Ознакомительная версия.
Чтобы понять ненависть антисемита к еврею, представьте себе ненависть ревнивого мужа к своему сопернику, соблазняющего его жену. Неужели этот несчастный будет ненавидеть своего врага меньше, если тот окажется писаным красавцем с изысканными манерами поведения? Я думаю, нисколько не меньше, даже, скорее, больше, но вполне возможно, что красота соперника в глазах ревнивца также станет ненавистной и будет вызывать фобию. Понятно теперь, почему не юдофобия причина антисемитизма, а скорее, наоборот? «Cherchez la femme» (ищите женщину), да и не только женщину, ищите объект конфликта. В гойской литературе о евреях нередко цитируется изречение из трактата Талмуда «Авода Зара»: «טוב שבגוים הרוג» (Лучшего из гоев убей), желая тем самым обличить евреев в жестокости и изуверстве. Однако не всегда, когда в том или ином Священном писании или духовном трактате говорится «Убей», следует расценивать сей императив как предписание к физическому убийству. Так, например, в буддизме есть аналогичное изречение: «Если ты встретишь на своем пути Будду, убей его», что следует понимать в том смысле, что ничто не должно быть тормозом на пути к твоему личному просветлению, даже сам Будда, дабы и его учение ты не превратил в догму и не стал поклоняться догме, словам, пальцу, вместо того, чтобы видеть то, на что сей палец указывает. Те же гойские «моралисты» не усматривают изуверства в изречениях Иисуса, который учил: «кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной» (Мф.5:22) — такова аллегория духовного языка, тут ничего не поделаешь, только идиот понимает духовные аллегории буквально. Чего-чего, а собственно убийств на еврейских руках, в сравнении с гойскими, несравнимо меньше [2]. В том же Талмуде написано: «Синедрион, который в течение семидесяти лет своего существования приговорил бы к смерти одного человека, был бы назван кровавым Синедрионом» (Вавилонский Талмуд, трактат Маккот, 7а). Там еще рабби Тарфон и раби Акива добавили, что если бы они были членами Синедриона, то ни один человек никогда не был бы казнен, раббан Шимон бен Гамлиэль добавил: «…даже если бы (эти преступники) пролили много крови в Израиле!». Но посмотрите, насколько Талмуд мудрее гойской «морали»! Он вовсе не утверждает, что гои чем-то плохи и за это их надо «убивать», нет, их нужно «убивать» только лишь потому, что они гои, т. е. враги, а чем лучше враг, тем он опаснее. Почему происходит эта вражда, нужна ли она евреям или гоям, Талмуд, правда, не разъясняет, настолько, видимо, факт еврейско-гойской непримиримости для талмудистов был самоочевидным и не требующим доказательств. Во всяком случае, логика здесь железная: либо иди на примирение (окончательное решение еврейского вопроса), либо враждуй до конца, уничтожая лучших из врагов. Специфика же еврейского вопроса в том, сей конфликт есть война необъявленная, лицемерная, причем, с обеих сторон, позиция что гоев, что евреев типично троцкистская: «ни мира, ни войны». Вот мы и имеем «не-мир-не-войну», т. е. даже не конфликт а «вопрос».
«Хорошие евреи или плохие?» — этот вопрос испокон веков был предметом спора между антисемитами и филосемитами, но мало кто когда осознавал некорректность такой его постановки, ибо в нем упускается один очень важный момент, что всякий игрок хорош только для своей команды. Совсем другой был бы смысл у вопроса: для кого хороши евреи и для кого они плохи; кому они дружественны, а кому враждебны, но такой дискурс мало популярен у моралистов, хотя само собой разумеется, что все достоинства врага обращаются злом для противоположной стороны — об этом предпочитают помалкивать все те, кто любит делить мир на «силы Зла» и «силы Добра». Так, например, физическая сила — это «Добро» или «Зло»? — Безусловно, это достоинство: сильный здоровый человек лучше слабого и больного, однако всегда есть опасность, что сильный может обратить свою силу в насилие против слабого, поработить его или вообще уничтожить (много ли наберется идеалистов, способных устоять против такого соблазна по моральным соображениям, если, конечно, слабый не ближний, т. е. не друг, сильному?) Ну а разве интеллектуальные способности не та же сила, если не более коварная и опасная, чем сила физическая? Евреи были бы для гоев очень хороши, если бы в дополнение ко всем своим достоинствам были бы еще и ближними всем тем, с кем они живут в одном доме. Но этого никогда не было и нет. Вместо сближения мы всегда видим обособление, «национальную идентификацию». Когда слабый отделяется от сильного, говоря: «позволь мне жить, как я хочу, не считаясь с твоими законами, я буду жить в своей нише скромного нацмена и много хлопот тебе не принесу» — это еще куда ни шло, но когда элита страны, захватив все основные рычаги управления, заявляет: «мы избранные, мы сильные, мы будем делать все, что захотим, и плевать хотели на все ваши нормы и обычаи, у нас свой закон», могут ли остальные мириться с такой «идентификацией»?
