По селам Карачинар, Манасиншен и центру Шаумяновска 3 января этого года был прицельный обстрел из системы «Град». Погибли 10 человек, среди них 7 детей. В Шаумяновске от прямого попадания снаряда была разрушена и сожжена детская спортивная школа, лишь случайно там в это время никого не было. А вот на центральной улице во дворе Бориса Бабаджаняна погибла его дочь, одна из лучших учениц 10 класса, красавица Диана. Вторую дочь Марину, ученицу 7 класса врачам спасти удалось, но она лишилась обеих рук. По кладбищу во время похорон, видя скопление народа, азербайджанцы снова стреляли из «Града». А ведь применять эту систему залпового огня можно лишь по приказу из Москвы. Кто взял смелость отдать приказ стрелять из фронтовых орудий по гражданскому населению?
Утром в доме Романа Арустамяна за завтраком с блинчиками, творогом, свежим кизиловым вареньем и чаем с чабрецом, я обратил внимание, что у мамы Романа необычные для армянской женщины не только имя и отчество — Феня Григорьевна, но что особенно — это ее глаза. Они были явно не армянскими. Армян среди кавказских народов достаточно легко выделить по их национальному своеобразию — глазам. В армянских глазах всегда присутствует скорбная печальность. Бытует мнение, что у армян такой физической естественностью отражается национальная память о многочисленных жертвах древнего народа во имя свободы и христианской веры. Недаром это врожденное качество армянских глаз воспето многими поэтами.
Сильва Капутикян, например, в стихотворении «Армянские глаза» пишет:
Отразившие древних времен маету,
Сквозь беду и бесправье, сквозь боль вековую…
Мой ростовский друг юности, потомок карабахских священников, а ныне известный российский поэт Аршак Тер-Маркарьян подарил мне сборник своих стихов, в котором читаю:
О печальные, скорбные очи народа!
(Боль, наверное, имеет и свой календарь)
Боль армянскую мама смогла через годы
Донести, чтобы сыну я мог передать…
Глаза у Фени Григорьевны были светло голубыми, с высоко поднятыми соломенного цвета бровями. В остальном, она ничем не отличалась от других армянских женщин. Тот же традиционный черный платок на голове, такого же цвета платье, темный обветренный загар рук. С домочадцами говорила по-армянски, при мне — на русском, правда, с характерным местным акцентом. Роман видимо привык пояснять гостям этот семейный феномен, упреждая мой вопрос, стал рассказывать, что его мама по национальности белоруска. А вообще-то она по матери наполовину русская. Его же отец — Беглар Петросович был здесь активным комсомольцем и коммунистом, организатором и председателем колхоза. Перед войной с немецкими фашистами служил офицером в Красной Армии в белорусском городке Молодечно, там и женился на красавице Фене. В начале войны он вместе с женой командующего Западного фронта, будущего маршала Советского Союза Г. К. Жукова, эвакуировал ее в Саратовскую область. После войны в Шаумяновске в их семье родилось шестеро детей. Две дочери живут теперь в Воронежской области, один сын в Белоруссии. Роман неоднократно предлагал матери переехать к сыну или дочерям, подальше от шаумяновчжих тягот, да›и ему было бы спокойней за нее. Но мать твердо заявила, что никуда она из ее родных мест, от могил мужа и старшего сына не поедет, ее место здесь, рядом с ними.
Пока Роза — жена Романа — накрывала стол для завтрака, Феня Григорьевна показала мне прекрасно ухоженный сад-огород. Видно было, что это ее рук дело. Деревья ломились от тяжести яблок, груш, персиков, слив. На кустах свисали, невиданные мной ранее, крупные продолговатые гранатового цвета, сочные и мясистые ягоды кизила. Я уже знал, что весной она чуть было не осталась одна с внуком Олегом. Роман с женой Розой и дочерью Ингой 28 марта 1990 года летел вертолетом из Еревана. Вместе с ними домой возвращались пятьдесят местных жителей. В зоне азербайджанского села Сары-Су по вертолету был открыт огонь из карабина. У вертолета были пробиты двигатель и лопасти. Пилот постарался дотянуть до Шаумяновска, но при посадке лопасти стали ломаться. С высоты 12 метров вертолет рухнул вниз, зацепив высоковольтную линию электропередач. Многие пассажиры были травмированы. Розе наложили 28 швов, внучка получила сотрясение мозга. Но самые тяжелые и многочисленные травмы, практически несовместимые с жизнью, получил Роман. Семь суток был без сознания. Десятки жителей поселка посменно дежурили под окнами операционной, отдавая ему свою кровь и моля бога за жизнь уважаемого имя человека.
