под руководством профессора Ноама Ютмана из Лондонской школы экономики и Дэвида Янга из Гарвардского университета провела большое исследование под названием AI-tocracy.
Они проанализировали обширные данные о китайских компаниях, работающих в области искусственного интеллекта, и их контракты на госзакупки для слежения в течение последних десяти лет. Согласно их результатам, новые технологии укрепляют власть автократа, а спрос автократа на технологию стимулирует дальнейшие инновации за пределами областей, приносящих автократу непосредственную пользу, то есть все, в общем-то, в плюсе — такое государственно-частное партнёрство.
По всей видимости, китайские «умные города,» как и «социальный кредит», будут несколько лет пилотироваться, а затем, с доработками, объединятся в целостное цифровое государство — единственное в своём роде и самое сильное, самое значительное на Земле. Предположу, что китайские власти планируют сделать это примерно к 2030 году.
Но, возможно, главное, что нужно понять: Китай не просто создаёт инфраструктуру или не просто следит за гражданами, нет, он создаёт инструментарий для производства субъективности, но не за счёт социального давления, а за счёт цифрового контроля. И это уже сейчас у них очень неплохо получается…
«К 2022 году Китай стал невозможным местом для жизни, — пишет для The Critic Джек Левер, который до этого семь лет работал в Китае преподавателем. — Первоначальная реакция Китая на COVID достойна восхищения, но она превратилась в безумный авторитарный кошмар. Китайцы всегда были националистами, но при Си Цзиньпине их национализм стал агрессивным и повсеместным. После COVID Китай чувствовал себя местом, где невозможно было избежать политики, и эта политика становилась чрезвычайно уродливой. […]
Китай совсем другое место, чем страна, в которую я приехал семь лет назад. Некоторые из изменений были хорошими: загрязнение воздуха резко сократилось; сеть высокоскоростных поездов Китая замечательна. В других изменениях я не так уверен.
Наиболее очевидным изменением стал рост национализма. В Пекине каждую неделю я ставил своим ученикам письменные задания. Я сделал всё возможное, чтобы избежать политических и деликатных вопросов. Каким-то образом студенты всегда находили способ сделать свой текст политическим. Что бы вы сделали, если бы у вас оставалось 24 часа, чтобы жить? Я бы бомбил Америку и убил как можно больше американцев. Чем вы надеетесь заниматься через десять лет? Боевые действия в армии за освобождение Тайваня. Каковы основные различия между китайцами и иностранцами? Иностранцы — это буржуазия, а китайцы — это промышленный пролетариат. Безобидное письменное задание превратилось в яростную антияпонскую тираду. […]
Вся культура Китая чувствует, что она становится всё более националистической. Люди больше не смотрят «Титаник»; они смотрят Wolf Warrior и бесконечные фильмы о героическом убийстве японцев. Это правда, что мои ученики в Аньхое и Юньнани (у которых я преподавал в 2015 году) любили свою страну. Многие из моих учеников в провинции Аньхой с гордостью рассказывали мне о вступлении в Коммунистическую партию в надежде служить своей стране. Но эта любовь к своей стране не определялась необходимостью настраивать себя против Америки и всего, за что выступает Америка. В наши дни, что бы ни происходило в мире, это вина Америки. Если Россия вторгнется на Украину, то это вина Америки. Если тайваньцы голосуют за Цай Инвэнь, то это вина Америки. Китайский национализм меньше относится к таким ценностям, как лояльность, и все больше становится навязчивым страхом, неуверенностью и ненавистью к Западу.
Другие изменения в Китае также были разочаровывающими. Когда я впервые переехал в Китай, всё ещё можно было читать „Википедию”, Би-би-си или любой другой новостной сайт. VPN, если они вам были нужны, были в свободном доступе в китайских магазинах приложений. Сейчас трудно найти какие-либо крупные англоязычные веб-сайты, которые доступны в Китае. В Китае сейчас не столько интернет, сколько интранет».
Даже беглого взгляда на историю человечества достаточно, чтобы понять, насколько мы агрессивный вид. Мы вошли в мир, если и не уничтожив всех своих «близких родственников» от неандертальцев и кроманьонцев до денисовского человека, то, по крайней мере, оказались достаточно более приспособленными, чтобы пережить их всех.
Дальнейшая история человечества — бесконечные, зачастую совершенно бессмысленные войны, рабство, растерзанные хищниками на арене Колизея христиане и христианские же крестовые походы, костры инквизиции, мировые войны, гражданские войны, «красный террор» [134], репрессии, фашизм, холокост, концентрационные лагеря, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, «культурная революция», апартеид…
Наконец, уже современный нам геноцид в Руанде с миллионом жертв (хуту управились с тутси за несколько недель), и два миллиона жертв только за 12 лет боевых действий на Ближнем Востоке в результате спецопераций, проведённых под командованием США.
Крис Хеджес — американский журналист, военный корреспондент, лауреат Пулитцеровской премии, всю свою профессиональную жизнь изучающий патологическую тягу человечества к войне, в 2003 году опубликовал книгу «Что каждый человек должен знать о войне?». Эта и другие работы К. Хеджеса разительно отличаются от весьма, на мой взгляд, наивного оптимизма блистательного, несмотря на это, Стивена Пинкера.
Если считать войной вооружённый конфликт, унесший более 1000 жизней, то, согласно К. Хеджесу, из последних 3400 лет люди жили в мире лишь 268 лет (всего 8 % хоть как-то задокументированной истории). Понятно, что эта цифра не учитывает событий, которые не сохранились в документальных свидетельствах, а многие войны происходили и между городами-государствами, которые при всём желании не могли бы собрать войско, достаточное для потерь в тысячу человек.
Наконец, необходимо помнить, что в мире, как правило, идёт несколько войн одновременно, даже десятки войн. Например, на начало 2003 года, когда К. Хеджес опубликовал свою книгу, в мире, по его подсчётам, параллельно шло 30 войн: в Афганистане, Алжире, Бурунди, Китае, Колумбии, Конго, Индии, Индонезии, Израиле, Ираке, Либерии, Нигерии, Пакистане, Перу, Филиппинах, России, Сомали, Судане, Уганде и др.
В войнах только ХХ века, говорит К. Хеджес, погибло не менее 108 миллионов человек, тогда как за те же 3400 лет общее число боевых потерь составляет по разным оценкам до 1 миллиарда человек [135].
Объединённые вооружённые силы мира в том же 2003 году составляли 21,3 млн человек (Китай на первом месте — 2,4 млн, США — второе место с 1,4 млн, Индия третья — 1,3 млн, в Северной Корее — 1 млн, в России 900 тыс. человек). При этом 20 крупнейших армий мира находятся в 14 развивающихся странах.
Мы слишком западоцентричны в своём восприятии истории, и в значительной степени поэтому не понимаем всего масштаба мирового кровопролития. Нас не удивляет, что Китай находится на первом месте по численности своей армии — «они же ведь и сами большие». Но границы-то у Китая меньше, чем, например, у нас, тогда зачем в два с половиной раза
