Ознакомительная версия.
Дальнейшие их пути разошлись на несколько лет. Квазиреспублика в Иране продержалась недолго. Началась советско-польская война, и последовало несколько ультиматумов британского министра иностранных дел лорда Керзона. Он предлагал остановить наступление поляков, но за это большевики должны были прекратить наступление в Закавказье. Впрочем, и в высшем советском руководстве закручивались свои игры, далеко не чистого свойства. Ведь в Северном Иране располагались богатейшие нефтяные концессии, принадлежавшие России. Когда англичане ввели войска в Персию, то первым делом наложили на них лапу. Красные выгнали их, и… Троцкий со своими подручными быстренько перепродали эти концессии американцам! Словом, присутствие в Иране Блюмкина, доверенного лица Льва Давидовича, выглядит явно не случайным. Ну а после того, как сделку провернули, Персия стала как будто не нужной.
Советское правительство ответило согласием на ноты Керзона. Приток подкреплений в Иран прекратился. Да и вообще в Москве утратили интерес к здешним делам, пустили их на самотек. Этим воспользовался Кучек-хан, которому надоела советская опека. Он решил править сам по себе, разогнал созданную для него «компартию». Хотя тем временем организовалась сила, способная противостоять ему. Другой местный аристократ, Реза-хан Пехлеви, в годы мировой войны служил в 1-й Пластунской бригаде генерала Пржевальского, начав с унтер-офицерского чина, близко сошелся с казаками, полюбил их и сам стал своим в их среде. А теперь в Персии очутилось много казаков, бежавших из России, — уральских, терских, кубанских. Реза-хан собрал из них свою бригаду и разгромил Гилянскую республику. Позже, опираясь на ту же казачью бригаду, произвел переворот и стал шахом Ирана.
Но Блюмкина эти события уже не застали в Персии. Выполнив свою миссию, он вернулся в Россию, в сентябре 1920 г. поступил в академию генштаба Красной армии. Окончил ее в 1922 г. и был назначен в секретариат Троцкого для особых поручений, а в 1923 г. перешел во внешнюю разведку ОГПУ. Между прочим, успешно прошел партийную «чистку», организованную для удаления из коммунистических рядов случайных «попутчиков», примазавшихся в мутной пене гражданской войны. Блюмкин проходил ее на одном заседании с Тухачевским, а вели заседание председатель Центральной контрольной комиссии Сольц и члены ЦКК Караваев и Филлер. Однако о таких «мелочах», как левоэсеровское прошлое или убийство Мирбаха, у них даже вопросов не возникло.
У друга Блюмкина, Сергея Есенина, в эти же годы катилась сплошная цепь разочарований и жизненных катастроф. Сначала пришло разочарование в революции. Махно и прочие крестьянские вожаки, которых он считал своими идеалами, стали вдруг врагами, их били и уничтожали. Громилась русская деревня. Вместо светлого «царства свободы» пришли голод и разруха. Есенин женится на Айседоре Дункан, уезжает за границу. Судя по тому, что он несколько раз продлевал свое пребывание за рубежом, по некоторым интонациям в письмах (да и по факту женитьбы), он был недалек от мысли остаться там навсегда.
Но последовало новое разочарование — Запад ошеломил его своей бездуховностью, цинизмом, пошлостью, примитивными жизненными запросами. Скандальная и вздорная Айседора оказалась отнюдь «не сахаром» в роли супруги. А виллы и дворцы, о которых она в России наплела поэту, существовали только в ее воображении или были заложены-перезаложены. Из-за своего безалаберного образа жизни великая танцовщица по уши сидела в долгах, была нищей. В результате Есенин устремляется обратно на родину. Теперь уже с радостью! Он строит для себя новые идеалы, о чем взахлеб пишет друзьям. Дескать, пускай дома голод и холод, но все равно милее, чем здесь. Сергей Александрович предвкушает радость встречи…
А получает очередное разочарование. Потому что в России все успело измениться. Пришел нэп. Принес ту же самую буржуазную бездуховность, в которую Есенин окунулся за границей, от которой бежал. Прежние приятели поэта, с коими он переписывался из-за рубежа, тоже успели измениться. Ударились в окололитературный «бизнес» — а в таких случаях дружбе места не остается. Есенин почти сразу ссорится с теми, кого издалека, из Европы и Америки, видел ближайшими друзьями. Но, с другой стороны, нэп сопровождался усилением партийного контроля, закручиванием идеологических гаек. Поэтому вернувшийся поэт оказался вдруг в своем отечестве «чужим».
Он сильно пил, метался от одной крайности к другой. Старался отыскать некий собственный симбиоз с советской властью, углядеть в ней какие-нибудь черты, оправдывающие примирение с ней. Но не выдерживал, срывался и поливал большевиков такой руганью, что знакомые и собутыльники шарахались от него — подобное «вольнодумство» было в России уже слишком опасным, как бы вместе не загреметь на Соловки. Вот в этот кризисный момент пути Есенина и Блюмкина снова пересеклись. В 1924 г. Яков Григорьевич был назначен помощником полномочного представителя ОГПУ в Закавказье. Поэта он позвал ехать с собой. Наверное, сыграли роль воспоминания о совместном пребывании в Персии, о восточной экзотике, о чем-то хорошем, светлом и ярком, оставшемся в памяти Сергея Александровича. А может быть, чекист упомянул и возможность снова побывать в Иране — ведь «мировая революция» с повестки дня еще не снималась.
