Истцу также было отказано в вызове свидетелей: министра культуры России Владимира Мединского и вице-губернатора Петербурга Александра Говорунова. Эти граждане, как известно, принимали непосредственное участие в открытии незаконной доски. Однако суд не признал доводы истца…
Все происходящее, согласитесь, напоминает театр абсурда. Граждане Петрограда трижды обливали доску краской и даже палили по ней из ружья. Власти города официально открестились от участия в ее установке. Тем не менее, доска все висит. Висит, между прочим, на стене филиала Военной академии материально-технического обеспечения.
Может настало, наконец, время предъявить иски начальнику академии генерал-лейтенанту Андрею Топорову и начальнику филиала генерал-майору Смолинскому? Или они тоже не в курсе дела? Знать не знают, кто, чем и зачем "украсил" стены режимного объекта, которым они так беспечно руководят. Может, им просто пора в отставку из-за служебного несоответствия?
Надо заметить, что все эти дрязги и лизоблюдство происходили в период 75-й годовщины героического Таллинского перехода. Тогда, под ударами авиации и артиллерии вермахта, под огнем финских торпедных катеров корабли краснознаменного Балтийского флота прорвались из Таллина в Кронштадт. Из Таллина вышли 225 кораблей и судов (в том числе 151 военный корабль, 54 вспомогательных судна и 20 транспортов). До Кронштадта дошли 163 из них (132 военных корабля, 29 вспомогательных судов, 2 транспорта). Также к Ленинграду, под прикрытием Балтийского флота, двигалось неустановленное число небольших гражданских судов, не подчинённых Военному совету флота. Во время этого трагического перехода погибло 19 советских боевых кораблей, 25 вспомогательных судов и 18 транспортов. Число утонувших гражданских судов до сих пор не установлено. Погибло более 7 тысяч наших военных моряков и неустановленное число гражданских лиц. Многие погибли от мин, установленных в акватории финскими минерами. Основные силы флота прибыли в Кронштадт, участвуя потом в поддержке наших сухопутных частей огнём с моря. Ценой чудовищных потерь было спасено боевое ядро флота для защиты Ленинграда. Этот невероятно трагический и героический эпизод всенародного сопротивления нашествию европейских варваров — сегодня почти забыт.
Те, кто настойчиво и упорно пробивались сквозь огненную мясорубку нацистских сил Германии и Финляндии, отлично знали, зачем, ради чего, ради кого они рискуют своими жизнями! Уже через несколько дней после тяжелейшего похода тяжелая артиллерия крейсера "Киров" разрывала в клочья рвущиеся в Ленинград танковые группы армии "Север".
Во время годовщины начала блокады Ленинграда, в юбилей героического прорыва морской блокады, устроенной Германией и Финляндией, суд Санкт-Петербурга устраняет саму возможность снятия памятной мемориальной доски нацистскому военачальнику Маннергейму со здания Министерства обороны России. Теперь, кажется, уже возможно всё. Быть может, в скором времени над Невским проспектом появится растяжка с цитатой из выступления кумира либеральной интеллигенции профессора Зубова: "Гитлер — это ангел русской истории!". И тогда власти города снова бессильно разведут руками: мол, мы тут ни при чём, разбирайтесь сами…
Между тем градус агрессии среди "желто-коричневых" растет. Либеральный фрик, финансовый спекулянт Андрей Мовчан пишет в своем блоге: "Две новости смущают меня явной взаимосвязью: вооруженный сумасшедший, напавший на синагогу, остановлен охранником; безоружные ублюдки снова открыто вошли в Сахаровский центр и посрывали объявления. Может, проблема не так уж велика — достаточно нанять нормальную охрану и один раз принять ряженых козлов у Сахаровского центра так, как их приняли бы у синагоги — уверен, они пожизненно обходили бы потом либеральные точки за милю, и друзей своих тому же научили бы. Вот что надо финансировать, а не предвыборные кампании парнасов и яблок".
Речь идет о выставке в Сахаровском центре, на которой были представлены фотографии боевиков украинских карательных батальонов, воевавших в Донбассе. Это мероприятие было сорвано силами общественности. Сейчас выставка не функционирует. Однако Мовчан представителей гражданского общества именует "ублюдками" и призывает усилить провокаторов вооруженной охраной, способной, в случае чего, стрелять в безоружных активистов. А чтоб никто не возражал, — общественный протест граждан против пропаганды нацизма надо уравнять, по его мнению, с действиями душевнобольного, забежавшего в синагогу с канистрой бензина.
