Не думаю, что совесть можно приобрести на дешевом аукционе, но уверен, что при дележе или какой–то «прихватизации» она вообще не нужна человеку. Это химера, мешающая бизнесу. Еще никому не доводилось слышать, чтобы где–то в мире объявились честные грабители. Иное дело — патриотизм, жестокий, искусственный, наглый и своекорыстный. Это щит, оправдывающий все, что угодно. Ведь не похвалишься, что грабишь накопленное людьми за пятьдесят лет достояние из ненависти к Литве. Ты ее любишь, боготворишь, только ей приносишь себя в жертву или идешь ее спасать. А если ненароком положишь в свой карман приличный кус, так разве ж это грех? Это честно заработанные тобой проценты, начальное накопление капитала, а ты — апостол. Пока собственность государственная, она — ничто, советский вымысел, а когда она у кого–то в кармане — это уже святое.
Что значат 250 тысяч долларов, которые «приютил» Абишала за простейший урок по обману Литвы, по сравнению с 1,5 миллиарда, которые весь народ должен «Вильямсу»? Слезы! Ведь тот патриот на всю жизнь добровольно взвалил на свои плечи каторжное бремя Иуды, такое тяжкое, что другому не надо. Он не виноват, что сейчас за тридцать сребреников даже конь коня не почешет, а тут, как ни крути, бывший премьер–министр, рулевой нации, не какой–нибудь там Скребис, который «чистыми руками» сгреб шесть миллионов и гноит их в банках Дании. Ведь голенькими нас в Европу никто не примет. Пословам Главяцкаса, только богатые люди могут избавить наших бедных соотечественников от подстерегающих несчастий. За таких посвященных и ратуют вся пресса, бюрократия и Сейм. Так полагается. Хватит уравниловки, разрушившей в советские годы нашу экономику! Только осел не воспользуется мудрым советом Ротшильда: во время революций можно заработать миллиарды. Поэтому давайте любить то, что мы делаем, давайте верить в то, что мы говорим: еще разок возродитесь, восстаньте, порабощенные, и не останется ничего, что можно было бы у вас отнять. Воцарится всеобщее равенство, расцветет восставший народ, женится голый на нагой, штаны подстелят, юбкой прикроются и, счастливые, восславят своих спасителей.
А как живут те, у кого ничего нет?
— На каком инструменте лучше играть вождю нации?
— На фортепиозе фирмы «Кагэбэон».
— А кто напишет слова к песням?
— Это будет коллективное творчество: о, могучий кормчий, о, мудрый кормчий, если ты выставил перед народом зад, все же не думай, что шагаешь впереди всех.
Писать о людях правдивую и в какой–то мере удобочитаемую прозу очень трудно, особенно — о возвысившихся и известных многим деятелях. Какими бы они ни были, хорошими или плохими, угадаешь в редком случае, поскольку каждый из них считает, что он гораздо лучше того, кем является на самом деле. Как шутят юмористы, самым прибыльным ремеслом в мире было бы скупать людей по их настоящей цене и продавать по цене, которую они сами себе назначают.
Призвав на помощь художественную интуицию, многолетний опыт, писатель может только приблизиться к объективной истине, поскольку и сам он — живой человек, с собственными убеждениями, критериями оценок, которые почти никогда не совпадают с самооценкой того, кого описывает. Порой мы сами создаем портрет знакомого нам человека, идеализируем его, а потом осуждаем, если он не соответствует воображаемому нами образу. От подобной ошибки не застрахованы даже гении, поэтому я заранее приношу извинения всем, кого я здесь затронул: писать иначе я не умею. Такими я вас встретил на определенном временном отрезке, таких видел, с такими дружил и работал. Кроме того, между нами появился и определенный временной промежуток, который внес существенные поправки. Человек со временем может совершенствоваться. Пожалуй, наиболее объективны в отражении человека — фотографии. Но и здесь есть для нас лазейка: всегда ведь можно сказать, что этот человек просто нефотогеничен, поэтому возникло негативное мнение. У писателя нет такой возможности. Он в ответе за все свои неудачи: слово вылетает воробьем, а возвращается быком…
Листая старые блокноты, прослушивая магнитофонные записи, анализируя пометки на полях, я снова вспоминаю события тех дней… Память разыгрывается настолько, что могу безошибочно сказать, во что люди были одеты, что было у них в руках, вижу не только их лица, улыбки, но и то, что творится вокруг них. Иногда я сам удивляюсь такой трансформации, но могу поклясться, что это не только воображение, обостренная восприимчивость писателя, это еще что–то другое… И хорошо, что сам не понимаю до конца, откуда все это…
Когда был лишен мандата депутат В. Швед, Бразаускас предложил мне баллотироваться в Ново–Вильне. В тот период ДПТЛ переживала чрезвычайно трудные дни. От Бразаускаса отвернулись все товарищи, которым он покровительствовал, которых, как мы шутили, внесли в ЦК на руках. Из–за них партия стала объектом издевательств и деморализованным козлом отпущения. В Сейме оставалось только десять или одиннадцать верных ему депутатов. Мне следовало принять предложение, но я, не задумываясь, с ходу сердито отказался, а вместо себя предложил М. Високавичюса. Во мне шевельнулось чувство небольшой, но справедливой мести. Я был уверен, что мной опять хотят заткнуть образовавшуюся дыру, а помощи не будет никакой. Один раз так уже было, когда Альгирдас уговорил меня баллотироваться в Тракай. Наверное, он слишком уверовал в мои способности и оставил меня на произвол судьбы. Не выдержав, я несколько раз обращался к нему за помощью, а он только отмахивался, как от назойливой мухи.
