нужен каталог вееров XVIII века – это к нему. Если хотите знать всё о европейском фарфоре – читайте Тройницкого.
«Говорят, что много лет тому назад, когда проснувшийся Адам удивленно смотрел на впервые представшую его глазам красоту Евы, она, чтобы скрыть легкое смущение от пристального взгляда, сорвала зеленую ветвь и стала ею обмахиваться, с любопытством разглядывая окружавшие ее чудеса Эдема». Это из «Каталога вееров» Тройницкого, Брокгауз-Ефрон, Петроград, 1923 г. [33]
Впрочем, шутки в сторону! Он спас Эрмитаж! Он верой и правдой отстраивал его из разрушенного состояния в самые горячие годы, в 1918–1927 гг. Это он реэвакуировал коллекции из Москвы в ноябре 1920 г. (половина картин была отправлена туда Временным правительством). Это он принял на себя поток чужих ценностей из дворцов и фамильных усадеб, чтобы сохранить самое лучшее для нас. Конечно, не только он, но, как директор, всему – голова.
И он должен был быть вычищен из Эрмитажа как вредитель. «До последних лет директором Эрмитажа был С.Н. Тройницкий. Это, пожалуй, один из самых опасных вредителей в Эрмитаже» (Красная газета, Ленинград, 1931). Сопротивлялся «советизации Эрмитажа». Создавал в нем контрреволюционные группировки. Срывал «мероприятия Советской власти». «Содействовал укрытию от конфискации имущества бывших владельцев». «Был в тесной связи с белоэмигрантами». Снять с должности – по первой категории!
Это значит – «абсолютная невозможность исправления», социальная смерть. Слава Богу, Сергей Николаевич подал апелляцию – исправили, вычистили «всего лишь» по 3 категории (1931 г.). Повезло. Можно работать спецом, но никаких начальствующих должностей. [34]
На заседании Комиссии по чистке Эрмитажа от 18 апреля 1931 г. [35] Сергей Николаевич честно признался, что: а) его выгнали из двух гимназий, б) он – сын сенатора, в) что у него было вначале отношение к Советской власти, «конечно, отрицательное». «Но потом я быстро оценил… Такая разруха была, что мне было жутко за страну, что пойдут со всех сторон враги. Я и тогда, и сейчас остался патриотом, для меня страна самое дорогое, что есть». [36]
– Страна – самое дорогое, что есть, – так он сказал. И еще потом долго объяснялся – спокойно, тихо, как обычный, разумный человек, как много им сделано. Или что геральдика тоже нужна, без нее в исторических исследованиях никак не обойтись. Даже странно, что ему нужно было что-то объяснять – все о нем и так всё знали, чистили недавнего директора, первое лицо, бывшее на должности 12 лет.
Но, когда нужно человека вычистить, чтобы он стал пустым местом, всегда найдется масса доказательств. Тройницкий был знаком с великими князьями. Тройницкий – типичный представитель тех, кто оказывался «за пределами Эрмитажа при содействии ОГПУ». Он жил за границей у эмигрантов. Он печатался за границей в журналах. Он был занят никому не нужными геральдикой, мемуарами и табакерками. Его книги – «дрянь», «не для нашего пролетарского чтения». В реконструкции Эрмитажа им не было сделано ровным счетом ничего.
Не оставляйте плохих следов! Такую речь произнес будущий доктор и профессор. Известный, не без имени. С университетским образованием историка по высшему разряду. Через 7 лет он будет сам арестован по обвинению в шпионаже. Выжил, выслан, вернулся, дожил до конца 1960-х.
А вот речь другого – на ту же тему. Тройницкий «умудрился сохранить классовое лицо Эрмитажа», каким он был до революции. Эрмитаж – по-прежнему не наш, он – «императорский, дворянский». Тройницкий – капиталист, «который существовал на прибавочную стоимость, которую он выкачивал из рабочих». «Тройницкий и вся его свора на протяжении всех этих лет активно боролись против Сов. власти. Теперь на чистке пролетариат СССР должен потребовать от Тройницкого за это ответ».
Сказавший всё это человек погиб в блокаду. Когда он «чистил» Тройницкого, ему был 21 год. Его давно нет – но его слова остались в стенограмме.
Да как же они? Речь за речью. Встают – и говорят. И ведь свои – из Эрмитажа. Тройницкий «совершенно не хотел делать так, как нужно». «Вредный человек для советской общественности». «Некоторые не понимают, что нельзя бороться с колесом истории». Эрмитаж продолжает выполнять роль «идеолога буржуазного общества».
Перед ними находится (то сидит, то встает) Сергей Николаевич Тройницкий, каждого он знает, всех он слушает, видимо, несколько растерян, дает на всё самые простые, исчерпывающие ответы, которые истолковать двойственно никак нельзя, никакого злого умысла или второго дна там даже не предвидится, а их все равно перетолковывают. Кто здесь судьи? И каков будет приговор?
И только один посторонний человек, от которого сохранилась только фамилия – Петров, нет ни званий, ни степеней, его судьба неизвестна, он сказал вот что: «В период стихийной борьбы за другой строй жизни Тройницкий не ушел с этого поста, он совершил большое великое дело для республики – Эрмитаж сохранил в целости. С первых годов борьбы он сохранил имущество, а имущество – это есть искусство, это есть состояние, если бы оно погибло, то. погибло бы полстраны… Заслугу эту ценить надо… Нельзя нападать на человека, который так много сделал для нашего государства, для нашей республики». [37] Хорошо бы, чтобы у каждого из нас был свой Петров.
А каков приговор? Его произнес некто Круглов, о нем тоже ничего неизвестно, кроме нескольких слов: «Я предлагаю вычистить по первой категории. Другого метода применения к нему не остается никакого». [38]
Не оставляйте плохих следов, ни темных, ни пепельных, не оставляйте никому, кто будет после вас. Сергей Николаевич Тройницкий выжил, хотя потом арестовывался по-настоящему. Вот выписка из его следственного дела: «арестован 28 февраля 1935 г. как социально опасный элемент». Сослан в Уфу на 3 года вместе с женой Марианной, дочерью Борисова-Мусатова.
В 1930-х – 1940-х много и тяжело работал как эксперт. После войны разбирался с немецкими трофеями в Пушкинском музее в Москве. Какой же след оставил именно он? Что было его целью? На «чистке» он ответил: «Хранить памятники». Так мы его и будем помнить – Хранитель.
Можно провести всю жизнь в стране, стоящей на крайностях, на мифах, пытаясь громко об этом говорить. Можно сделать так, что вас заставят замолчать, в раннем возрасте замолчать, когда вы полны сил, но вы все равно будете писать в стол, ужасаясь, но мыслить и заполнять его рукописями, потому что иначе вы просто не сможете жить. В 1930-м Алексей Лосев, знаменитый в будущем русский философ, был в 37 лет посажен, сначала на Лубянку, а потом отправлен в лагеря, потому что власть не смогла вынести его книги
