«Мои встречи (с С. Бандерой. — Авт.) пришлись на то время, когда он вышел из концлагеря перед самым окончанием войны. Поражение Германии было очевидно, но что будет после этого, никто не мог предугадать. Бандеру интересовало все, что происходило и происходит в Украине, от которой он был целиком изолирован. Я была активисткой национального движения и к тому же едва ли не первой женщиной с «Большой Украины», которую Бандера встретил в своей жизни. Не удивительно, что его интересовало все, что я могла ему рассказать.
Я в то время была молодой вдовой его приятеля Ивана Кпимива-Легенды, и потому кроме доверия ко мне он испытывал еще и определенное чувство уважения. Мой отец также был одним из основателей УГОР, и у Бандеры была возможность неоднократно общаться с ним.
… Наше знакомство состоялось в Вене как раз на квартире моего отца, где к тому времени жила семья Николая Лебедя (Ода — жена, ее мама и маленькая Зоряна). Я жила отдельно, но каждый день бывала у них, чтобы позаботиться об их быте. Они тогда так же только что были выпущены из концлагеря.
По обыкновению Вену ежедневно бомбили самолеты союзников, все шли в бомбоубежище, а я оставалась, чтобы сварить какой-нибудь «кондёр», если была такая возможность. И когда однажды Ода попросила дополнительную тарелку для гостя, который зашел, я, немного недовольная, отдала свою «порцию», так как больше не было. Только тогда, смеясь, Ода заставила меня присмотреться к незнакомому гостю. Узнав по фотографии Степана Бандеру, я была почти счастлива, что выпала возможность его покормить.
После этого почти каждый день он появлялся у нас. Иногда тоже не шел в убежище, и под бомбовый град, который падал очень близко, мы следили за варевом на «буржуйке», чтобы не разливалось драгоценное кушанье. Как только бомбежка прекращалась и можно было ходить по городу, я старалась показать ему все, что меня интересовало в том волшебном городе. Иногда к нам присоединялся и Ярослав Стецько. «Большая политика» не являлась темой наших разговоров, но нельзя было не коснуться многих ее сторон хотя бы косвенно.
Тот венский период пролетел очень быстро. Мы с отцом и небольшой группой людей, среди которых была и нынешняя Слава Стецько, выехали на юг Баварии. Ехали по фальшивым «маршбефелям»,[48] которые принес Степан Бандера. Он же принес и отцовский чемоданчик и посадил нас на поезд, а сам возвратился к своей семье — жене и дочке, жившим под Веной. После всяких перипетий мы с отцом оказались в Аусбурге, а Бандера осел в Мюнхене. Расстояние не далекое, но дружеские нити порвались. Послевоенное время потребовало приспособления к новым условиям. У Бандеры появилось много новых дел, которые требовали решений с перспективой на будущее, и он с головой ушел в них. Еще мы встречались на панихиде по Легенде, но тогда не было времени на разговоры.
Не было у меня и возможности увидеть его жену, хотя он часто в Вене говорил о ней, беспокоясь, что не может ни ей, ни дочери уделить достаточно внимания. Думаю, это была красивая супружеская жизнь, но для г. Наталки[49] нелегкая. Но тогда все мы были молоды, подпольная жизнь в Украине лишила нас «материального багажа», и то, что мы были бедны, как церковные мыши, нас не беспокоило».
Возвращаясь непосредственно к общественно-политической стороне жизни Степана Бандеры, первое, что необходимо выяснить, — какой пост занимал он тогда.
На момент своего ареста немцами он был председателем Провода ОУН, которая называла себя революционной или, по-другому, «под знаменем Бандеры». Как уже неоднократно отмечалось, после ареста Степана Бандеры обязанности председателя взял на себя Николай Лебедь, но он не был официально утвержден в этой должности и являлся исполняющим обязанности проводника. На III Большом чрезвычайном сборе ОУН в 1943 году было решено отказаться от учреждения проводника и одновременно было создано Бюро Провода из трех человек: Роман Шухевич, Ростислав Волошин и Дмитрий Маевский. Но и Волошин, и Маевский погибли, снова остался один — Роман Шухевич.
Мирослав Прокоп, один из основателей Украинской головной освободительной рады (УГОР), утверждает, что Роман Шухевич был и оставался председателем Провода до самой своей гибели. Другой известный националистический публицист Степан Мудрик-Мечник писал: «Степан Бандера после освобождения из немецкого концлагеря Заксенхаузен на некоторое время задержался в Берлине. Сюда к нему с Украины с группой членов ОУН приехал Николай Лебедь, посланный Романом Шухевичем для внешнеполитической деятельности. Н. Лебедь стал перед Бандерой по стойке «смирно» и сделал отчет о проведенной им работе». В этом отрывке несуразностей хватает. Начать с того, что уже само выражение «стал по стойке «смирно»» вольно или невольно вызывает улыбку. Более того, Николай Лебедь прибыл на Запад совсем не для отчета перед Бандерой, а как генеральный секретарь внешних дел УГОР вместе с Зеноном Матлою и Дарьей Ребет для того, чтобы проинформировать мировую общественность о той героической борьбе, которую ведет УПА с коммунистическим режимом.
