воздействия является молодежь» (п. 52). Точка зрения официального документа разделяется многочисленными моральными предпринимателями разных уровней: они считают, что именно молодежь оказывается на острие опасности, тем более что она включена в интернет-активность почти поголовно; так, по данным на конец 2019 года, ежедневными пользователями Интернета являются 94 % россиян в возрасте 18–24 лет (для сравнения, в группе 55 лет и старше — 34 %) [491]. «Один из (…) парадоксов развития современного общества (…) кратко можно описать через доминирующий в современном российском обществе подход: „Информатизация для всего общества — благо, а для молодого поколения — угроза, вред“. В общественном сознании циркулируют утверждения: „Новые средства массовой коммуникации (СМК), прежде всего компьютер, Интернет, занимают все свободное время подростков. (…) Дети становятся жестокими после Интернета. ИКТ конструируют новые картины мира у детей“. Данные положения могут классифицироваться как своеобразные мифы, или моральные паники, общества в отношении детства» [492]. Фобии, связанные с пагубным влиянием Интернета, проявляются не только на политическом, но и на бытовом уровне: «нестабильная социально-политическая, социально-экономическая и психосоциальная обстановка нашего общества воспроизводит стереотипы опасений восприятия всего нового. Взрослый мир и семья не успевают за социализацией детей. Родителей пугает (…) уход от них в мир, им неведомый. (…) И вместо того, чтобы переструктурировать свои картины мира, картины мира молодого поколения объявляются иными = чуждыми = плохими» [493].
Политическая тревожность в данном случае строится по тем же схемам, что и тревожность личностная. Пространство Интернета объявляется источником неизвестных опасностей, которым подвержено прежде всего подрастающее поколение — дети, подростки и молодежь. Интернет для них является источником безнравственности, бездуховности, сексуальной распущенности, суицидальных настроений, непатриотичности, безграмотности, психического нездоровья и, конечно, оппозиционных и экстремистских настроений; именно в виртуальном пространстве «уводят наших детей». Вокруг фобий, связанных с Интернетом, часто выстраиваются и моральные паники, некоторые из них будут разобраны в главе VIII. В этих паниках задействованы «моральные предприниматели» самого разного уровня — от представителей высших эшелонов власти до рядовых граждан.
В высших эшелонах власти неоднократно высказывалась идея об ограничении действия Интернета на территории России, о создании «суверенного Интернета» с автономизацией его по отношению ко Всемирной сети [494]. Неоднократно принимались решения, затрудняющие свободу высказывания мнений в виртуальном пространстве [495]. Среди репрессивных действий, осуществлявшихся в Рунете, — случаи блокировок политического, социального или религиозного контента; принятие законов, увеличивающих государственную цензуру; уголовные дела против интернет-пользователей, причем репрессии касаются не только деяний, имеющих однозначно преступный характер (напр., торговли оружием и наркотиками), но и оппозиционных высказываний. При этом действия государства по ограничению Интернета поддерживаются населением. Так, на сентябрь 2014 года за введение цензуры в Интернете высказывались 54 % россиян, против — 31 %; при этом чем лучше респонденты были знакомы с содержанием Интернета, тем меньше они выступали за его цензурирование [496].
Кампания против «движения АУЕ», якобы руководимого и направляемого из недр виртуального пространства, является частным случаем проявления тревожности, связанной с угрозой Интернета. Конечно, обеспокоенность моральных предпринимателей негативным влиянием Интернета и в данном случае, и во многих других обусловлена многочисленными социально-политическими причинами. Но, видимо, есть и еще один фактор: действия чиновников разных ведомств наводят на подозрение, что они очень плохо разбираются в Интернете, и это тоже нарушает адекватность их действий. Приведем несколько примеров таких «странностей».
— Как уже говорилось [параграф IV.1], ВК-сообщества со словом АУЕ в названии безобидны по контенту, не содержат призывов к криминальной деятельности. Но чиновники настаивают на их опасности, хотя могли бы лично убедиться в противоположном, составив собственное впечатление.
— В заявлениях чиновников о вредоносном влиянии криминальных ВК-сообществ делается упор на том, что эти сообщества заблокированы на территории России. Однако любой подросток, сам или посоветовавшись со сверстниками, может за полминуты обойти блокировки, для этого даже не нужно специального программного обеспечения. Такая возможность делает блокировку довольно странной мерой пресечения.
— Создается впечатление, что блокировка ВК-сообществ производится только на основе наличия в их названии ключевого слова АУЕ. Ряд сообществ, имеющих аналогичное содержание и даже порой соединенных с «АУЕ-сообществами» внутренними ссылками, остаются не видны для «моральных предпринимателей». Многие такие сообщества как пребывали в открытом доступе, без блокировок несколько лет назад, так пребывают и сейчас, несмотря на то что правоохранительные органы отчитались о блокировке десятков тысяч сайтов.
— Удивляет, что в выступлениях чиновников, посвященных опасности пропаганды уголовного мира, совершенно не упоминается кинематограф. Казалось бы, именно детективы могут наставить зрителей на криминальный путь: в них часто создаются образы преступников, не лишенные обаяния; показываются схемы совершения преступлений; содержатся сцены насилия, причем часто снятые очень эстетично. То же самое касается и музыки в стиле шансон: ее не запрещают, хотя в ней и говорится о «тяжелой воровской доле», причем весьма сочувственно. Причина, видимо, в том, что чиновники сами смотрят такие фильмы и понимают, что опасности в них нет: это всего лишь кино, и зрители не будут переносить увиденное в фильме в жизнь. То же и о шансоне. А вот к Интернету отношение другое: если детективы и шансон чиновникам понятны, то виртуальное пространство для них — загадочная terra incognita, из которой может исходить любая опасность.
Некомпетентность чиновников в делах Интернета во многом обусловлена их возрастом. Это люди, ставшие пользователями Сети уже взрослыми. В отличие от подростков — «цифровых аборигенов» — они чувствуют себя в виртуальном пространстве некомфортно, передвигаются здесь с трудом и, возможно, работу по исследованию Интернета перекладывают на молодых помощников, ограничиваясь только установочными указаниями для них.
4.3. Удобство оперативной работы в интернет-пространстве. Расширение юридического пространства экстремизма, общая конъюнктурность этой темы привели к вполне ожидаемому эффекту: «силовикам» оказалось выгодно повышать показатели раскрываемости за счет мониторинга Интернета. Стало не нужно проводить трудоемкую работу по расследованию преступлений, если достаточно, сидя в Интернете, листать архивы и выискивать там материалы, которые можно расценить как нарушающие нормы закона. Это внесло изменение в деятельность правоохранительных органов; приведем высказывание нашего эксперта: «Зайдите в любой райотдел в Москве или области и поговорите с операми уголовного розыска. Там всегда будет одно и то же — на пять человек в отделе по штату работает два, включая начальника. Рядом отдел по борьбе с наркотиками, там десять человек, и все десять штатных единиц заняты, потому что там классно работать, там хорошо делать палки, и, в принципе, ни за что не отвечаешь. Есть еще более спокойные должности —
