— Пожалуйста, повторите ещё раз заключительное слово. Мы его сделаем крупным планом.
Но тут председатель, и без того героически просидевший в застёгнутом на все пуговицы мундире все заседание под палящими лучами юпитеров, дал понять, что находит эту просьбу чрезмерной:
— Нет уж, увольте! Больше не могу.
Я специально останавливаюсь на том, как кинематограф завоёвывал себе на космодроме достойное место под солнцем, потому что вижу в этом отражение проблем гораздо более принципиального характера.
Если «киношники» стали вести себя в зале космодрома, да и на самой стартовой площадке чуть ли не как хозяева (или, во всяком случае, пользуясь дачкой терминологией, как «совладельцы»), то определённые к тому основания у них, конечно, были. И основания немалые.
Мне приходилось слышать разные высказывания о пропагандистском значении космических полётов. Кто-то считал эту сторону дела — пропагандистский эффект — главенствующей («ради этого и летаем»). Другие признавали лишь её второстепенную роль, видели в ней нечто вроде бесплатного приложения к получаемым в космических полётах научным и техническим результатам («боковой выход»). Никто, однако, не отрицал полностью того влияния, которое космические старты пилотируемых (особенно пилотируемых) кораблей оказывают на души, эмоции, воззрения людей — и у нас, и за рубежом. Да и наивно было бы отрицать это!
А раз так, раз этим незримым и не поддающимся точным подсчётам, но тем не менее весьма веским результатам космических полётов мы придаём — не можем не придавать — такое серьёзное значение, значит, и это дело нужно выполнять хорошо. Добротно. Всерьёз. И, в частности, что называется, «создавать условия» для людей, творящих его своими руками: фотографов, кинооператоров, журналистов, писателей, корреспондентов радио и телевидения!
Чем больше они увидят, чем в большей степени смогут самостоятельно выбирать самое, с их точки зрения, интересное, чем откровеннее покажут подробности живой жизни людей космоса — земные и небесные, вызывающие улыбку и трогательные, лирические и драматические, такие, «как у всех», и такие, «как нигде», — тем ближе станут космические дела и люди, в них участвующие, каждому читателю, радиослушателю, телезрителю. Тем мощнее окажется этот невидимый, но, без сомнения, очень всем нам нужный пропагандистский эффект. Тем больше людей станут воспринимать космос не как «их», а как «наш» или даже как «мой».
Вот почему я с таким одобрением воспринимаю все расширяющееся вторжение передатчиков массовой информации — корреспондентов, кинематографистов, телеоператоров — не только на космодром или в район посадки космического корабля, но даже и на самый этот корабль. Неважно, что в последнем случае в роли корреспондентов выступают… Впрочем, почему же неважно? Напротив, очень важно, что в этой роли выступают сами космонавты, прибавляя к своим и без того многочисленным обязанностям ещё и эту! Им тут и карты в руки!..
Вспомним хотя бы телевизионные интервью и целые пресс-конференции, которые мы с таким интересом и сопереживанием смотрим в ходе едва ли не всех космических полётов.
Нетрудно понять, что в общей загрузке космонавтов эти интервью и конференции представляют собой ощутимый довесок. Так, может быть, напрасно это делается? Не лучше ли было бы поэкономнее расходовать энергию людей, делающих в космосе своё прямое — и без того достаточно трудное — дело? Или хотя бы перенацелить эту энергию с разговоров с нами на какие-то дополнительные научные и технические исследования?..
Нет! Не лучше это было бы. Только хуже.
Космическая информация превратилась в потребность для множества людей.[5]
Установленная на стартовой позиции ракета «Восхода» выглядела чем-то наряднее обычного. В первый момент я не уловил — почему. А потом сообразил: дело заключалось в том, что последняя — верхняя — ступень ракеты была окрашена не в ставший привычным светло-серый цвет, а в крупную черно-белую клетку,
— Как кафель в ванной комнате, — сказал один из инженеров космодрома, по-видимому твёрдо стоявший на той точке зрения, что эстетика технических устройств — в их рациональной строгости. Кстати, он и на собственной автомашине последовательно проводил те же принципы: не признавал никаких вошедших было в моду украшательских тигрят, собачек, висюлек и тому подобных, как он называл, «финтифлюшек».
Но к ракете «Восхода» все это отношения не имело. Её раскрасили в «кафельную» клетку не для красоты, а исходя из соображений вполне деловых: в программу полёта было включено наблюдение за последней ступенью после её разделения с кораблём.
