и Клондайка. Вокруг вздымались огромные обледенелые громады, лежали снежные равнины, на которых не было следа человека — ни индейца, ни белого.
— Не дави шею, шею не дави, — хрипел Карлсон. На четвёртом часу полёта мотор застучал и стал чихать, выпуская облачка сизого дыма.
— Прости, Малыш, — сурово сказал Карлсон. — Я не снесу двоих. Вас двоих, тебя и наше золото. Ты не представляешь, как мне жаль, чертовски жаль.
И он сбросил руки Малыша с шеи. Щуплое тело перекувырнулось в тумане и беззвучно исчезло среди скал.
Карлсон пролетел ещё несколько метров, и мотор, взревев, снова застучал ровно. Карлсон поправил мешок с золотым песком и стал набирать высоту.
Карлсон потянулся в кресле. За окнами медленно двигались автомобили — на Уолл-стрит заканчивался рабочий день. Рядом с креслом молча ждала секретарша.
— Простите, сэр. — Она заметно волновалась. — Звонил старый Свантессон. Он говорит, что вы дружили с его сыном. Может быть, вы не помните, но он продал вам акции «Тэмпико петролеум» по девяносто восемь… Сейчас пеоны подожгли промыслы, и если он будет рассчитываться по новой цене, то пойдёт по миру.
Карлсон задумчиво потрогал кнопку на животе.
— Вы не представляете, как мне жаль, чертовски жаль, но… Пусть платит по один восемьдесят пять.
_______________________________
Знаменитый рассказ O.Генри подарил нам фразу «Боливар не снесёт двоих». Некоторые даже думают, что так же и называется — но всё же, его название «Дороги, которые мы выбираем». Рассказ этот кончается так:
«— Мистер Уильямс от «Треси и Уильямс» ждет вас, сэр. Он пришёл рассчитаться за Икс, Игрек, Зет. Он попался с ними, сэр, если припомните.
— Да, помню. А какая на них расценка сегодня?
— Один восемьдесят пять, сэр.
— Ну вот и рассчитайтесь с ним по этой цене.
— Простите, сэр, — сказал Пибоди, волнуясь, — я говорил с Уильямсом.
Он ваш старый друг, мистер Додсон, а ведь вы скупили все Икс, Игрек, Зет. Мне кажется, вы могли бы, то есть… Может быть, вы не помните, что он продал их вам по девяносто восемь. Если он будет рассчитываться по теперешней цене, он должен будет лишиться всего капитала и продать свой дом. Лицо Додсона мгновенно изменилось — теперь оно выражало холодную жестокость и неумолимую алчность. Душа этого человека проглянула на минуту, как выглядывает иногда лицо злодея из окна почтенного буржуазного дома.
— Пусть платит один восемьдесят пять, — сказал Додсон. — Боливару не снести двоих».
Но однажды меня озадачило, какая именно биржевая операция образца 1904 года имеется в виду.
Сначала я некоторое время думал о типовой стоимости акций. Может ли акция, особенно в 1904 году, стоить $98 или имеются в виду центы? Цена за акцию в девяносто восемь долларов казалось запредельной — но нет, такие акции были (и в этом урок таких размышлений — всегда найдётся человек более сведующий).
Но есть много другого непонятного современному читател особенно советскому. И дело не в том, что сложно объяснить взлёт в 100 (почти) раз. Рассказ О'Генри не анекдот, и читателю предлагают хоть и сгущённую, но всё же реальность. Поэтому я бы ставил на $0.98/1.85, и, главное, цена акции должна возрасти, а не наоборот. (Тогда бы Уильямс мог умереть о радости, но не стрелялся бы в чужой приёмной). То есть, «98» — это «нижняя» цена, а «1.85» — «верхняя». Но мне объяснили, что, может, это просто свойство чужого языка — и «185» это и есть «один восемьдесят пять». Говорят также, что до 2000 года цены на акции считали в целых долларах и фракциях доллара, то есть «простых дробях простых дробях со знаменателем, являющимся степенью двойки вплоть до 1/16». Итак, 98 против 185.
Но это не объясняет того, что всё-таки произошло в рассказе. А писатель явно рассчитывал, что его современники считают интригу мгновенно.
Итак, была компания XYZ, акции которой стоили раньше дёшево ($0.98), а потом (после скупки Додсоном всего пакета) стали стоить дорого ($1.85). Уильямс ещё раньше продал акции по ($0.98) Додсону, а теперь пришёл рассчитываться (вот тут-то и был пункт моих размышлений) — «зачем выкупать акции дороже — если он уже продал их». Это похоже на сделку РЕПО, только Уильямс не зафиксировал цену выкупа (или оговорил её как рыночную, не рассчитывая на внезапный рост).
Но нет, всё ещё интереснее.
Судя по всему, Уильямс попался на продаже без покрытия, так называемых «шортах». Само явление было распространено чуть не с середины XIX века (тут я опускаю несколько чрезвычайно интересных бесед со специалистами). Идея вот в чём: Уильямс ожидал, что акции XYZ подешевеют. В начале месяца он заключил контракт с Додсоном на продажу акций по существовавшей ($0.98) цене, но с полным оформлением в конце месяца. Если бы цена упала, то он бы прикупил некоторое количество акций с поставкой к дате расчёта с Додсоном. В результате Уильямс заработал разницу.
Но, как мы видим, вышло всё совершенно наоборот (и, видимо, из-за скупки ХYZ Додсоном) — Уильямс пошёл по миру.
Мне рассказывали про то, какой ад творился на биржах США в час перед рассветом — то есть, перед выработкой общих правил каннибализма в начале XX века. С short-selling, кстати, интересная история. Если проследить динамику запретов на них, то, кажется, можно вывести много интересного касательно развития общественной нравственности (ну или того, что под ней понимают). При этом современные новости не отстают — летом 2012 года «Франция, Италия и Испания продлевают на запрет short-selling». Дело не в самой порочности (или непорочности) таких сделок, а в том, что они раскачивают экономику, которая зависит от фондового рынка. Но система защищается в том случае, когда ей угрожают, а если пауки в банке ждут друг друга с нулевой суммой — пусть забавляются шортами. А в результате стреляются в чужих приёмных.
Какой прок из этой истории. Действительно, в советском фильме, в отличие от оригинала, Уильямс стреляется прямо в приёмной. (В детстве мне казалось, что Уильямс — не лишённый благородства отец того самого убитого Додсоном подельника Боба, но ничего не знающий о смерти сына — но это было бы не советское кино, а индийское). Тогда, много лет назад, во время иной экономической теории и практики, мы могли думать, что с героем вышла просто досадная неприятность. Он попал в беду, а Додсон ему не помог — но нет, Уильямс — ровно такой же упырь. И игра его даже более рисковая, чем риск остаться без лошади.
Это может быть пересказано, как история о неудачливом Бобе,