Во всяком случае, именно Блюмкин сумел возродить Есенина к жизни, найти новые стимулы для его творчества. Вывел из депрессии. Вполне вероятно, спас таким способом от тюрьмы или отсрочил его самоубийство. По свидетельству дипломата Г. Беседовского, в поезде они ехали вместе. Чекист относился к Есенину бережно и с любовью, как к родному брату. Пил вместе с ним, но, будучи куда более крепким на спиртное, выхаживал и вытаскивал из запоев. В Закавказье Блюмкин обеспечил поэту покровительство местных руководителей, в первую очередь С. М. Кирова. Помогал создавать для него оазисы идеализированной «Персии» на конфискованных виллах бакинских нефтепромышленников. Так что в предзакатном всплеске есенинской поэзии, в рождении цикла «Персидские мотивы», присутствует и заслуга Блюмкина. Да, писался данный цикл не в Персии. Но и не все в этих стихотворениях было плодом творческого вымысла. Наверняка в них отразились какие-то реальные впечатления Есенина о посещении Ирана в 1920 г.
Правда, в это же время было подавлено восстание в Грузии, и одним из самых крутых усмирителей называют Блюмкина. Однако Сергей Александрович мог вообще не знать и не догадываться ни о каких восстаниях. Его держали в тепличных условиях, в золоченых клетках, окружали постоянной опекой. Может быть, из-за этого отъезд из закавказских оазисов, новое столкновение с неприкрытой действительностью стало для поэта преддверием окончательной катастрофы.
Дороги двух друзей разошлись в 1925 г., и теперь уже навсегда. Блюмкин покинул Кавказ, получив назначение на должность консультанта Наркомторга (который являлся одной из «крыш» советской внешней разведки). Расстался с Кавказом и Есенин — хотя было ли это связано с отъездом его друга и покровителя, неизвестно. Во всяком случае, еще в апреле 1925 г. поэт планировал окончательно осесть в Тифлисе, каким-нибудь образом посетить Тегеран. А потом эти проекты быстро скатились на нет, и возобновилась череда жизненных неудач. Ухудшалось здоровье, последовала еще одна женитьба, на С. А. Толстой. Эта его супруга сосредоточила все усилия, чтобы «переделать» мужа под свое культурное окружение. Есенин и сам пробовал «переделаться» — лег в больницу для лечения нервов и исцеления от алкоголизма. Потом порвал с женой. Загорелся переехать в Ленинград, где его, в общем-то, никто не ждал и никому он не был нужен. Такой переезд был всего лишь новой попыткой бегства от действительности и обернулся бегством «в никуда». В смерть…
По «сенсационным» статьям и телепередачам кочует версия об убийстве Есенина по политическим мотивам. Но это не более чем скандальные выдумки и подтасовки фактов. Есенин при жизни был не столь значительной фигурой, чтобы понадобилось устранять его тайно. Если бы кто-нибудь из коммунистических вождей действительно счел его врагом, то в 20-х гг. куда более авторитетные личности исчезали за решеткой вполне «официально». К плачевному финалу подвел поэта весь его жизненный путь: иллюзии, их крушения, создание путем неимоверного душевного напряжения новых иллюзий — а они опять рассыпались… Можно сказать и о трагедии полевого цветка, оторвавшегося от родной почвы и тем самым обреченного. Ведь лучшие, самые популярные произведения Есенина — это ностальгическая красота увядания. Постепенно облетавшие лепестки цветка.
Впрочем, рассматривая кошмарные факты гибели Сергея Александровича, можно обратить внимание на одно обстоятельство, которому обычно не придают внимания. Именно на то, что отъезду в Ленинград предшествовало пребывание в больнице. Дело в том, что на Западе в 1920-х гг. был разработан и широко рекламировался новый способ лечения алкоголизма. Переняли его и в «лучших» советских лечебных учреждениях. А состоял он в лечении… морфием. Да-да, утверждалось, будто это безвредно и дает стопроцентные результаты. Клин клином вышибается. Сколько пациентов при таком «лечении» вместо пьянства посадили на иглу, история умалчивает. Лечили и гипнозом. Что тоже чревато непредсказуемыми последствиями, потому что суть гипнотической методики состоит во внушении отвращения к алкоголю, к собственной пьяной жизни. А значит — и к самому себе. Отсюда не исключены кошмары наподобие есенинского «черного человека», который в конце стихотворения оказывается самим поэтом. Результатом стала бы неизбежная депрессия. А в первом случае и «ломка». В общем, подобные факторы вполне могли стать дополнительным толчком к кровавой истории в «Англетере» и объяснить ее особенности.
Ознакомительная версия.