Пылкие приверженцы Степана Бандеры считали и иногда продолжают считать, что в 1940 году на Краковском сборе он был избран пожизненным проводником ОУН. Но, судя по всему, Бандера сам хотел получить подтверждение своих полномочий и старался для этого собрать IV Большой сбор ОУН, однако это намерение осталось неосуществленным, поскольку на него не могли прибыть делегаты из Украины. Вместо сбора зимой 1946 года в Мюнхене была проведена расширенная конференция, на которой были созданы Заграничные части (34) ОУН. Это дало основания тем националистам, которые не согласились с политикой Степана Бандеры, утверждать, что в послевоенные годы он уже не был председателем Провода всей ОУН(р), а лишь 34 ОУН. Однако выборы 1946 года утвердила конференция 34 ОУН в 1947 году, на которой Степан Бандера вновь стал председателем Провода всей ОУН. Еще раньше, в феврале 1945 года, на февральской конференции ОУН на украинских землях был избран новый состав Бюро Провода (Бандера, Шухевич, Стецько). Таким образом, Степан Бандера снова стал руководителем ОУН(р), а Роман Шухевич оказался его заместителем и председателем Провода в Украине. Тогда же было решено, что в связи с московско-большевистской оккупацией Украины и неблагоприятным международным положением проводник ОУН должен постоянно пребывать за границей.
Бандера, именем которого было названо национально-освободительное движение против оккупации Украины, был опасен для Москвы. Мощная идеологическая и карательная машина была пущена в ход. В феврале 1946 года, выступая о. т имени УССР на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Лондоне, поэт Микола Бажан потребовал от западных государств выдачи многих украинских политиков в изгнании и в первую очередь Степана Бандеру.
История имеет свойство повторяться, и не учитывать этого фактора в характеристике послевоенной деятельности Бандеры невозможно. Так, например, в 1940 году Степан Бандера со своими единомышленниками обвиняли Провод ОУН в том, что, находясь в эмиграции, он не ориентируется в ситуации в крае, теперь же Дарья и Лев Ребеты, Зенон Матла, Николай Лебедь и другие члены ОУН, которые имели возможность ознакомиться со взглядами и настроениями населения центральных и восточных областей Украины, предъявляли такое же обвинение самому Бандере. И действительно, когда в 1920–1930 годах члены ОУН вели в Галиции и на Волыни борьбу за независимость Украины, они мало задумывались над тем, какой именно должна быть Украина. Выяснилось, что население так называемых Центральных и Восточных Украинских Земель[50] сразу начинало задавать вопросы относительно политического и социального устройства будущего государства. Далее, идеология украинского национализма на видное место ставила христианскую религию, возможно, потому, что большинство ведущих членов ОУН, как уже упоминалось, вышли из священнических семей. Население же восточных областей к религии относилось более равнодушно, поскольку Русская православная церковь всегда отстаивала имперские интересы России. Если при создании ОУН речь шла лишь об украинцах, то уже во время войны в УПА находились отдельные подразделения, целиком состоящие из татар, азербайджанцев, калмыков и представителей других народов.
Не вдаваясь в глубинную суть разногласий и споров между Степаном Бандерой и представителями УГОР, необходимо отметить только, что приверженцы Бандеры обвиняли представителей УГОР в отходе от чистоты идей украинского национализма, а те, в свою очередь, обвиняли первых в нежелании видеть жизненные реалии и в догматизме.
Петр Балей в книге «Фронда Степана Бандеры в ОУН в 1940 году» пишет: «Даже без личного знакомства, на основании только его печатного наследства исследователю личности Степана Бандеры бросается в глаза его чрезмерная амбициозность. Она менее заметна при непосредственных встречах, но всегда — в аргументации идеологической «правильности» его личной веры, будто бы, — это не потому, что я так хочу, а потому, что это единственно правильно». Возможно, что дело даже и не в личных амбициях Степана Бандеры, а в его фанатичной вере в идеи, усвоенные с юных лет, и в неспособности их пересмотра. Это, конечно же, чисто психологическая черта характера. И далеко не всегда можно определить, положительная она или отрицательная. Но стоит заметить, что человек, стремящийся повести массы за собой, сам должен очень сильно верить в свою идею.
