сам контекст существования «масс» смещается в физиологические смыслы.
Если мы посмотрим на происходящее с более общего плана, то увидим, как процессы, происходящие на межгосударственном уровне, также стали ослаблять внутригосударственные органы управления. После окончания холодной войны, упразднения Организации Варшавского договора и распада Советского Союза роль множества межгосударственных структур существенно возросла.
В этом списке ООН, включая Совет безопасности, Совет по правам человека, Международный валютный фонд (МВФ), Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), Совет Европы (СЕ), Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ).
Возник Европейский союз со множеством структур — своей законодательной, исполнительной и судебной системами, а также Европейским центральным банком, а в 1995 году была создана Всемирная организация торговли (ВТО) для либерализации торговых отношений государств-членов.
НАТО, не испытывая больше сопротивления, стало активно продвигаться на Восток, увеличивая сферу своего влияния. Выросла роль Организации стран — экспортёров нефти (ОПЕК).
Кроме уже существующих союзнических организаций — Организации американских государств (ОАГ), Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН), Лиги арабских государств (ЛАГ), Африканского союза (АС), Британского содружества и т. д. — стали появляться новые региональные образования: СНГ (Содружество Независимых Государств), ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), ОДКБ (Организация договора о коллективной безопасности), БРИКС и т. д.
Возникновение новой природы власти — «новой власти» — продиктовано появлением социальных сетей; при этом её действия неконтролируемые. Как правило, она не имеет конечных, определённых целей, а поэтому недоговороспособна. Она превращается в спорадически возникающий аппарат насилия и принуждения, сея дезорганизацию и смуту, разворачиваясь не только на пространствах «старого мира», но и там, где люди страдают от кессонной болезни цивилизации — Пакистан, Афганистан, Шри-Ланка и т. д.
Наконец, большое значение приобрели разного рода институты экономической направленности — международные банки, биржи, другие торговые площадки, офшорные государства, специальные налоговые режимы разных стран и даже отдельных регионов (например, налоговая система штата Делавэр в США или свободные экономические и игорные зоны в РФ), возможность изменения гражданства с целью оптимизации налогообложения, множество форматов фондов, трастов, компаний, позволяющих уходить из-под тех или иных видов государственного контроля, множество конкурирующих друг с другом регуляторов — как национальных, так и надгосударственных, система международных санкций в отношении тех или иных стран. В этом же списке, как ни странно, и повсеместная уберизация, которая превращает людей в самостоятельных экономических агентов.
Всё это в совокупности привело к формированию множества новых центров силы, обладающих наднациональным правом или создающих неподконтрольные конкретным государствам способы существования для их граждан и бизнесов.
Физические и юридические лица получили выбор, по каким правилам им жить, чьим налоговым резидентом быть, в рамках какой законодательной системы вести дела. И речь не идёт о каких-то «теневых» или «серых» схемах. Нет, всё абсолютно легально, например:
• ты миллионер, французский подданный и тебе не нравится французский, почти социалистический налог на супербогатых — становись гражданином Швейцарии и сохранишь кровно нажитое;
• ты огромная американская технологическая компания и хочешь снизить налоговое бремя — пожалуйста, регистрируйся в штате Делавэр, и у тебя нулевой налог на прибыль (если ты не ведёшь в этом штате свой бизнес) и нулевой налог с продаж, нужно лишь заплатить штату меньше одного процента от оборота в рамках Gross Receipts Tax (странно ли, что в этом штате на данный момент зарегистрировано более 66 % компаний, входящих в знаменитый список Fortune 500);
• наконец, если у тебя IT-стартап, то, как вариант, ты можешь локализовать его на Кипре — там всё сделано для удобства компаний, находящихся в фазе инвестирования (это, по сути, все IT-стартапы): платить ничего не придётся, а когда и если прибыль появится (с IT-компаниями прибыль не всегда является целью бизнеса), то нужно будет поделиться с Кипром лишь 2,5 %.
То есть процессы глобализации сделали человека условно неподотчётным конкретному работодателю или даже юрисдикции, что освобождает его от влияния инстанций, унаследовавших в процессе своего исторического развития прежнюю роль суверена, которого невозможно было поменять.
Это может казаться несущественной деталью, но данный факт — не что иное, как «вольная», освобождающая человека от психологического давления на него суррогатов прежней «физической власти» — того «страха смерти», о котором писал Т. Гоббс, проповедовавший неограниченную власть государственного Левиафана.
Конечно, «физическая власть» в принципе существенно изменилась за последнее столетие, перестала выглядеть столь кровожадно. Но, однако же, её реминисценции всё ещё продолжали существенно влиять на психологию человека. Достаточно вспомнить, какой жуткой, например, казалась власть «всесильного КГБ», даже несмотря на то, что в последние годы существования СССР эта спецслужба была весьма, так сказать, травоядной.
Но сейчас и такое психологическое воздействие невозможно, тень грозного когда-то Левиафана превратилась в виртуального покемона из мобильного приложения. Оставшись без «символической власти», «физическая власть» государства, как мы могли видеть на примере того же СССР, не работает.
Общественная самоорганизация, как мы убедились, также не может охранить нас от надвигающегося хаоса. Более того, в рамках «новой власти» она и сама по себе создаёт этот хаос. Система же полностью лишается какого-то управления.
Перед нами «новый человек», лишённый историко-культурного базиса, габитуса, реагирующий только на визг «постправды», освободившийся от влияний как «физической», так и «символической власти».
На что способен человек, оказавшийся выключенным из социальных практик своего габитуса и не имеющий других инструментов самоорганизации, кроме примитивных инстинктов, мы теперь хорошо знаем благодаря экспериментам Стенли Милгрэма, Леона Фестингера, Музафера Шерифа, Джона Дарли и Дэниела Бэтсона, Филиппа Зимбардо [127], и многим другим исследованиям.
Впрочем, часто испытуемым в подобных экспериментах даже не приходится трансгрессировать свой габитус: в выборе между габитусом и инстинктом неизбежно побеждает более эволюционно-древний… инстинкт.
Глава пятая. Пандемия насилия
В нашем мире всё перевернулось с ног на голову. Люди спокойно относятся к насилию, совершаемому на их глазах, но каждый, не похожий на них, вызывает у них отвращение.
Бернард Вебер
Да, люди нуждались, нуждаются и всегда будут нуждаться в управлении: это связано с устройством, с настройками, грубо говоря, их мозга (если их, людей, больше 150, вы уже не можете пустить дело на самотёк). Но правда состоит в том, что у нас сейчас нет ни необходимых инструментов, ни потребного образа будущего.
Стоит ли удивляться, что после определённого затишья нулевых годов уровень агрессии в обществе, в отношениях между людьми, включая их общение в Сети, стал резко расти, причём по всему миру. При внешнем благополучии, о котором так любит напоминать Стивен Пинкер, поразительным образом разрастаются эффекты «виртуального насилия».
Нет, речь не идёт о домашнем насилии, которого, возможно, и в самом деле стало
