Потом пришел момент, когда отправились в голубую даль и мои волосы. Никаких тяжких болезней у меня не было, разве что какие-то мелкие недомогания, но волосы стали выпадать толстыми прядями, и я страшно перепугалась, отнюдь не желая сравниться с нашим тогдашним премьер-министром. И тут, вспомнив о Вандиной касторке, я кинулась проводить курс лечения, с той только разницей, что мне не приходилось жертвовать субботами и воскресеньями, не говоря уже о том, что означает вечер выходного дня для молоденькой девушки, а что – для многодетной матери. Мне нужен был только свободный вечер дома, потому что как-то нелепо выходить на улицу с полотенцем на голове; я держала эту касторку на голове часов пять или около того, потом мыла голову и спала для разнообразия на бигуди. Эта китайская пытка знакома всем женщинам. Я выдержала три месяца, результат был такой же, как у Ванды: при самом сильном дерганье вылезал от силы волосок, ну, два. Через пару лет ситуация повторилась, я снова бросилась на касторку, и она снова потрясающе помогла.
Я авторитетно утверждаю, что нет лучшего лекарства для волос, касторка действует безотказно и сулит только два неудобства. Во-первых, каждое мытье головы – а делать это надо минимум раз в неделю – отнимает семь часов, и, во-вторых, это форменное несчастье для натуральных блондинок. Под влиянием касторки волосы слегка темнеют и выглядят так, словно отрастают после окраски. Зато, вопреки всем опасениям, волосы совершенно ничем не воняют и без труда отмываются, если не жалеть шампуня и горячей воды.
Там же, в «Энергопроекте», произошла история с пани Генрикой, и ее я тоже считаю назиданием для всех. Надеюсь, что пани Генрика мне простит.
Пани Генрика в свои тридцать два года была вдовой, работала она чертежницей. Она успела закрепиться на работе еще в те времена, когда чертежникам платили сдельно, зарабатывала очень хорошо, зато вид у нее был ужасный.
Если описывать ее сверху, то темные завитые волосы на темени у нее были прилизаны так, что голова выглядела словно бы наполовину срезанной. Возле ушей, наоборот, волосы торчали во все стороны. Лицо она не красила, носила жуткий халат, толстый и засаленный, на ногах – чулки в резиночку и дешевые полуботинки на низком каблуке. В общем, ни дать ни взять провинциальная учительница, совершенно махнувшая на себя рукой.
Она призналась мне, что ее муж, за которым ей пришлось в течение нескольких лет ухаживать, был старше ее на тридцать восемь лет, и замуж за него она вышла не из страстной любви, а из уважения и восхищения. Она идолопоклоннически обожала в нем мудрость и характер, но почти десять лет вела с ним очень трудную жизнь: оказалось, что он болен раком. Он все больше слабел, умирал тяжело и долго, до конца не потеряв своих благородных черт.
Пани Генрика не без причины рассказывала мне все это. Однажды в командировке она встретила молодого парня, который ей понравился. Ничего такого не последовало, но она вдруг сделала для себя открытие.
– И понимаете, – говорила она с умилением и немного смущенно, – когда он схватил мой чемодан... Я обомлела. Мне же в голову не приходило, что мужчина может носить чемоданы, ведь всегда их таскала я, а он так легко это сделал, что у меня просто дух захватило...
Мы обе с уже описанной ранее Данусей, которая потом вышла замуж за египтянина, решили вдруг сделать из пани Генрики молодую женщину. Неделю-другую она сопротивлялась, но в конце концов поддалась нашему нажиму. Я погнала ее к парикмахеру, ее подстригли и причесали под Симону Синьоре. Дануся помчалась с ней вместе в комиссионный магазин – единственное место, где можно было в те времена купить что-нибудь приличное, и они отхватили роскошное платье и элегантные туфли. Пани Генрика на этом не остановилась: она подкрасилась, нацепила белые клипсы и в таком виде заявилась в конструкторское бюро. Она мигом расцвела, как роза, поскольку в коридоре ее не узнали двое мужчин из того же самого бюро.
– Да ведь это красивая женщина! – возопил по том при мне один из них, совершенно остолбеневший.
Пани Генрика помолодела лет на пять, привыкла к своей новой внешности и решила так держать! В очередной командировке она снова познакомилась с каким-то парнем и пришла ко мне поделиться и посоветоваться.
В виде отступления хочу обратить ваше внимание на то, что обо всех тайнах, которыми со мной тогда делились, я на протяжении сорока лет не пикнула никому ни словечка. Но ведь теперь прошло уже сорок лет, истекли все сроки давности, а?..
Вернусь к пани Генрике.
