1 июня Австрия вынесла вопрос о северных герцогствах на рассмотрение Германского союза, одновременно объявив о намерении созвать 11 июня гольштейнские сословия. В ответ прусская сторона немедленно объявила это нарушением Гаштейнской конвенции. 4 июня Бисмарк отправил прусским дипломатическим представителям при европейских дворах циркулярное письмо, в котором заявлял, «что мы можем усмотреть в действиях австрийского правительства лишь прямую провокацию и намерение оказать давление и начать войну» [300]. Прусская армия приступила 9 июня к оккупации Гольштейна. Последняя прошла достаточно гладко, даже слишком гладко для Бисмарка, которому было выгодно кровопролитное столкновение. Мантойфель, располагавший примерно 12 тысячами солдат, позволил Габленцу с меньшими по численности австрийскими частями спокойно отойти на территорию Ганновера, чем вызвал нешуточный гнев главы правительства. 10 июня прусский министр-президент направил германским правительствам проект нового союзного договора, предусматривавшего созыв национального парламента, а заодно исключавшего Австрию из состава обновленного Германского союза. Подобную пощечину не смог бы вытерпеть и святой. 12 июня монархия Габсбургов разорвала дипломатические отношения с Пруссией. 14 июня Союзный сейм во Франкфурте принял в соответствии с австрийским предложением решение о мобилизации германской армии без прусского контингента. Бисмарк в ответ в тот же день охарактеризовал этот акт как грубейшее нарушение конституции, означающее фактическую ликвидацию Союза, и даже как объявление войны. Саксонии, Кургессену и Ганноверу 15 июня было в ультимативном порядке предложено примкнуть к Пруссии. После отказа всех трех государств прусские войска пришли в движение.
Вечером 14 июня Бисмарк пригласил к себе Мольтке и спросил его, возможно ли начать наступление уже через 2 дня. Шеф Генерального штаба ответил утвердительно.
16 июня с вторжения прусских войск в малые государства, примкнувшие к Австрии, начались военные операции.
17 июня бундестаг принял решение силой принудить пруссаков прекратить вторжение. Мало кто в Европе мог сделать точный прогноз, на какой срок затянется кампания и каков будет ее итог. Австрия вынуждена была вести войну на два фронта – против Пруссии на севере и против Италии на юге. Однако большинство средних германских государств поддержали монархию Габсбургов, так что прусская армия тоже вынуждена была считаться с наличием двух театров военных действий. План Мольтке заключался в том, чтобы направить основные силы против Австрии, оставив на других фронтах лишь слабые заслоны. Судьба войны, таким образом, решалась в Богемии.
Военные действия между Австрией и Пруссией начались 17 июня. А 22 июня Мольтке от имени короля приказал сконцентрированным на австрийской границе армиям начать вторжение в Богемию. В конце июня состоялись первые боевые столкновения, которые продемонстрировали полное превосходство прусской военной машины. Под их влиянием общественное мнение в Германии начало постепенно меняться. Берлинцы, изначально относившиеся к начавшейся кампании довольно холодно, вскоре уже искренне радовались успехам прусского оружия. Естественно, эта перемена шла на пользу Бисмарку.
Министр-президент отправился вместе с королем на театр боевых действий в последних числах июня. Судя по всему, в глубине души он был далек от спокойствия, осознавая весь масштаб риска, на который шел. Если бы Пруссия потерпела поражение, она оказалась бы отброшена назад на многие десятилетия, а глава ее правительства вошел бы в историю как безответственный авантюрист, азартный игрок, поставивший все на одну карту и проигравший. Как сложилась бы в этом случае его дальнейшая судьба? По некоторым свидетельствам, Бисмарк всерьез подумывал о том, чтобы в случае поражения свести счеты с жизнью. Английскому послу он сказал: «Борьба будет серьезной. Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Можно умереть лишь однажды, и когда терпишь поражение, лучше умереть» [301]. Еще один любопытный эпизод – накануне похода он поручил Бляйхредеру снабдить его определенным количеством золотых монет разных стран. Собирался ли Бисмарк в случае неудачи бежать с поля боя и скрываться в эмиграции, как предполагает его биограф Х. фон Кроков? Вероятно, дело обстояло более прозаично – монеты нужны были главе правительства для того, чтобы иметь возможность при необходимости расплачиваться ими на занятой австрийской территории.