Характерно, что Сахаровский центр (организация, признанная в 2014 году иностранным агентом), как и сам Андрей Мовчан (директор подразделения центра Карнеги), получают финансирование из-за рубежа.
Впрочем, удивляет другое. Удивляют очередные отвратительные парадоксы современности: представители еврейской общины Москвы в своих блогах остервенело защищают выставку, прославляющую прямых наследников палачей Бабьего Яра. С какой, однако, легкостью готовы они простить украинским "хероям" культ нацистских мясников…
Помимо проспектов и улиц, переименованных в честь украинских нацистов, в Киеве торжественно открыли мемориальную доску идеологу украинского национализма и истребителю киевских евреев Дмитро Мирону по прозвищу Орлик. Будучи комендантом украинской коллаборационистской полиции Киева, он занимался поимкой и отправкой евреев на бойню в Бабий Яр. После, как и многие другие исполнители грязной работы для немцев, Орлик был зачищен работниками гестапо.
Одна из улиц, ведущих к Бабьему Яру, теперь носит имя Олены Телиги, которая была редактором коллаборационистской газеты "Украинское Слово", на страницах которой печатались воззвания, призывающие хватать евреев. Другую улицу новые власти назвали в честь Ольжича, деятеля ОУН, воспевавшего в своих статьях Гитлера и фашизм. Потом и Ольжич и Телига были "утилизированы" немецкими хозяевами, что, по версии нынешних властей Киева, превращает их в несгибаемых борцов за "нэньку".
Когда в 2015 году Порошенко дал карательной, палаческой Украинской повстанческой армии официальный статус "борцов за независимость Украины", а ее ветеранам право на социальные гарантии — московские псевдолибералы даже не пикнули: "это же нормально! это здорово!".
И сейчас, в скорбный юбилей массовых казней в Бабьем Яру, они продолжают проклинать добровольцев Донбасса, воспевать сторонников Бандеры и Орлика! Не безумие ли это?! Все ли в порядке у них с головой? Или глубинная свирепая русофобия окончательно застила им глаза и отшибла память?
Впрочем, что можно требовать от мутного сообщества иностранных агентов и финансовых спекулянтов, если сами российские власти — исполнительные и судебные — жуют жвачку и не могут за четыре месяца демонтировать мемориальную доску, установленную неизвестно кем и неизвестно по какому праву?
Уверен, что несмотря на вялую и трусливую позицию властей, мы, представители российского гражданского общества, по иному говоря — многонациональный народ России, не станем терпеть в современном Питере мемориал человеку, отдававшему приказы бить из артиллерии по машинам, идущим по Ладоге из осажденного города, топившему баржи с трехлетними, пятилетними и семилетними детками города Ленинграда.
Икона 1993 года
Александр Проханов
Октябрь 1993 года. Последние солнечные дни. Ослепительная синева над Белым домом, обнесённым колючей проволокой. Огромные тёмные толпы людей, бушующие на Октябрьской площади. Бег — тяжёлый, гулкий, топот сапогами тысяч ног. Люди несутся по Садовому кольцу к Дому Советов — разрывать руками колючую проволоку оцеплений. Прорыв. Я вбегаю на территорию Дома Советов. Пленные милиционеры, которых ведут баркашовцы. В синеве над Домом Советов летит косяк журавлей — таинственный, трагический, мучительный, сладкий и горький, как будто прощается с летом, землёй, быть может, даже со страною. А к вечеру — Останкино: грохочущие крупнокалиберные пулемёты, БТР, которые давят толпу. Я бегу среди этой толпы в дубраву, что окружает Останкинскую башню. До сих пор, когда бываю на телевидении и оказываюсь в этой дубраве, я подхожу к деревьям и нащупываю дыры, оставленные пулями — пулями, которые по-прежнему живут в их стволах. А наутро — танки, расстрел, грохот, жуть, кошмар. В центре Москвы — побоища. Баррикадники, расплющенные в красные кляксы. Аресты. Чёрный страшный дым, как будто сгорает самое время, сама эпоха. И — побег из Москвы с моими друзьями. Из города, где уже рыскали омоновцы в чёрных масках, где арестовывали одного за другим наших товарищей. Мы спасались в рязанских лесах, среди берёз и елей, рыдали, пили водку, тосковали. А потом вновь вернулись в Москву, где ещё царило военное положение, и стали готовиться к выпуску газеты — теперь уже не "Дня", закрытого без суда и следствия во время расстрела Дома Советов, а газеты "Завтра". Было ощущение, что после "чёрного октября" наступила погибель. Погибли все наши чаяния на возрождение, все наши надежды на воскрешение мёртвой, поруганной страны.
