Ознакомительная версия.
Что меня на этот раз ещё потрясло в Новгороде. Николай Николаевич Гринёв, директор музея – а музей новгородский я считаю одним из крупнейших в русской провинции (за счёт икон и археологии) – сказал: «Вы знаете, Савелий Васильевич, мы перенесли картинную галерею, она занимала много места. Где-то в начале будущего года мы покажем все отреставрированные иконы из запасников – около тысячи икон». Но куда же, спрашиваю, вы картинную галерею дели?
И он меня повёл в здание Дворянского собрания, на площади перед Новгородским кремлём, рядом с нынешней администрацией. Они великолепно восстановили этот дом XIX века; при входе висит картина «Открытие памятника «Тысячелетию России», огромная такая, до малейших деталей выписана, видно, где какие полки стоят. А дальше я увидел великолепную коллекцию русского искусства XVIII – начала XX века. Николай Николаевич влюблённо, вдохновенно вёл нас по этим залам. Стены, освещение продуманы до мелочей, а самое главное – собрание богатейшее. И Николай Николаевич сказал: это только начало, помогайте нам. Мы готовы покупать интересные вещи с аукционов, из частных коллекций. Он нас водил полтора часа по музею, и мы вышли, как после праздничной службы. Такую галерею создать в наши-то тяжёлые годы! Эта галерея – одна из лучших в России. Учитывая, что в Новгороде такой иконный раздел, представляете, какой там музейный комплекс?
Однако с Новгородом у меня связана одна тема, болезненная и горькая. Я очень переживал смерть Дмитрия Михайловича Балашова, с которым жизнь меня свела на самых ранних этапах и его и моего творчества. С 1961 года я начал работать в Карелии по реставрации икон. Дмитрий Михайлович, как говорится, имел удовольствие пребывать в тамошних деревнях и писать свои книги.
На студенческой практике в Рязанской области
Я считаю его первым по значению историческим романистом в России и счастлив, что Дмитрия Михайловича знал во всей его красе.
Когда он решил переезжать в Новгород, я это никогда не забуду, я тогда был в Петербурге, Лев Николаевич Гумилёв позвонил мне в гостиницу и говорит: «Савелий Васильевич, у вас там в Пскове и в Новгороде все знакомые, Дмитрий Михайлович хочет перебраться, помогите ему. Он подойдёт к вам». Я говорю: «Лев Николаевич, разумеется, мы с Балашовым в прекрасных отношениях». Дмитрий Михайлович телефон не признавал, а я в это время обедал в «Астории». Швейцары не могли не пропустить такого человека, хотя там закрытый гостиничный режим. Пришёл, поцеловал руку даме и говорит: «Вы должны мне помочь». Я отвечаю, что, мол, Дмитрий Михайлович, какие вопросы! Даю ему телефон своего ближайшего друга в Пскове, который действительно многое мог. Балашов говорит: «Только учтите, со мной коровы, лошади, я переезжаю со всем хозяйством». Я ещё хотел сказать, что и масса жён, и масса детей, как у половца. Потом мне мой друг рассказывает, как ему в дверь в четыре часа ночи звонят – на пороге Балашов: «Савелий Васильевич приказал…» Я это рассказываю, чтобы характер был виден.
И вот он осел в Новгороде. И, работая в Новгороде, я, конечно, часто его посещал. А когда началась перестройка, то мы стали единомышленниками. И я видел его семью, его детей. И когда прочитал, что его убил сын, я не поверил. В Новгороде живёт великолепный человек – Владимир Иванович Поветкин. Я когда его первый раз увидел, то подумал, что он похож на человека из былинного окружения Садко. Довольно-таки строгий человек – реставратор. Янин раскапывал фрагменты музыкальных инструментов XI – XII веков, а Владимир Иванович их восстанавливал, реконструировал. Даже играл на них, причём играл великолепно. В Центральном Доме художника он дал великолепный концерт на древних, им же реконструированных инструментах.
Так вот, Балашов и Поветкин дружили. Я спросил Володю, несмотря на то, что очень тяжело было: «Скажите, Володя, сын убил?» – «Да, Савелий Васильевич. Страшно, конечно, но он. Хотя его к этому могли подготовить…»
Вольнолюбивый родной мой Псков
Этот город всегда рождал сильных и очень талантливых людей. В XIV веке здесь насчитывалось примерно 40 тысяч жителей, на которых приходилось около сотни церквей. И каждую надо построить, сделать иконостас, украсить фресками, миниатюрами, чеканкой, драгоценными окладами книг, вышивкой, шитьём… Уберите из 40 тысяч общего населения малых, старых, увечных – и выйдет, что каждый второй пскович был художником, как у нас говорят – мастером изобразительного искусства. Но для них это было повседневье, потому что одновременно сеяли, пахали, занимались строительством и торговлей.
