складских запасов вооружения, ракет, совокупной огневой мощи, авиации, ошибки в анализе готовности натовских иерархов оказать Украине столь мощную поддержку, и, самое главное, смещение ставки войны с пехотной составляющей сыграли с российской стороной злую шутку. На войне два плюс два никогда не четыре. Иногда пять, иногда ночь, иногда вторник, иногда миллион. При этом такая абстракция стратегических последствий требует особой тщательности и детальности в процессах тактических.
Здесь к месту вспоминается известное высказывание В. Ленина: «Самое опасное в войне, которая начинается при таких условиях, как теперь война с Польшей, самое опасное — это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне, и это самая худшая черта российского характера, которая сказывается в хрупкости и дряблости.
Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять, а этого наш брат россиянин не умеет. И только длительной выучкой, пролетарской дисциплинированной борьбой против всякого шатания и колебания, только посредством такой выдержки можно довести российские трудящиеся массы, чтобы они от этой скверной привычки могли отделаться».
Следует сделать шаг назад и зафиксировать важный вывод: несмотря на все технологические достижения, усиление мощи средств поражения и качества разведки, главенствующая роль на поле боя сохраняется за пехотой в широком смысле человеческого ресурса, с оружием в руках захватывающего и удерживающего пространства и объекты.
Казалось бы — несколько барражирующих высокоточных боеприпасов или массированный удар реактивной или ствольной артиллерией способны уничтожить скопления личного состава и места дислокаций. Это так. Более того, зачастую солдаты вообще не вступают в бой или делают это крайне редко. И тогда неделями не меняются патроны в автоматных магазинах. Но верно и другое — в тот момент, когда начинается атака и активная оборона — главным фактором успеха остается всё-таки человеческий ресурс.
К чему привела недооценка роли пехоты? К тому, что необходимый комплекс мер по её обеспечению оказался так же сорван. Например, одна из острейших проблем начального периода СВО — нехватка, или, скорее полное отсутствие БПЛА тактического уровня.
В Российской армии были разработаны и поставлены очень приличные боевые наступательные БПЛА («Орион», «Корсар», «Форпост», «Альтиус»). Даже разведывательные аппараты типа «Орлан-Ю» использовались как ударные. Но их оказалось мало! Выход в итоге, конечно, был найден.
На поле боя появилась «Герань-2». Но с решением тактических задач на фронте она тоже имела мало общего.
Более того, отсутствие средних или тяжелых БПЛА типа «Орлан-ЗО», позволяющих точное наведение артиллерии и коррективы боя, привело к повышенному расходу снарядов «на ощупь», и, как следствие, снарядному голоду. Если бы артиллерия была своевременно переведена на арт-блокноты, цифровые метеостанции, офлайн-карты и корректировалась мощными дронами и средствами космической разведки, то и проблема нехватки снарядов не была бы столь острой.
А как же с малыми БПЛА для разведки в составе малых групп и тактических подразделений, выполняющих функции «летающих биноклей» и средств ближней разведки?
И вот их не оказалось вообще. А те армейские, что были, крайне сложно ремонтировались, запчасти в ограниченном количестве поступали извилистыми непростыми путями. Фактор ускоренного армейского износа, необходимости гибкого подстраивания под особенности и специфику конкретных условий боевого применения учтен не был. Зачастую купить запчасть к «коммерческим» квадрокоптерам или провести своими силами в полевых условиях их модернизацию оказалось намного проще, чем пытаться пробить армейскую бюрократическую стену.
В ходе СВО данная проблема решалась почти исключительно за счет спонсоров и частных закупок. Почему так произошло? Очевидно, из-за недооценки данного фактора БЛА в армейском планировании. Но как могло случиться так, что важнейший вопрос эффективной работы личного состава оказался вне сферы достаточного обеспечения? Такое возможно только тогда, когда недооценивается сам фактор личного состава.
Именно этот вывод подтверждает нехватка или отсутствие всего того, без чего работа пехоты невозможна или затруднена — средства индивидуальной защиты (каски и бронежилеты), связь, медицина, элементарные средства обеспечения жизнедеятельности. Зачем они, если всё решает ракета или самолет? Итог мы увидели.
Более того, столь уже широко известная проблема БИЛА имеет и следующую, вполне ближнесрочную перспективу — широкомасштабное использование роев дронов, управляемых искусственным интеллектом. Способность традиционных средств ПВО противодействовать этому вызывает большие сомнения. И если уже сейчас не решать эту проблему, как и не развивать собственные возможности, то в ближайшее время новый военно-технологический кризис будет неизбежен.
Недооценка роли пехотного личного состава повлекла за собой и стратегические ошибки планирования. Традиционный подход, при котором одной из ключевых задач является локализация театра военных действий, также оказался забыт. Зачем отсекать отдельную локацию, если в ней некому сражаться? Просто наносим удары ракетами.
В то же время противник, руководствуясь классическими алгоритмами военной теории, отсекал логистические каналы поставок снабжения Российской армии, чем неоднократно добивался отступлений без изнурительных лобовых боев.
Если бы аналогичный подход реализовывался Россией изначально, а главный акцент был бы сделан на полноценной изоляции от западных поставок, последующая картина была бы другая. Да, Украина занимает протяженную территорию. Но когда целями были поставки ГСМ, остальные цели и инструменты для этого автоматически становились вторичными. Итог известен.
Причём, когда эффективность высокоточных ударов оказалось иной, чем виделась в планах, штабное планирование опять сделало крен и теперь уже пехотные подразделения зачастую шли вперед без достаточной артиллерийской, авиационной, ракетной, разведывательной поддержки.
Выяснилось, что настройка баланса театра военных действий — это одна из базовых проблем российского военного управления. Штабы просто не владели достаточной полнотой реальной, а не докладной информации, и не имели отработанных организационных и технических инструментов слаживания и взаимодействия.
Клаузевиц: «Лучшая стратегия состоит в том, чтобы всегда быть возможно более сильным; это значит прежде всего — быть вообще сильным, а затем — и на решающем пункте».
Но что тогда в стране, помимо досужих рассуждений, является базой военного планирования и сценарных вариантов будущих ТВД? Такой документ есть. Этой военной конституцией в России является Военная доктрина. Принята она была в 2014 году, и вот теперь у нас есть все права оглянуться и понять, насколько оценки и планы были верны. Ведь именно на её основании осуществлялась последующая логика военного строительства.
Её изучение в условиях СВО — совершенно не рутинное и не канцелярское занятие. Ведь именно в ней «на основе анализа военных опасностей и военных угроз Российской Федерации и интересам её союзников сформулированы основные положения военной политики и военно-экономического обеспечения обороны государства».
Здесь важно обратить внимание на фразу о союзниках — ведь именно в связи с угрозами союзникам — ЛДНР — и была начата СВО.
Тут, кстати, о СВО, хоть и несколько риторически, но в контексте