— Этими делами занимаются Палецкис и Киркилас.
Из–за таких деятелей в нашей среде воцарился дух обычного литовского недомогания. Они и сейчас не понимают, что народ и созданное им государство без своего особого лица миру не интересны и не нужны, что без него невозможно остановить дальнейшее историческое разложение нации и что слабость нашего нравственного отпора наступающему с Запада вульгарному прагматизму может еще сильнее подтолкнуть нас в сторону деградации, так как Америка скармливает нам только свои дурные привычки.
«Саюдис», как пишет Радовичюс, стал заслуженным историческим наказанием для Самостоятельной компартии Литвы, не сумевшей вовремя перестроиться и начать честно служить народу. Под руководством Бразаускаса и его подручных она даже не попыталась сохранить имевшие немалую ценность наработки советского гуманизма, которые создавал весь народ, сопротивляясь диктату партократии.
Страх перед своим прошлым, желание спасти только собственную шкуру, погоня за материальной выгодой превратили еще дееспособную организацию в какой–то частный рыдван, хотя по ходу событийу нее было три возможности выпрямиться во весь рост. Первая когда начался раскол в общем движении «Саюдис», вторая – когда дело пошло к кровавому конфликту, третья — когда началась подготовка к государственному перевороту. За все это должна ответить группировка руководивших нами капиталистов, члены которой до сих пор так и не стали настоящими социал–демократами и не сумели остаться настоящими трудовиками.
Такая маргинальная политика продолжается и сегодня.
А тогда я ездил к избирателям, не имея возможности представить им ни предвыборных плакатов, ни буклетов, ни простейших приглашений. За все я платил только из своего кармана, включая плату за бензин, машину, гостиницу. Не раз бывало и так, что ходил по залу с шапкой, чтобы расплатиться за подготовку помещения. При таких обстоятельствах я повстречал министра внутренних дел Мисюкониса.
— Я слышал, у тебя ничего нет? — спросил он у меня, еще не поздоровавшись.
— Бразаускас обещал.
— Не отпечатает.
— Откуда тебе известно?
— Оттуда, где никто ничего делать не будет.
— Не может быть.
— Не может быть только потому, что уже так есть. Разве тебя никто не предупреждал?
— Кто–то что–то говорил.
— Слушай меня внимательно. Осмотрись. Сейчас ты им неудобен, из–за тебя они конфликтовать с Ландсбергисом не станут, им своя шкура дороже. Если у тебя что–нибудь есть, давай я напечатаю.
Так мы и сделали. Плакаты я отвез чуть ли не в канун выборов, а приглашения и буклеты раздать не успел.
— При Шепетисе все было бы уже сделано. Какую огромную ошибку совершил Бразаускас, променяв его на безвольного, бесхребетного Палецкиса, — проводил меня Мисюконис с таким напутствием и помахал рукой.
Отчасти он был прав. Помню, однажды старший Палецкис пригласил меня в ресторан «Локис» поужинать вместе с его добрым другом немецким писателем. Председатель Верховного Совета был весел, много разговаривал:
— Что ты в этом ресторане написал, если моя Генуте (жена Палецкиса) схватила, спрятала под подушку и никому не дает? Сама читает.
— Как всегда, «бичую» власти.
— Не скромничай. Она говорит, что если бы здесь была Америка, то конгресс эту твою «Группу товарищей» закупил бы и раздал гражданам даром.