Когда мы работали в Пскове, близких по духу людей я нашёл не только среди музейных работников или реставраторов. Так, общаясь с псковскими медиками, я узнавал в них тех прекрасных, ставших уже легендой земских врачей, которые не только давали медицинский совет, а ещё и окормляли духовно.
Дружба с местными врачами, писателями, прорабами, директорами предприятий и теми, кого называли инженерно-техническими работниками, не сводилась к приятным беседам и застольям. Они всегда шли навстречу и, чем могли, помогали реставраторам. Это были влюблённые в свой город, бескорыстные и очень чистые люди. К сожалению, я должен говорить «были», потому что многие из них уже в горних селениях.
Но для меня они живы. Когда я иду по Пскову, то вижу город, спасённый, восстановленный, преображенный Всеволодом Петровичем Смирновым, Борисом Петровичем Скобельцыным, Михаилом Ивановичем Семёновым, Анатолием Викторовичем Лукиным… Псковские древности хранят тепло их рук – так же, как хранят они тепло рук средневековых зодчих. Когда солнце падает на их неровные, неотшлифованные, но такие живые стены, кажется, что мастера где-то рядом и нет между нами бездны столетий.
За десять лет, в течение которых я болел и не выходил из квартиры, многие псковские мои друзья ушли из жизни. И я не мог не только присутствовать на их похоронах, но и как-то выразить свою скорбь, сказать слова соболезнования близким. И поэтому первым же делом, приехав летом 2002 года в Псков, я вместе с моим другом Валентином Яковлевичем Курбатовым, псковским старожилом, талантливейшим русским критиком, пошел на кладбище – поклониться родным могилам… Посетил места упокоения людей, на которых духовно держался тогда, да и держится нынче Псков. Мастер кузнечного дела Всеволод Петрович Смирнов, фотохудожник Борис Степанович Скобельцын и архитектор-реставратор Михаил Иванович Семенов…
Мы посетили могилу одного из талантливейших учёных русской провинции, филолога, профессора Вячеслава Сапогова. Последняя его книга называется «Молитва поэта», в ней собраны все молитвенные стихи русских поэтов, начиная с двенадцатого века и заканчивая двадцатым.
Вижу могилы друзей и думаю: «Как же хорошо они лежат». Действительно, они лежат хорошо: возле древних псковских церквей, которые сами восстанавливали; в окружении могил людей, с которыми они работали и дружили. Упокой, Господи, души рабов твоих!
Приятно, что в сегодняшнем Пскове об этих людях помнят, на домах, где они жили – мемориальные доски. То есть нынешний Псков ценит тех людей, благодаря которым он обрёл дыхание и продолжает творить свою историю…
Когда я читал молитвы на могилах друзей, настроение моё было вовсе не сентиментальным. Я знаю – эти люди жили не зря. Да, это был сложный конгломерат натур, характеров… Они часто между собой спорили, а иногда надолго прерывали общение. Но в конце концов это были такие сильные личности, что даже несмотря на какие-то ссоры, на них держался целый пласт России…
Михаил Иванович Семёнов лежит на новом кладбище в Орлецах. Самое потрясающее, что лежит напротив героической Шестой роты псковских десантников. И он боец, и они бойцы – и всё это история Пскова, история нашей Родины. Настоящая история, а не та, которую нам сейчас навязывают.
Ходил, искал около часа могилу Анатолия Викторовича Лукина, замечательного русского человека – директора крупнейшего в СССР завода тяжёлого электросварочного оборудования. Анатолий был коренным псковичом. Когда он умер, Сева Смирнов сделал ему великолепное бронзовое надгробие. Мы с Курбатовым ищем его могилу и найти не можем. Когда я вечером позвонил сыну, тот сказал, что надгробие украли – под корешок спилили. Триста килограммов бронзы кому-то очень понадобились. Гибель в Чечне Шестой роты и воровство памятника с могилы Лукина – это то, с чем нынешнему Пскову приходится бороться…
Дело реставрации фресок и икон в Пскове поставлено великолепно. Здесь уместно вспомнить фрески XII века в Мирожском монастыре. Руководит их восстановлением замечательный московский реставратор Владимир Сарабьянов. Работает он уже много лет. Эти фрески были целиком записаны в XIX веке, и мы думали, что они пропали, полностью сбиты. Но Володя был убеждён: фрески сохранились… И вот сейчас я увидел, что он прав. Практически всё открыто – и это настоящее чудо, древнерусская симфония… Володя, сын известного учёного, академика Сарабьянова, мог бы в Москве неплохо устроиться, работать в любом «дорогом» издательстве, участвовать в московской кайфовой жизни. Но нет. Он купил себе домик во Пскове и служит вечной России. Он – настоящий русский интеллигент-подвижник.
Ознакомительная версия.