Бисмарк считал совершенно необходимым свое присутствие в главной квартире, потому что ход войны непосредственно определял развитие политических процессов. Министр-президент был полностью согласен с Клаузевицем в том, что война есть лишь продолжение политики другими средствами, и потому считал себя вправе вмешиваться в ход кампании. Этим он вызывал растущее недовольство военных. Первая стычка произошла еще в мае, когда Бисмарк попытался, исходя из политических соображений, остановить переброску одного из дислоцированных на Рейне корпусов к австрийской границе, опасаясь полного оголения западных рубежей страны. Мольтке смог отменить это распоряжение, поскольку корпус нужен был ему в Богемии для разгрома австрийцев. Однако основа соперничества между военными и гражданскими инстанциями была заложена. Шеф Генерального штаба с уважением относился к главе правительства, однако считал его глубоко штатским человеком, которому не стоит вмешиваться в вопросы, в которых он не является специалистом. А все, что касается войны, прусские военные полагали сферой исключительно своей компетенции. Поэтому отношение, которое встретил Бисмарк на театре военных действий, было достаточно прохладным. 30 июня, когда главная квартира остановилась в Райхенберге, министр-президент, надевший по случаю войны униформу кавалерийского майора, прибежал к шефу Генерального штаба с известием о том, что их защищают лишь несколько сотен солдат, а в непосредственной близости находятся шесть неприятельских кавалерийских полков. «Разве это не опасно?!» – вопрошал глава правительства. «Да на войне, знаете ли, вообще все опасно», – спокойно ответил Мольтке в своем излюбленном стиле [302].
Кампания оказалась короче, чем кто бы то ни было мог предположить. Уже 3 июля состоялось наиболее крупное сражение всей войны – битва при Кениггреце (Садовой). На поле боя сошлись основные силы прусской и австрийской армий. Бисмарк вместе с королем и Мольтке находился на одной из окрестных высот, с которой можно было наблюдать за ходом сражения. Когда прусское наступление на какой-то момент захлебнулось, Вильгельм начал терять самообладание. «Мольтке, Мольтке, мы проигрываем сражение!» – запричитал он. «Ваше Величество выиграют сегодня не просто битву, а всю кампанию», – отозвался шеф Генерального штаба. Глава правительства выбрал свой способ проверить Мольтке: протянул ему открытый портсигар, в котором оставались всего две сигары. Генерал спокойно и без колебаний выбрал лучшую из них, что Бисмарк счел несомненно хорошим признаком: уверенность начальника Генерального штаба была не наигранной. Вскоре армия под командованием кронпринца, подоспевшая на поле сражения, нанесла австрийцам решающий удар во фланг, который привел к успеху. Итогом битвы стала убедительная победа над австрийской армией, которая начала беспорядочное отступление на юг и юго-восток, открыв пруссакам дорогу на Вену. «Король подвергался 3-го большой опасности, – писал Бисмарк Иоганне, – и хорошо, что я был с ним, потому что все предупреждения от других лиц ничего не давали, и никто не рисковал говорить с ним так жестко, как я позволил себе сделать это в конце концов, (…) когда снаряды начали рваться в непосредственной близости от монарха. Упавший ближе всех, к счастью, не разорвался. Он все не может простить мне, что я лишил его удовольствия получить ранение; еще вчера он говорил о «месте, с которого вынужден был отойти по высочайшему приказу», показывая пальцем на меня. Но лучше так, чем если бы он нарушил меры предосторожности» [303]. Победа стала важной вехой в судьбе Бисмарка, который рисковал гораздо больше, чем многие другие высокопоставленные особы. Далеко не случайно стала знаменитой фраза, сказанная ему после сражения флигель-адъютантом фон Штайнекером: «Ваше превосходительство, теперь Вы – великий человек. Однако, если бы кронпринц подошел слишком поздно, Вы оказались бы величайшим злодеем» [304]. Объективно в этом было известное преувеличение – риск поражения был минимален при любом раскладе, и именно этим объясняется поражавшее всех спокойствие Мольтке. Однако субъективно многими участниками битвы, в том числе и Бисмарком, происходящее воспринималось именно так.
