и, скорее всего, не в Сибири. К несчастью, Россия обманывает себя, стараясь сохранить ценность унаследованных от ГУЛАГа и СССР материальных активов.
Наследие ГУЛАГа
В начале XXI столетия России приходится ломать голову над решением проблемы, что же ей делать с ресурсами в холодных, отдаленных регионах и как относиться к утратившим свою ценность ин-фрастуктуре, городам и заводам, построенным ГУЛАГом и оставленным Сталиным в наследство своим преемникам? Все ресурсы сибирских недр залегают себе в полной сохранности, пока их не начинают разрабатывать. Государству ничего не стоит оставить их так и лежать в неприкосновенности (за исключением одного — затрат на защиту территории). Однако «подарком» современной России от заключенных ГУЛАГа являются не сами ресурсы, а инфраструктура, которая (возможно) делает разработку этих ресурсов рентабельной. Сегодня россияне вряд ли захотели бы создавать большую часть добывающих отраслей промышленности и предприятий, которые они унаследовали в Сибири, учитывая большие затраты на труд и рыночные цены на все, что ими потребляется. Но активы уже имеются в наличии, уже построены и используются. Сейчас невозместимые издержки невозможно спасти, отказавшись от этих активов ГУЛАГа, да и инфраструктуру нужно сохранять. Если сегодня некоторые сибирские ресурсы и можно эксплуатировать с выгодой благодаря невозместимым капиталовложениям ГУЛАГа, это вовсе не означает, что такая эксплуатация непременно останется прибыльной завтра, принимая во внимание стоимость будущих капиталовложений, которая со временем будет только возрастать. Прибыльность, текущие расходы и капитальные вложения, равно как и доходы от продаж, никогда не были важным фактором при принятии решений по строительству предприятий в рамках ГУЛАГа, но сегодня они стали главной движущей силой в их эксплуатации.
Выходцы из Средней Азии и других мест готовы приезжать в Сибирь и работать за низкие по российским меркам зарплаты, чтобы уйти от безработицы и нищеты у себя дома. Они приезжают работать на неприбыльных предприятиях в Екатеринбург, Новосибирск и другие еще более отдаленные города Сибири и Дальнего Востока, а ведь эти города построены в советский период на основе централизованного планирования без опоры на экономические принципы. В результате получается, что иностранные рабочие успешно используются для того, чтобы искусственно поддерживать на плаву заводы, которые иначе не выжили бы в рыночных условиях51. Они используются и для того, чтобы поддерживать убыточные и вообще обреченные сектора тяжелой и добывающей промышленности. Иммигранты, будучи приняты на предприятия этих отраслей (особенно, если им выданы долгосрочные разрешения на работу и, разумеется, право на постоянное проживание и гражданство), через десяток лет, вполне возможно, окажутся в Сибири на мели, так как отрасли промышленности, в которых они заняты в настоящее время, перестанут существовать. Россия окажется перед лицом проблем, с которыми сталкивались и другие европейские страны. Например, Великобритания после Второй мировой войны поощряла приход рабочих-иммигрантов на низкооплачиваемые места и на работы, не требующие квалификации, от которых отказывались местные жители. Для поддержания производства на неприбыльных текстильных предприятиях в городах Северной Англии, которые были сильно зависимы от занятости в этой отрасли промышленности, ввозились иммигранты из Южной Азии. Британская текстильная промышленность впоследствии развалилась, оставив в заложниках второе и третье поколения семей иммигрантов с малыми шансами на подыскание себе новых видов деятельности в приходящих в упадок городских регионах. В 2001 году несколько бывших текстильных городов Северной Англии были разгромлены во время социальных беспорядков и бунтов, вызванных высоким уровнем безработицы, лишениями и крушением надежд послевоенных иммигрантов52. Если официальную иммигрантскую рабочую силу, как оказалось, сложно держать в узде, то нелегальная иммиграция или даже «рабы» могут стать единственным средством поддержания производства в некоторых неприбыльных секторах промышленности. Действительно, несмотря на кончину ГУЛАГа, использование санкционированной государством принудительной рабочей силы еще живет и здравствует по сей день на российском Дальнем Востоке благодаря Северной Корее.
Подневольный труд северокорейских рабочих на Дальнем Востоке
Северокорейский лидер-затворник Ким Чен Ир, отправляясь на встречу с российским президентом Владимиром Путиным в августе 2001 года, обставил свою поездку в Москву наподобие рекламного турне в целях установления связей с общественностью, проехав всю Россию на поезде с несколькими остановками на пути. Поездка широко освещалась в печати, но имела своим следствием еще и несколько статей, разоблачавших продолжающееся использование северокорейской подневольной рабочей силы на российском Дальнем Востоке. Согласно статье Клаудии Розетт (Claudia Rosett), Северная Корея начала внедряться в российскую заготовку и транспортировку леса в конце 1960-х годов, когда между Леонидом Брежневым и Ким Ир Сеном была заключена сделка. «Россия предоставляла отдаленные, негостеприимные лесные районы плюс топливо и транспорт. Северная Корея поставляла лесорубов, с ротацией их каждые три года, в сопровождении представителей службы безопасности. Обе стороны продавали лес на свободную валюту и делили выручку между собой»53.
Развал Советского Союза поставил под вопрос продолжение этой деятельности. Взвесив озабоченность правами человека и потребность в валюте, российские власти предприняли ряд отступных шагов — хотя и не демонтируя трудовые лагеря полностью54. Со своей стороны, Северная Корея рассматривала продолжение поставок подневольной рабочей силы как средство списания долгов советских времен перед Россией. Из интервью с представителем МЭРТ газета «Москоу таймс» узнала, что министерство «официально классифицирует таких рабочих как «экспорт» и подсчитало, что на их долю приходится 90 процентов всех «товаров», импортируемых из Северной Кореи (в Россию) ежегодно»55. Как сообщалось, Пхеньян в 2000 году полагал с помощью такого «экспорта» уменьшить свою задолженность Москве (3,8 миллиарда долларов) на 50,4 миллиона долларов56.
Данные о количестве все еще функционирующих лагерей покрыты мраком. По некоторым оценкам, численность подневольной рабочей силы составляет от 6000 до 15 000 человек. Некоторые аналитики утверждают, что эти цифры будут возрастать, так как многие северные корейцы обнаружили, что жизнь в этих лагерях лучше, чем жизнь на родине, хотя бы потому, что в них кормят по три раза в день. В ходе исследований Розетт узнала, что некоторые жители Северной Кореи даже давали взятки властям Пхеньяна, чтобы получить возможность работать в этих лагерях.