Феня Григорьевна, тревожно посмотрела на меня и спросила:
— Неужели азеры на нас пойдут войной, будут выселять с этих мест? Да как же так? Ведь здесь испокон веков жили армяне. Как же я брошу могилу моего Беглара, era, а значит, и моих родных? Сколько горя пришлось повидать в годы войны с фашистами? Там, у нас в Белоруссии, тогда погибли почти все мои родственники. Неужто все повторится?
Но ведь еще недавно жили дружно. Куда все это делось? Разве можно соседу на соседа идти с ружьем, зверствовать. А они убивают наших женщин, детей, глумятся над мертвыми. Мужчины вместо того, чтобы работать на полях, фабриках, бессменно сидят в окопах. Сколько убито, ранено, находится в плену. И такая жизнь вот уже почти два года. Урожай в саду уродился богатый, а для чего? Зачем они хотят отнять у армян Карабах. Разве им своей земли мало? В наш дом часто приходят хорошие люди из Москвы, командиры военных частей у нас квартируют. Они все не согласны с тем, что у нас происходит. Вы, вижу, тоже. Я вас прошу, соберитесь вместе, пойдите к Горбачеву, расскажите ему обо всем, Пусть остановит войну. Помогите нашему народу. Тут она низко поклонилась мне, а потом вдруг засмущалась своей длинной речи перед гостем, годившимся ей в сыновья, поспешила пригласить к завтраку.
Помню, как поначалу в общении с шаумяновцами я чувствовал их внутреннюю настороженность, нежелание включаться в откровенный разговор. Видимо, им было непривычно видеть представителя Москвы в чине подполковника в омоновской форме, который не командует, не проверяет документы, а расспрашивает и многое записывает в свой блокнот.
С февраля 1988 года военных здесь повидали немало. Появления 23 мотострелковой дивизии, например, сразу не предвещало ничего хорошего. Нередко бывало, что они на глазах превращались в грубых исполнителей воли Баку, насильников и грабителей. Неудивительно, ведь эта дивизия более чем наполовину комплектовалась из азербайджанских призывников. С офицерами и солдатами внутренних войск, наоборот, быстро устанавливались хорошие взаимоотношения. Их невольно сравнивали с русскими солдатами-освободителями Нагорного Карабаха от персов и турков с их приспешниками — кавказскими татарами (так тогда называли нынешних азербайджанцев) в начале 19 века. Рассказы о русских братьях-освободителях, нередко превращенные благодарным народом в легенды, живы в каждом армянском доме.
Москва шаумяновцами тоже воспринималась, как бы в разных измерениях. Одно дело власть — Кремль, Горбачев, Бакатин, Крючков, Язов. Эта Москва несправедлива и глуха к чаяниям и страданиям армян Карабаха. Другое дело — «КРИКовцы», представители общества «Мемориал», правозащитники, народные депутаты СССР и. РСФСР Анатолий Шабад, Виктор Шейнис, Валентина Линькова, Владимир, Смирнов, журналисты Иннеса Буркова, Кирилл Алексеевский и другие. О них говорят как о самых близких людях, без которых была бы невозможна жизнь шаумяновцев в тяжелые месяцы осады. Эти москвичи жили здесь неделями, месяцами, сменяя друг друга. Вместе с армянскими ополченцами несли вахты на опорных пунктах самообороны.
Их никто официально сюда не направлял, не гарантировал им не только житейских удобств, но и личную безопасность. И, не дай бог, случись что-нибудь с кем-то из них… Но, они об этом даже не думали. Они слились с шаумяновцами, переложили на себя часть их тяжелой и горькой судьбы. Обладая гражданской смелостью, большим общественным авторитетом, они бесстрашно включились в борьбу с беззаконием и националистическим терроризмом. Много раз срывали атаки развернувшихся в цепь азербайджанских омоновцев, становились преградой между противоборствующими вооруженными отрядами, предотвращали ракетные удары военной авиации, артиллерийские расстрелы армянских селений, участвовали в переговорах конфликтующих сторон, выступали парламентерами, судьями, вызволяли заложников, обменивали раненых и убитых…
Их голоса правды о Карабахе прорывались сквозь жестокую блокаду, становились достоянием соотечественников, мировой общественности, заставляли и, не один раз, московских и бакинских властителей приостанавливать молох геноцида и депортации армян из Нагорного Карабаха. Депутатскими запросами, громкими журналистскими и писательскими разоблачениями, заявлениями протеста, организацией многочисленных «круглых столов», конференций и митингов формировали в общественном мнении объективную оценку карабахским событиям, будоражили кабинеты власти. Не будь москвичей в Шаумяновском районе, азербайджанцы давно бы разделались с армянскими жителями…
