войны ему припомнили работу в Псковской миссии, и у батюшки начались большие неприятности. Но потом всё как-то образовалось, он вернулся из прохладных и ветреных мест и стал служить в маленькой церкви под Петергофом. Теперь он принял Анну Михайловну — но не во храме, а на огороде возле своего домика.
Анна Михайловна призналась в том, что боится, и спрашивала, как защититься от порчи.
— Молитва и крест, — хмуро отвечал священник, разглядывая большую тыкву, которой какой-то мелкий грызун объел бок.
— Есть ещё кое-кто из молодых отцов, которых благословили на отчитку для снятия порчи.
Тыква печалила священника, как пьяный на паперти.
— Да забудьте вы это всё, милая. Просто помолитесь за неё.
— За кого? — не поняла Анна Михайловна.
— Да за подругу вашу. Дадите себе волю, только хуже выйдет.
Анна Михайловна всё же взяла адрес отчитчика и отправилась на электрическом поезде обратно.
В ней жили некоторые сомнения — она уважала веру предков. Четыре поколения этих предков ходили в Морской собор, четыре поколения в нём венчались, четыре поколения ставили в ней свечи по воскресеньям.
Где они были отпеты, да и были ли, тут Анна Михайловна затруднилась бы ответить.
Мужчины были убиты — кто на Крымской войне, кто — под Шипкой, один пустил себе пулю в лоб посреди какого-то мокрого леса в Восточной Пруссии, кого-то расстреляли матросы, а кто-то пропал в те времена, о которых неприятно думать даже сейчас, когда страна вернулась к ленинским нормам законности.
С другой стороны был страх перед порчей, которая проходила совсем по другому ведомству.
Она читала, как на далёких островах, среди каких-то невероятных пальм, похожих на сочинские, голые люди тычут иголками в фигурки своих врагов. Кто из них сильнее?
Сказать правду, жизненный путь самого священника не внушал оптимизма, тем более сейчас, когда вновь начали бороться с опиумом религии. Батюшек обложили налогом, и стон их был Анне Михайловне слышен. Космонавты летали, Бога не видали, а когда выяснилось, что завлит театра крестил дочь, то его с шутками и прибаутками уволили после общего собрания.
Чей бог сильнее? — об этом она думала в электричке.
Поезд привёз её на вокзал, и она, вместо того, чтобы сесть на трамвай, отправилась домой пешком.
Не то, чтобы она была суеверна, но в её стране всякому несчастью можно было подобрать примету. Дела в театре в последнее время у неё шли неважно, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение.
Особенно теперь, когда она стала жаловаться на здоровье без всякого кокетства, всё это было очень неприятно.
Она почувствовала боль в пояснице и представила, что вот в этот самый момент её неблагодарная подруга тычет иголкой в куколку.
«Убила бы», — подумала Анна Михайловна бессильно.
Несмотря на поздний час, в дверях её встретил сосед, всё тот же переводчик трудной судьбы со стёртым отчеством.
Он всмотрелся в лицо Анны Михайловны, и внезапно она рассказала переводчику всю историю в подробностях.
Арнольд провёл её в свою комнату, заваленную книгами до четырёхметрового потолка.
Суровые люди на портретах делали таинственные знаки, в рамках висели таблицы на пожелтевшей бумаге.
В комнате было накурено и пахло странным — что-то вроде горького запаха листьев, что жгли в парках по осени.
— Незачем вам кормить попов, — весело сказал переводчик. — Человек полетел в космос, вот уже и космонавты свадебку сыграли, слышали? Помилуйте, это абсурд: попы говорят, что никакой другой мистики нет, кроме поповской, а, стало быть, и защищаться не от чего. Или если же она есть, то и защитить попы не могут, потому как обманывали вас раньше. Этим молодым религиям всё время приходилось увязывать себя с природной магией — и природная магия никогда не отвергалась, а просто встраивалась в них. Таинства и обряды — чем вам не перекрашенная магия? Вот у буддистов сильные духи природы просто стали частью веры, нормальными защитниками дхармы. Дхарма — это… Впрочем, не важно.
Если иголки действуют, значит в них сила, не описанная в поповских книгах, и книги нужно вовсе отменить. А если не отменять, то просто забудьте об этом и насыпьте вашей Маргарите толчёного стекла в… Чёрт, вы же не в балете. Ну, насыпьте куда-нибудь.
Четыре поколения предков скорбно вздохнули за спиной Анны Михайловны, а сосед продолжал:
— Вам предлагают поучаствовать в игре «все, кто не с нами, те против нас» — то есть все, кто не мы — еретики, а еретики — пособники дьявола. А пособничество дьяволу — часть веры.
Вокруг стремительно текла короткая ночь.
Город просыпался. Звякнул трамвай, за стеной петушиным криком закричал будильник.
Сосед что-то ещё хотел сказать, но вдруг махнул рукой.
И всё кончилось.
Тягучее бремя выбора отложилось, и комната переводчика выпустила Анну Михайловну, будто клетка птицу.
Она вернулась в свою комнату в некотором смятении.
Не то чтобы слишком много событий для одной недели, но как-то слишком много перемен в привычках.
Одно то, что она перешла на кофейный напиток «Летний» вместо того, чтобы варить себе на кухне кофе, стоило многого.
Банку с этим порошком она принесла из гримёрной, чтобы лишний раз не встречаться с соседом у газовых конфорок.
В театре она делала вид, что ничего не произошло.
Маникюрша, придя в следующий раз, тоже не напоминала о прежнем разговоре.
Она неодобрительно посмотрела на переводчика, встретившегося ей в коридоре.
— Недобрый взгляд у него, — бросила она мимоходом. — Да поди, сектант какой-нибудь.
Анна Михайловна ждала какого-то знака.
Великий город был полон знаков — где-то до сих пор было написано об опасной при артобстреле улице, а на двери её парадной, как и на прочих, эмалевая табличка требовала: «Берегите тепло». Город требовал попробовать крабов и полететь самолётом «Аэрофлота» на курорты Крыма.
Город таил в себе массу знаков — в комнате, которую занимали близнецы, во время войны умирала старуха-оккультистка. Она покрыла все стены и пол загадочными письменами, но они не помешали ей умереть.
Теперь близнецы раз в пять лет делали ремонт, но непонятные буквы всё равно проступали из-под новой краски.
Только для неё знака не было. Она вглядывалась в город в поисках совета, оттягивая визит к священнику.
Но приметы молчали. Разве у лифта появились две стрелки, нарисованные мелом.
Это дети играли в «казаков-разбойников».
Анна Михайловна вспомнила, как отец рассказывал ей о панике в Петрограде, когда ещё до той, первой большой войны, горожане обнаружили у своих дверей загадочные пометки мелом.
Там были горизонтальные чёрточки и точки.
Эти точки и чёрточки пугали обывателей, помнивших не только о Казнях Египетских,
