КРОКОДИЛЬИ СЛЕЗЫ
Некоторое время спустя после событий 30 июня у партийного руководства, включая Гитлера, создалось впечатление, что с руководством СА напрасно обошлись так жестоко. Особенно тяжелым было положение Рудольфа Гесса, заместителя фюрера. Именно его обвинили в том, что произошло. Чтобы как-то загладить свою вину, руководство национал-социалистической партии постаралось значительно улучшить экономическое положение уцелевших, жен и детей погибших. Так, в числе расстрелянных 30 июня оказался группенфюрер СА фон Детген. 9 июля 1934 г. вдову фон Деттена посетил Рудольф Гесс. Он сказал ей, что не знал о смерти ее мужа и пообещал восстановить его доброе имя.
За все, что произошло в «Ночь длинных ножей» и последующие два дня, Гитлер принял ответственность на себя. А между тем фюрер был в крайней степени подвержен внешнему воздействию, о чем писал в своих мемуарах его адъютант, впоследствии генерал Госбах: «Он гораздо охотнее выслушивал клеветников, чем надежных, отличавшихся рассудительностью лиц»[113].
Госбах разделял мнение Эрнста Рема, который еще в 1928 г. отмечал: «Нас с Гитлером связывала настоящая дружба. Видя, что к нему льнут клеветники, не встречая никакого сопротивления, я считал своим товарищеским долгом указывать ему на это»[114].
Госбах отмечал в своих мемуарах: «Нет никакою сомнения, что происходили события, которые развивались по сценарию партийных кругов, которые не имели ничего общего с намерениями самого Гитлера. В таких случаях он чаще становился ведомым, чем ведущим, и впоследствии вел себя так, как будто бы он хотел поступить именно так и со всей горячностью приписывал поступок себе».
Особенно заметны те влияния на Гитлера, которые привели к событиям 30 июня. Гитлер считал необходимым заменить некоторых высших руководителей СА. В течение многих недель ему систематически поставляли сведения о планах путча, бунтах, предательстве отдельных частей СА. Вместо того, чтобы спокойно взвесить и найти подтверждение поступающим донесениям, он разделял мнение командования рейхсвера. У Гитлера тотчас возникало желание «поставить к стенке» некоторых путчистов, бунтовщиков, предателей, чтобы в зародыше задушить опасность, которую представляли непомерно разросшиеся СА.
Это привело к нежелательным для Гитлера результатам, ответственным за которые было руководство СС. Высшие чины СС решили, что теперь можно расправиться с неугодными им лицами в разных частях рейха, не обязательно принадлежавшими к СА. Следует отметить, что в большей части рейха руководство СС воздерживалось от подобного самоуправства.
К клеветникам, о которых говорят Госбах и Рем, можно причислить и государственных чиновников. В своем приказе частям вермахта от 1 июля 1934 г. министр рейхсвера заявляет: «С солдатской решимостью и примерным мужеством фюрер лично подверг атаке и уничтожил предателей и мятежников». Такие речи были бы более уместны в устах Геббельса, когда тот сопровождал Гитлера в Бад Висзее. Что касается действительных событий, то они не имели ничего общего с повизгиванием фон Бломберга. Между прочим, фон Бломберг должен был знать 4 июля, что генералы рейхсвера фон Шлейхер и фон Бредов находились в числе жертв «Ночи длинных ножей». А между тем министр рейхсвера поблагодарил фюрера от имени рейхскабинета и вермахта за его «решительные и смелые действия, благодаря которым он помог немецкому народу избежать гражданской войны». И далее фон Бломберг утверждал: «Как государственный деятель и солдат, фюрер проявил величие, которое в сердцах членов кабинета и всего немецкого народа вызвало восхищение его результативностью, самоотверженностью и преданностью в эти трудные минуты». Недалеко от него ушел в изъявлениях верноподданичества и бывший немецкий националист д-р Гюртнер, который должен был стоять на страже немецкого правосудия и который, должно быть, успел разобраться в том, что произошло 30 июня. Однако он стал внушать немецкому народу, что поведение Гитлера 30 июня 1934 г. следует считать «не только правом, но и долгом государственного деятеля».
Разумеется, вполне возможно, что отчет о заседании рейхскабинета, состоявшемся 4 июля, был составлен в рейхсминистерстве пропаганды. В таком случае и выбор слов, и интонации оказались на месте. Поскольку ни фон Бломберг, ни рейхсминистр юстиции д-р Гюртнер не проявили себя знатоками права, то вполне понятно их одобрительное отношение к действиям фюрера. Гитлер же, как следует из воспоминаний его адъютанта, в этот период времени находился под полным влиянием со стороны.