Вообще, надо сказать, в программу «Восхода» записали довольно много. Настолько много, что, пролетав сутки, экипаж запросил у Земли разрешения продлить время работы ещё на двадцать четыре часа: какие-то «хвосты» задания остались недоделанными. Вернее, как сказал Феоктистов на послеполётном разборе, «еле-еле справились со всем, что собирались сделать. А обдумать не торопясь или сделать что-то, что пришло в голову в полёте, времени уже не было. Надо планировать время на исследования в полёте с запасом».
Пожалуй, именно с этого полёта произошёл крутой — на сто восемьдесят градусов — поворот в проблеме занятости космонавта.
Давно ли авиационный врач и психолог Ф.Д. Горбов в статье «Психология космического полёта» указывал — для того времени вполне справедливо — на возможные психологические трудности, связанные с отсутствием у космонавта «достаточного притока впечатлений». Чтобы проверить устойчивость психики будущих космонавтов в подобной ситуации, их сажали по одному на много дней в сурдокамеру — полностью изолированное от внешнего мира помещение, в которое не проникал извне ни один звук, ни один луч света, ни один, как сказали бы кибернетики, бит информации. Космонавты говорили, что это было непростое испытание. Заросшие многодневной бородой, даже, как мне показалось, какие-то одичавшие, вылезали они — прямо в руки врачей — из этой сурдокамеры.
Но очень быстро — всего через несколько лет и несколько космических полётов — опасение, что космонавту грозит информационный голод, было забыто. Или, точнее, не вообще забыто, а переадресовано дальним космическим полётам будущего, в которых космонавты будут годами добираться до какой-нибудь далёкой планеты, изредка пытаясь найти свою Землю среди множества мелких звёздочек, видимых в иллюминаторах корабля.
Что же касается полётов орбитальных или даже имеющих своей целью Луну, то в них — это выяснилось довольно быстро — скучать космонавтам стало некогда. Какой уж там недостаточный приток впечатлений! Дай-то бог программу каждого очередного дня полностью провернуть и все с этим связанные впечатления переварить! Именно это стало одной из главных забот космонавтов.
И когда вернулся на Землю экипаж «Союза-16» — А.В. Филипченко и Н.Н. Рукавишников, — руководитель подготовки наших космонавтов В.А. Шаталов (сам до этого трижды слетавший в космос), оценивая работу своих коллег, сделал особый упор на то, что экипаж «полностью выполнил программу». То же самое он подчеркнул полугодом раньше, говоря о полёте П.Р. Поповича и Ю.П. Артюхина на орбитальном комплексе «Салют-3» — «Союз-14»: «Во-первых, экипаж выполнил всю запланированную программу…»
Видите: во-первых!.. Это стало первым! О мужестве, отваге и тому подобных категориях разговора нет: они подразумеваются. Как условие необходимое, но в наше время уже недостаточное. Просто согласиться сесть в корабль, который увезёт тебя в космос, сегодня мало. В космосе нужно работать. Работать с предельной интенсивностью. И — квалифицированно!
Постепенно требования к космонавтам и в этом отношении стали ужесточаться. Как-то раз очередной работающий в космосе экипаж немного поднапутал — нажал какие-то кнопки в неправильной последовательности. Дело удалось с помощью ЦУПа поправить: нужный манёвр был выполнен, хотя и не оптимальным путём. Пришлось по заведённому порядку доложить об этом «наверх» — чересчур широкий круг людей был в курсе происшествия и информация о нем так или иначе не могла не просочиться. Выслушав доклад, Д.Ф. Устинов, курировавший тогда космические дела, подумал и сказал:
— Пора нам начинать наказывать.
Подумал ещё и добавил:
— Наказывать тех, кто готовит космонавтов…
Да, работать в космосе стало непросто.
Интересно, что и в этом смысле история развития космических полётов в основных чертах повторила историю авиации. Сравните деятельность первых пилотов, которые совершали свои героические (конечно же героические!) полёты, — можно сказать, ради самих этих полётов, ради того, чтобы убедиться самим и убедить других: человек может летать, — с деятельностью современного лётчика-испытателя, каждую секунду выше головы загруженного бездной дел: управлением самолётом и его многочисленными системами, установлением предусмотренных программой (зачастую очень непростых, никогда в нормальной эксплуатации не встречающихся) режимов, ориентировкой в пространстве, ведением связи, записями в планшете — всего не перечислишь!
