серали; каковы были произведения русских бар: дворцы, крепостные оркестры, театры, пруды, кружева, охоты, парки, устраиваемые рабами для своих господ.
Говорят, что прекращение повиновения правительству и возвращение к земледельческой жизни уничтожить все успехи промышленности, до которых достигли люди, и что поэтому прекращение повиновения власти и возвращение к земледельческой жизни будет дурно. Но нет никакой причины думать, что возвращение людей к безвластию и земледельческой жизни уничтожит все успехи промышленности, действительно полезные людям и не требующие рабства людей. Напротив, уничтожение всего, поддерживаемого насилием, выдвинет и вызовет усиленное производство всех тех полезных и нужных технических усовершенствований, которые, не обращая людей в машины и не губя их жизни, могут облегчить труд и украсить жизнь земледельцев.
Разница будет только в том, что при освобождении людей от власти и возвращении к земледельческому труду предметы, производимые искусством и промышленностью, не будут иметь целью, как теперь, потеху богатых людей, праздное любопытство, приготовление к убийству или сохранение, в ущерб полезных жизней, жизней ненужных и вредных или изобретения машин, посредством которых можно кое-как производить малым числом рабочих большое количество предметов или обрабатывать большие пространства земли, а будут производить только те предметы, которые могут увеличить производительность труда земледельцев, обрабатывающих своими руками свои земельные участки, и могут содействовать улучшению их жизни, не отрывая их от земли и не нарушая их свободы.
* * *
Но как же будут жить люди, не повинующиеся человеческой власти? Как они будут заведовать своими общественными делами? Что будет с государствами? Что станется с Ирландией, Польшей, Финляндией, Алжиром, Индией, вообще с колониями? В какие соединения сложатся народы?
Такие вопросы делают люди, привыкшие думать, что условия жизни всех людских обществ определяются волей и распоряжениями нескольких, и потому предполагающие, что знание того, как сложится будущая жизнь общества, доступно людям, между тем, знание это никогда не было и не может быть доступно людям.
Если бы спросили у самого ученого и образованного римского гражданина, привыкшего думать, что жизнь мира определяется решением римского сената и императоров о том, чем будет римский мир через несколько столетий, или если бы он сам задумал написать такую же книгу, как Беллами и подобные ей, то можно наверно сказать, что он никак не мог бы предсказать хоть приблизительно ни варваров, ни феодализм, ни папства, ни распадения и обратного соединения народов в большие государства. Таковы же и те картины с летающими машинами, икс-лучами, электрическими двигателями и социалистическим устройством жизни людей двухтысячного века, которые с такой смелостью рисуют себе Беллами, Моррисы, Анатоли Франсы и др.
Мало того что людям не дано знать, в какую форму сложится в будущем жизнь общества: людям бывает нехорошо оттого, что они думают, что могут знать это. Нехорошо потому, что ничто так не препятствует правильному течению жизни людей, как именно это мнимое знание о том, какова должна быть будущая жизнь люден. Жизнь и отдельных людей и обществ только в том и состоит, что люди и общества идут к неведомому, не переставая изменяясь не вследствие составления рассудочных планов некоторых людей о том, каково должно быть это изменение, а вследствие вложенного во всех людей стремления приближения к нравственному совершенству, достигаемому бесконечно разнообразной деятельностью миллионов и миллионов человеческих жизней. И потому те условия, в которые станут между собою люди, те формы, в которые сложится общество людей, зависят только от внутренних свойств людей, а никак не от предвидения людьми той или иной формы жизни, в которую им желательно сложиться. А между тем люди, неверующие в закон Бога, всегда воображают, что они могут знать, какое должно быть будущее состояние общества, и не только определяют это будущее состояние, но и совершают всякого рода дела, ими же самими признаваемые дурными, для того чтобы общество людей было именно таким, каким они считают, что оно должно быть.
То, что другие люди не согласны с ними и полагают, что жизнь общества должна быть совсем иная, не смущает их, и люди, уверившись в том, что они могут знать, каким должно быть будущее общество, не только отвлеченно решают, но действуют, сражаются, отнимают имущество, запирают в тюрьмы, убивают людей, для того чтобы установить такое устройство общества, при котором, по их мнению, люди будут счастливы.
Старое рассуждение Каиафы: «Лучше погибнуть одному человеку, чем всему народу», неопровержимо для таких людей. Как не убить не только одного человека, но сотни, тысячи людей, если мы твердо уверены, что смерть этих тысяч даст благо миллионам. Люди, не верящие в Бога и закон Его, не могут рассуждать иначе. Такие люди живут, повинуясь только своим страстям, своим рассуждениям и общественному внушению, и никогда не думали о своем назначении в жизни, о том, в чем истинное благо человека; а если и думали, то решили, что знать этого нельзя. И эти-то люди, не зная ничего о том, в чем благо отдельного человека, воображают, что знают, несомненно знают, что нужно для блага всего общества, так несомненно знают, что для достижения этого блага, как они понимают его, совершают дела насилия, убийства, казней, которые сами признают дурными.
Сначала кажется странным, как это люди, не знающие того, что им нужно для самих себя, воображают себе, что твердо и несомненно знают то, что нужно для всего общества, а между тем именно оттого, что они не знают того, что им нужно для самих себя, они и думают, что знают то, что нужно для всего общества.
То недовольство, которое они смутно испытывают, не имея никакого руководства в жизни, они приписывают не себе, а дурному, не такому, какое они придумали, устройству общества, и в заботах об этом переустройстве видят возможность забвения и спасения от сознания неправильности своей жизни. От этого-то люди, не знающие, что делать с самими собой, всегда особенно твердо знают, что делать с обществом. И чем меньше знают о себе, тем тверже знают об обществе. Таковы большей частью или самые легкомысленные юноши или самые развращенные общественные деятели, как Мараты, Наполеоны, Николаи, Бисмарки. И от этого-то и полна история народов самыми ужасными злодеяниями.
Самое же вредное последствие такого мнимого предвидения того, чем должно быть общество, и направленной на изменение общества деятельности – то, что именно это-то мнимое предвидение и эта-то деятельность и препятствует больше всего движению общества по тому пути, который свойственен ему для его истинного блага.
И потому на вопрос о том, какая сложится жизнь народов, которые перестанут повиноваться власти, мы отвечаем, что мы не только