– Не знаю, что и делать, – сказала она мне. – Он в меня, похоже, влюбился, совсем голову потерял, а я стараюсь крепиться по мере сил, но я тоже влюбилась.
– Ну и отлично, – похвалила я. – И что?
– Да что вы, что ж тут хорошего? Он же моложе меня на семь лет!
– А он об этом знает?
– Даже не догадывается. Он думает, что мне лет двадцать пять-двадцать семь. Ума не приложу, как мне быть.
– Дать себя соблазнить, – твердо посоветовала я. – А признаться в своем возрасте только тогда, когда он окончательно с ума сойдет.
Пани Генрика загрустила.
– Но ведь он меня бросит. Еще пять лет – и мне будет тридцать семь, а ему всего лишь тридцать, он кинется на молоденьких, и что дальше?
– И ничего. Сразу настройтесь на то, что он вас бросит, а пока будете счастливы. Каждую из нас в любой момент могут бросить, и из двух зол лучше уж быть к этому готовой, чем оказаться внезапно перед лицом такой ситуации. А что переживем – то наше. Да ну вас, не валяйте дурочку: это же вроде как не пойти в кино или на танцы, потому что потом надо будет возвращаться обратно домой!
На пани Генрику аргумент подействовал, она отважилась на роман с тем парнем. Встретив ее через несколько лет, я испытала огромное удовлетворение.
– Я все хотела вас поблагодарить, – сказала мне пани Генрика с искренней признательностью, – это вы тогда меня уговорили. Он меня как раз только что бросил, и мне паршиво, но ничего страшного! Ведь я прожила с ним несколько прекрасных лет. Он меня на руках носил. Без вас я бы все сомневалась, как дурочка, и ничего бы не получилось. А теперь надо мне решиться и выйти замуж за кого-нибудь такого, средних лет... Это уже, конечно, не то, но все-таки человек рядом будет...
Я потеряла пани Генрику из виду и не знаю, что с ней произошло в дальнейшем, но подтверждение собственной правоты меня очень поддержало.
И я сразу вспомнила другую историю.
В «Энергопроекте» работала еще одна чертежница по имени Натя. Она, в свою очередь, происходила из так называемых социальных низов, и вкус у нее был уже сложившийся: красный плюш с кисточками и позолоченные люстры казались ей верхом красоты и элегантности. И что странно: при этом она умела одеваться с безошибочным вкусом, одежда ее от плюша с кисточками отличалась как небо от земли. Инстинкт, что ли?.. И она твердо решила покорить одного конструктора, парня очень красивого и высокообразованного, владеющего иностранными языками, способного, с блестящей перспективой. Загвоздка была в его тогдашней даме сердца, девушке очень красивой и по уровню развития ему куда более подходящей. Натя, однако, отличалась обаянием, прекрасно танцевала на коньках и к тому же знала, чего хочет.
– Фиг он от меня просто так получит, – упрямо говаривала она мне. – Пусть сперва женится. И вы еще увидите...
Увидела: он действительно женился, вызвав сенсацию во всем конструкторском бюро. И опять же я встретила Натю спустя несколько лет. Выглядела она потрясающе и сверхэлегантно.
– Я закончила школу, – призналась мне она. – Потому что, знаете, к нему приходят разные знакомые, коллеги. Мать честная, я же вообще не понимаю, о чем они говорят! Нет-нет, вы не думайте, я же не такая дура, чтобы рот разевать, я ни слова, все молчу, киваю, даже не улыбаюсь, и все думают, будто это я такая умная. Но ничего, я все лучше справляюсь, ребеночек у нас есть, а я, если угодно, и еще одного могу родить...
По какой-то необъяснимой ассоциации у меня перед глазами встает пример собственного сына. Нет, Натя и ее взгляды здесь ни при чем, сын вспомнился мне скорее в связи с пани Генрикой и ее первоначальной прической.
Я не динозавр и к прическам молодежи особенно не придираюсь, но в свое время была очень модной прическа под Иванушку-дурачка. Мой старший сын этой моде последовал, и была она ему исключительно не к лицу. Честное слово, очень тяжело смотреть на собственного ребенка, если у него при этом рожа абсолютного дебила, а он именно так с этими волосенками и выглядел. Я его ласково попросила, чтобы он постригся как-нибудь иначе, что не дало никаких результатов. Я попросила энергичнее. Тоже нулевой результат. В конце концов я ему пригрозила, что с такой прической и такой мордой домой может не приходить. Пришел. И в одиннадцать ночи я выгнала его на Центральный вокзал, потому что только там в это время и работала парикмахерская, запретив переступать порог дома нестриженым. Он пошел надутый, возмущенный, со слезами на глазах, но на следующее утро я могла тешить глаз созерцанием нормальной личности с необходимой степенью умственного развития.
