станка на 4-м этаже карандашной фабрики. Напомним, что Уайт — это тот самый рабочий, который, уходя с работы, попросил у Лео Франка 2 доллара, шутливо сказав, что жена его «ограбила». Так вот жена, «ограбившая Уайта», являлась одним из важнейших свидетелей по данному делу. И она видела Конли, сидевшего на 1-м этаже на одной из коробок возле лифта с газетой в руках.
Когда Джима Конли ввели в камеру для очной ставки, ноги его подкосились, он не мог идти. Он явно узнал женщину и понял, что именно сейчас ему предстоит услышать. Его поддержали, усадили на стул… он попросил сигарету… получив, принялся вертеть её в руке. Конли не курил и не знал, что делать с поданной ему сигаретой. Выслушав заявление миссис Уайт, из которого следовало, что она видела его в первой половине дня 26 апреля в здании карандашной фабрики, Конли промямлил, что ничего не помнит. Очная ставка на этом окончилась, но детективы не отпустили подозреваемого в камеру, а продолжили допрос.
Пользуясь пережитым только что потрясением Конли, Гарри Скотт продолжил допрос в острой конфликтной манере и положил перед подозреваемым расписку с его подписью. Конли сразу сообразил, что означает эта улика — он заволновался, заюлил, признался, что действительно умеет писать, но скрывал это, боясь навлечь на себя подозрения. Чтобы как-то разрядить обстановку, он попытался пошутить и сказал, что-то вроде: «Белые люди, я вас не понимаю, что вы хотите, чтобы я признал?»
Тогда Скотт подал ему письменные принадлежности и приказал написать под диктовку несколько слов. Следуя указаниям частного детектива Джеймс Конли написал: «Этот длинный высокий негр сделал всё самостоятельно» («That long tall black negro did by himself»). Подозреваемый писал плохо и медленно, эти несколько слов он царапал на протяжении 6 или 7 минут. Его корявый, невыработанный почерк с острыми верхушками букв «l» очень напоминал почерк, которыми были написаны записки, найденные возле тела Мэри Фэйхан. Но не это открытие было главным! В слове «himself» Конли допустил ту же ошибку, что и автор одной из записок, обнаруженных под головой убитой девочки — тот в слове «self» переставил буквы «l» и «e», отчего получилось слово «slef». Так вот, в слове «himself», написанным Конли, также оказались переставлены эти буквы, поэтому оно имело вид «himslef».
Казалось очевидным, что записки, найденные возле тела убитой девочки, вышли из-под пера Джима Конли. Детектив Скотт сказал об этом подозреваемому и объяснил, почему пришёл к такому выводу. Слова Скотта произвели на Конли тяжёлое впечатление — тот сначала признался, что действительно написал эти записки, но тут же уточнил, что девочку не убивал и не видел её 26 апреля вообще, после чего замкнулся и стал полностью неконтактен.
Стремясь зафиксировать достигнутый результат, детектив Скотт собственноручно записал на листе бумаги сообщенную Конли информацию и предложил тому подписать текст, пообещав, что допрос на этом будет окончен. У детектива получился довольно пространный документ, в котором сообщалось, что возраст Конли 27 лет, он сожительствует с женщиной по фамилии Джонс, которая женой его не является, но половую жизнь они ведут, а также перечислялись все места работы Конли со времён его мятежной юности.
Слева направо: шеф детективов Ньюпорт Лэнфорд, Джим Конли, начальник Департамента полиции Атланты Джеймс Биверс.
Самая существенная часть документа касалась времяпрепровождения подозреваемого 26 апреля, о чём дословно говорилось следующее: «В субботу, 26 апреля 1913 года, я встал между 9 часами утра и 9:30 и съел свой завтрак. В 10:30 я вышел из дома на Родс-стрит, 172 и направился на Питерс-стрит, где посетил ряд салунов между Фэйр- и Питерс-стрит и между Хейнс- и Питерс-стрит. Я купил полпинты ржаного виски у негра, который шёл по Питерс-стрит около 11 часов утра, заплатив за это 40 центов. Я посетил салун «Батт-ин», пошёл к бильярдным столам м увидел трёх цветных, игравших в кости, присоединился к ним и выиграл у них 90 центов. Затем я купил немного пива, заплатив 15 центов. Затем я пошёл по улице и посетил пивной зал Эрли, купил две бутылки пива и вино, заплатив 10 центов. Это были все деньги, потраченные мною на Питерс-стрит, я вернулся домой и обнаружил там Лорин Джонс, она спросила меня, есть ли у меня деньги. Я ответил «да» и дал ей 3,5 доллара (1 доллар банкнотой, а остальное — серебряной монетой)» [29]. Конли, прочитав поданный ему текст, поставил свою подпись, после чего был отпущен в свою камеру спать.
Это был серьёзный прорыв в расследовании — теперь правоохранительные органы знали, что Джим Конли несомненно имеет отношение к преступлению. Мало кто сомневался в том, что Конли и есть убийца, но признание в этом ещё следовало получить!
Может показаться непонятным, почему после важных признаний, сделанных Джимом Конли в ночь с 18 на 19 мая, его оставили в покое почти на неделю. Ведь с точки зрения следственной тактики, имело бы смысл поступить наоборот — не давая подозреваемому прийти в себя, обдумать ситуацию и спланировать своё дальнейшее поведение, провести следующий допрос в ближайшее время. В действительности же Конли не допрашивался вплоть до 24 мая, то есть 5 суток!
Однако всё встанет на свои места, если принять во внимание то, что 22 мая состоялось первое заседание Большого жюри округа Фултон. Следует понимать, что Большое жюри является очень необычным элементом англо-американской правовой системы, не имеющим прямых аналогов в отечественном правосудии. Члены жюри — обычные жители округа — заслушивают представителей окружной прокуратуры, экспертов и важнейших свидетелей с целью определить, собрана ли доказательная база для того, чтобы обвинить того или иного подозреваемого в суде. Большое жюри не является судом и не решает вопрос виновности — это своего рода общественная инспекция работы прокуратуры. Если Большое жюри сочтёт собранную доказательную базу убедительной и достаточной, то дело будет передано в окружной суд для рассмотрения по существу, а если члены жюри посчитают представленный им обвинительный материал неубедительным, то с арестованного подозрения официально снимаются и он должен быть освобождён без суда. Понятно, что в последнем случае окружной прокуратуре придётся озаботиться поиском другого подозреваемого.
21 мая, накануне первого заседания Большого жюри округа Фултон, солиситор Хью Дорси официально заявил, что намерен добиваться поддержки членами жюри обвинений в отношении Ньюта Ли и Лео Франка, при этом свою главную задачу он видит в том, чтобы убедить членов жюри в виновности последнего.
Большое жюри, состоявшее из 21 члена [из которых 4 являлись евреями], заседало за закрытыми дверями 22 и 23 мая, то есть газетчики и наблюдатели в зал не допускались. Известно, что показания некоторых