Отметим, что приход Гитлера к власти рассматривался как революционное событие. Зачастую события 1933 г. сравниваются с тем, что происходило за 14 лет до этого, в 1919 г. Это был революционный период, когда понятия о праве и справедливости были неустойчивыми. Когда возникла Веймарская республика, то она постаралась навести порядок в вопросах юстиции. В том случае, когда происходили какие-то правонарушения, в отношении правонарушителей принимались соответствующие законы. Но осужденные зачастую освобождались от ответственности по амнистии, которая применялась неоднократно.
Что же касается жертв «Ночи длинных ножей», то по отношению к ним не применялась не только какая-то амнистия, но даже элементарное судопроизводство.
Прежде чем понять, как относились к происходящему члены СА, нужно вспомнить, сколько несправедливостей было связано с событиями 30 июня. Виктор Лутце, новый начальник штаба СА, попытался исправить картину, созданную органами национал-социалистической пропаганды. Ему был задан вопрос: «Верите ли вы, что предатели с их преступными планами в отношении СА имели бы надежды на успех, если бы фюрер в последний момент не разоблачил их?» Лутце постарался направить общественное мнение в правильное русло. «Начальник штаба (Лутце имел в виду себя) заявляет со всей решимостью, что ни один рядовой член СА не поддержал бы предателя Рема. Совершенно ясно, что речь могла идти лишь о бунте фюреров СА. Что касается этих фюреров, то лишь ограниченный круг таких людей желал участвовать в мятеже». Господин Лутце, довольный тем, что его оставили в живых, был готов возвести хулу на тех, кто не мог ответить за себя. Впрочем, впоследствии он постарался реабилитировать себя.
Во время приема в честь румынского министр-президента Антонеску, состоявшегося в 1941 г., Лутце сидел напротив мюнхенского гауляйтера Вагнера. Очевидно, находясь в подпитии, Лутце упрекнул Вагнера в том, что он был инициатором и главным актером драмы, разыгравшейся 30 июня 1934 г. Гитлер, слышавший эту перепалку или информированный о ней кем-то из присутствующих, после этого отказался принять Виктора Лутце. Чтобы исправить положение, понадобилось вмешательство доктора Геббельса. Нужно отметить, что впоследствии Лутце решил выступить в защиту своего предшественника, Эрнста Рема. Об этом свидетельствует следующий документ:
«Доклад фюрера СС Роберта Шульца, составленный в Штеттине 21.08.1935 г. после смотра частей СА Средней и Верхней Померании, состоявшегося 17.08.1935 г.:
Во время товарищеского ужина в гостинице “Пройссенгоф” Лутце находился в состоянии сильного опьянения. Помимо Шульца и двух фюреров СС присутствовали гауляйтер Шведе-Кобург, обер-бургомистр Фабер, группенфюрер Фридрих, а также около 20 фюреров и унтер-фюреров СА. После того, как гауляйтер занял место за столом, (новый) начальник штаба СА заговорил о событиях 30 июня и их предыстории, причем, довольно подробно. Он рассказал, как вместе с фюрером приехал в Годесберг. Затем сообщил, что вначале фюрер приговорил к расстрелу всего семерых. Что же касается Рема, то расстреливать его он не желал. После того, как Рем неоднократно отказывался покончить с собой, вечером в воскресенье фюрер согласился с тем, чтобы Рема застрелили. По мнению Лутце, фюрер этого не хотел, он намеревался приказать расстрелять всего семерых, но число это, без ведома фюрера, было увеличено до 17, что фюрер впоследствии утвердил задним числом. Он, Лутце, указал фюреру на то, что не следует никого расстреливать, за исключением главных зачинщиков. Он добавил, что их число и без того достаточно велико, но оно произвольно выросло до 82. Он не одобрил тот факт, что эти 82 человека были расстреляны лишь для того, чтобы выместить на ком-то свой гнев и свести с ним личные счеты. Фюрер оказался в трудном положении, поскольку ему пришлось санкционировать расправы еще и над этими 82 лицами. В двух или трех случаях люди были погублены вообще без всякой причины. По его мнению, после того, как 17 главных виновников были расстреляны, в отношении остальных следовало официально возбудить судебное дело. Тем, кто безнаказанно и несправедливо расправился с этими людьми, однажды придется ответить. Ведь немцы народ справедливый, и такое откровенное нарушение законов падет на виновных, которые, в конце концов, получат по заслугам...»