А что такое «национальная идентификация»? — об этом мы уже писали: национализм суть всегда дискриминация, ущемление кого-то в правах, преследование своих эгоистических групповых (национальных) интересов, ибо в этом суть всякой нации — все для себя за счет других (этим нация отличается от народа или этноса). Поэтому, кто хочет достичь гражданского мира в своей стране, тот прежде всего должен положить конец всяким «национальным идентификациям» внутри общества. Пока мир делится на государства и каждое государство преследует свои суверенные интересы, он неизбежно будет делиться на нации, но всякое государство, дабы не создавалась ситуация государства в государстве, может принадлежать только одной нации, те же, кто отказываются с ней ассимилироваться, должны рассматриваться как гости или как субъекты подчиненной автономии. Кто хочет «национально идентифицироваться» — пожалуйста, никто ничью свободу ущемлять не вправе, но тот, кто добровольно идентифицирует себя чужим, тот должен и принять на себя ограничение в правах, по крайней мере, в праве голоса. Декларируешь себя «иностранцем» — твое право, живи, работай, пользуйся социальным страхованием, но голосовать иди туда, где голосуют твои соплеменники, с которыми ты идентифицируешься. Такая политика национальных государств, на наш взгляд, была бы вполне разумной, но кто любит жить разумно? В том вся сущность человека, что он не хочет жить по-человечески, ему обязательно нужно всюду мутить воду, дестабилизировать обстановку, вносить раскол в общество, для этого он и «национальности» придумал — один из верных способов подорвать всякий правопорядок. Но и здесь евреи особый случай. Кем-кем, а нацменами они не были никогда и нигде. Да, конечно, могут указать на скромный быт еврейских местечек, гетто, хасидских цадиков — вот, мол, то же самое, что какая-нибудь индейская резервация. То же, да не то же (в свое время Макс Нордау даже заявлял, что евреи — самая нищая нация мира, беднее эскимосов), однако, местечки, цадики, еврейская этника — все это маска, за которой всегда стоят Ротшильды, Соросы, Гусинские.
Выше мы уже приводили ряд «антисемитских» высказываний, уличающих евреев в лицемерии, лести, лживости, как то мнение Розанова, что евреи «близки, до «единокровности», со всеми»; Форд в своей книге «Международное Еврейство» писал, сто «…современный еврей …оспаривает мнение, будто еврей отличается чем-либо от других людей». Однако здесь ясно, что не близость сама по себе, даже фальшивая, является причиной конфликта, а наоборот, прикрываемая ею «дальность». Но есть и такие антисемиты, которым не нравится вообще какое-то ни было приближение к ним евреев, хоть фальшивое, хоть искреннее. В этой связи интересно привести высказывание Андрея Чернова, который в статье «Против иудеев» обвиняет евреев в «фальшивом подобии»: «Самая бросающаяся в глаза странность натурализованного иудея — тотальное отсутствие странностей с точки зрения так называемой «нормы». Какой-нибудь рядовой казах или немец по сравнению с иудеем ощущается как сверхнеобычный. Как представитель специфики своего народа, такой человек хорошо заметен, и, раз не считает нужным скрывать свою принципиальную инаковость, с ним можно прекрасно иметь дело (или не иметь). В иудее же поражает совершенство «общечеловеческой» мимикрии, соответствие консенсусу, каким бы консенсус в данном месте ни был». — Здесь уже речь может идти о чем угодно, только не о ксенофобии, может быть, мы коснулись вопроса, еще не изученного психологами, нового вида фобии — «подобофобии», но, скорее всего, «подобофобия» явление отнюдь не новое, оно существовало всегда в любом расизме, только пыталось выдать себя за «ксенофобию». Но не «плохих» и «странных» на самом деле боится расист, но именно лучших, равных и подобных, так как именно они могут составить ему реальную конкуренцию и стать соперниками на обладание объектами его собственных вожделений. Интересно заметил Жан Бодрийяр в своей книге «Прозрачность Зла»: «Расизма не существует, пока другой остается Другим, чуждым. Расизм начинается, когда другой приобретает свойства различимого, то есть, иначе говоря, становится опасно близким. Именно тогда и начинаются поползновения удержать его на расстоянии». Так, евреи, как известно, не слишком приветствуют «объевреивание» гоев, гои-расисты также всегда противились тому, чтобы как-то эмансипировать и абсорбировать евреев, а почему? — только чтобы удержать их на расстоянии, ибо суть всякого расизма состоит как раз в том, что он очень любит отличия в другом и ненавидит различия в подобном.
Ознакомительная версия.
